Челюсти Ховерда снова сжались, когда он подавил очередной приступ гнева. Тем не менее, как неоднократно указывал Сэмил, Бог не дал бы человеку свободу воли, если бы не ожидал, что он ею воспользуется. А это означало, что те, кто решил творить зло, могли творить зло. Что автоматически подразумевало, что другие мужчины — и даже маленькие мальчики — могли и будут страдать от последствий этих злых действий. Без сомнения, всё это действительно было частью великого Божьего плана, но были времена — как сейчас — когда это казалось излишне тяжёлым для этих жертв.

— Ну, я надеюсь, что Корис такой же умный, как я всегда про него слышал, — сказал Ховерд, немного помолчав. — Этому мальчику — и его сестре — понадобится всё, что они смогут найти, если они хотят выжить.

На этот раз Сэмил только кивнул, и его глаза на мгновение смягчились от нежности. Он подумал, что это так похоже на его брата — беспокоиться о маленьком мальчике и девочке-подростке, которых он даже никогда не видел. Задиристая, оберегающая жилка, оставшаяся от Храмового Гвардейца, которая заставила его служить Богу сначала мечом, а только потом сердцем и разумом. Он был рад, что Ховерд уже знал, как сильно он его любит, так что никому из них не нужно было говорить об этом в это время, в этом месте.

— И на этой ноте, — сказал Ховерд, взглянув на часы на стене — часы, которые, как и все другие часы в Храме, всегда показывали идеальное, точно синхронизированное время — а затем поднялся со стула, — боюсь, мне пора идти. У меня есть пара дел, которые мне нужно сделать сегодня вечером.

— Я могу чем-нибудь помочь? — спросил Сэмил, и Ховерд снова фыркнул, на этот раз гораздо мягче.

— Ты можешь не поверить в это, Сэмил, но я сам застёгиваю свою рубашку и завязываю шнурки на своих ботинках уже много лет.

— Замечание принято. — Сэмил тихо хихикнул. — И я знаю, что ты это умеешь. Так что иди и займись своими делами. Поужинаем завтра вечером у тебя дома?

— Это свидание, — сказал Ховерд, затем кивнул своему брату и ушёл.

— Аааааааааппп… чхииииииии!

Чих, казалось, оторвал верхнюю часть головы викария Робейра Дачарна. Даже священные, всегда удобные помещения Храма, казалось, не могли победить обычную простуду. Это был третья простуда, которую Дачарн подхватил этой зимой, и она ощущалась хуже, чем любая из её предшественниц.

Он остановился достаточно надолго, чтобы достать носовой платок и высморкаться — воспользовавшись возможностью одновременно оправиться от чихания — затем продолжил свой путь по коридору. Он уже опаздывал на запланированную встречу, хотя время на самом деле не было таким уж критичным. В конце концов, он был Казначеем Церкви Господа Ожидающего.

Люди, которые ждали его, все отчитывались перед ним, и не могло возникнуть ситуации, когда бы они могли приступить к работе без него. И не то чтобы он действительно с нетерпением ждал этого совещания, если уж на то пошло. Казначейство теряло деньги с тех пор, как Королевство Черис отбило первоначальную атаку на него, и он не видел, чтобы эта ситуация могла улучшиться в ближайшее время. Особенно с учётом того удара, который понёс денежный поток Церкви. Мало того, что королевства Черис и Чизхольм, а также княжества Изумруд и Корисанд — не говоря уже о Великом Герцогстве Зебедайя — внезапно перестали платить десятину (которая в случае Черис была очень большой), но и неустанное уничтожение Черис торговли своих врагов нанесло серьёзный ущерб их экономике. И по мере того, как их экономика замедлялась, падала и их способность генерировать десятину. Согласно последним оценкам Дачарна, денежный поток от ежегодной десятины материковых королевств сократился где-то примерно на десять процентов… а общий объём десятины, включая те, которые должны были поступать с земель, которые сейчас восстали против Матери-Церкви, упал более чем на треть. К счастью, у Церкви было много других прибыльных источников дохода, но был предел тому, сколько слабины можно было выбрать из этих других источников. Впервые на памяти смертных Церковь Господа Ожидающего тратила деньги быстрее, чем получала, и подобные вещи не могли продолжаться вечно.

Что, к сожалению, оказалось трудно понять некоторым из его коллег.

Выражение его лица омрачилось, когда он подумал об этих других коллегах. Ни Трайнейр, ни Клинтан не упоминали ему, что сегодня утром они намеревались «поговорить» с графом Корисом. Он был вполне уверен, что у него есть источники, о которых ни один из этих двоих не подозревал, но он не собирался рисковать, раскрывая существование этих источников, бросая вызов своим «коллегам» в том, о чём он ничего не должен был знать. Он сомневался, что кто-либо из них был бы готов сделать из этого проблему, если бы он внезапно появился на их «разговоре», но он был совершенно уверен, что они намеренно рассчитали время так, чтобы оно просто совпало с уже запланированным им собранием Казначейства. Оба они, каждый по своим причинам, сочли бы присутствие Дачарна для обсуждения, о котором шла речь, решительно нежелательным.

И это, к сожалению, чётко подчеркнуло различия между ним и ними… и опасности, витающие вокруг него из-за этих различий.

Он приостановился, глядя в окна, которые занимали целиком одну из сторон коридора. Снегопад прекратился вскоре после рассвета, и яркий солнечный свет искрился и отражался от новых, более глубоких белых нетронутых следами покровов, которые покрывали территорию вокруг Храма. Однако мистический, небьющийся, идеально изолированный кристалл окон приглушал снежный блеск, а первозданная чистота ледяной перспективы заставляла его остро ощутить тёплый воздух, мягко движущийся вокруг него.

И заставила его так же подумать обо всех людях за пределами Храма, особенно о многочисленных Зионских бедняках, которым было совсем далеко не так тепло и уютно в это морозное утро. Это была ещё одна мысль, которой он не был готов поделиться со своими давними коллегами по «Группе Четырёх». Не потому, что они ещё не понимали, что это могло прийти ему в голову, а потому, что это не принесло бы никакой пользы и могло принести довольно много вреда.

Замсин Трайнейр просто посмотрел бы на него с некоторым нетерпеливым непониманием. Если бы Канцлер Церкви Господа Ожидающего вообще когда-либо подумал о бедняках Зиона, то, несомненно, должен был бы вспомнить отрывок из «Книги Лангхорна», в котором Архангел предупреждал, что бедные всегда будут с собою[7]. Если этого было достаточно для Лангхорна, то и для Трайнейра этого было достаточно.

Аллайн Мейгвайр, с другой стороны, вероятно, даже не заметил бы, что Дачарн о них упомянул. Особенно в эти дни все мысли и усилия Капитан-Генерала Церкви были полностью сосредоточены на создании флота, необходимого для того, чтобы сокрушить самонадеянную Черисийскую Империю раз и навсегда. Тот факт, что он начал строить неподходящий флот, и что Казначейство Дачарна выделило ошеломляющую сумму на оплату сотен галер, которые были фактически бесполезны, несомненно, придавал определённый акцент его концентрации. Конечно, изначально Мейгвайр никогда не был отягощён интеллектом. Сосредоточение всего того скудного запаса, которым он обладал, не должно было потребовать таких больших усилий. Он должен был хотя бы немного подумать о мужчинах, женщинах и детях — особенно о детях — за которых должен был отвечать каждый викарий.

А ещё был Клинтан. Великий Инквизитор. Единственный член «Группы Четырёх», который не отнёсся бы к заботам Дачарна о бедняках ни с непониманием, ни с безразличием. Дачарну иногда хотелось, чтобы он сам почувствовал себя призванным в Орден Бе́дард, вместо Ордена Чихиро. Он был почти уверен, что любой бедардист, который не боялся Великого Инквизитора, без колебаний поставил бы ему диагноз параноика, причём такого, чья паранойя становилась всё глубже. Конечно, найти такого бедардиста, который был бы достаточно безумен, чтобы не бояться Клинтана, вероятно, было бы невыполнимой задачей. Тем не менее, Дачарну хотелось бы иметь что-то помимо своего собственного непрофессионального мнения — по крайней мере, в том, что касалось вопросов разума — чтобы двигаться дальше.