— На самом деле, я боюсь, что они, вероятно, ещё хуже, чем говорится в отчётах, — тихо сказал он. Он на мгновение отвёл взгляд, глядя на багровую поверхность озера. — То, что мы видели до сих пор — это официальные отчёты, — продолжил он. — Предварительные. Боюсь, они пока ещё готовят почву, — его губы сжались. — Когда Клинтан будет готов, отчёты станут намного хуже.

— Пусть Бог и Лангхорн смилуются над их душами, — пробормотала Айрис. Настала её очередь несколько секунд невидящим взглядом смотреть на озеро.

— Как ты думаешь, сколько правды в этих обвинениях? — спросила она затем ещё тише, и Корис глубоко вздохнул.

Это был опасный вопрос. Даже не столько потому, что она задала его, пусть и здесь, где, как он был практически уверен, не было никаких недружелюбных ушей, которые могли бы его услышать, но и потому, что она просто об этом подумала.

«И ты думаешь, Филип, что она уже не думала о них?» — саркастически спросил он себя.

— Вы действительно хотите моего честного ответа, Айрис? — тихо спросил он. Она спокойно встретила его взгляд и кивнула. — Очень хорошо, — вздохнул он. — Очевидно, что мы не можем знать этого наверняка с такого расстояния, но, по моему мнению, по крайней мере в девяноста процентах обвинений Клинтана нет правды. На самом деле, в них вполне может не быть никакой правды.

— Тогда почему? — Её тон был почти умоляющим. — Если всё это неправда, тогда зачем их арестовывать? Зачем обвинять их в чём-то, что влечёт за собой такое ужасное наказание?

— Потому что… — начал было Корис, но затем замолчал. Айрис Дейкин была очень умной молодой женщиной, которая понимала политические манёвры. Если бы она действительно не могла сама ответить на эти вопросы, он предпочёл бы — предпочёл бы больше всего на свете — оставить её в таком несведущем состоянии.

«Но, правда в том, что она уже знает, — печально сказал он себе. — Она просто не хочет в это верить. На самом деле, она, вероятно, так сильно хочет не верить, что наполовину убедила себя в том, что её подозрения ошибочны. Но лишь наполовину».

— Ваше Высочество… Айрис, — сказал он, — я не сомневаюсь, что викарий Сэмил и викарий Ховерд делали то, что Клинтан посчитал предательством. Правда, к сожалению, — он решительно встретился с ней взглядом, — заключается в том, что определение «измены» Клинтана в наши дни имеет очень мало общего с предательством Матери-Церкви или Бога и очень много общего с оппозицией ему.

— Мои собственные отчёты и анализ внутренней политики викариата ясно показывают, что Сэмил Уилсинн был единственным реальным соперником Клинтана на пост Великого Инквизитора, и он — был — совсем другим человеком, чем Клинтан. Я не сомневаюсь, что он был в ужасе от многих действий «Группы Четырёх» за последние пару лет. Учитывая то, что мне сообщили о его личности, я был бы очень удивлён, если бы он не пытался сделать что-то, чтобы хотя бы умерить… излишества Клинтана. И это, я боюсь, было бы более чем достаточным оправданием — по мнению Клинтана — для ареста его и любого из его… сообщников.

Глаза Айрис слегка дрогнули при слове «излишества». Это был первый раз, когда он использовал именно это слово, его самое открытое заявление о несогласии с официальным хранителем души Матери-Церкви. И всё же единственным проявлением её удивления было то, что он, наконец, использовал его, а не то, что он вообще выразил это.

— Но отдать приказ о его аресте — их аресте — по подобным обвинениям, — сказала она. — Обвинениям, которые обрекут их на столь ужасное наказание. А также об аресте всех семей. — Она покачала головой, и Корис поморщился.

— Айрис, — сказал он так мягко, как только мог, — Клинтан выбрал эти обвинения из-за наказания, которое они влекут. О, ему нужны были предполагаемые преступления, достаточно серьёзные, чтобы оправдать арест и отстранение от власти членов самого викариата, но его настоящие причины — его истинные причины — это, во-первых, найти обвинения, которые навсегда и полностью дискредитируют его критиков, а, во-вторых, наказать этих критиков так строго, что никто не посмеет занять их места, когда они уйдут. Он пытается удержать кого-либо от противостояния ему или политике и стратегии «Группы Четырёх», и это его способ предупредить любого из этих потенциальных противников о том, насколько… неразумно с их стороны было бы даже намекать на попытку критиковать их.

Он увидел, как что-то промелькнуло в её глазах. На мгновение это озадачило его, но потом он понял, что это было.

«Ты думаешь о своём отце, так ведь? — подумал он. — Думаешь о том, что он иногда наказывал кого-то более сурово, чем следовало, чтобы удержать других от совершения того же проступка. И ты действительно умная, Айрис. Как бы тебе ни хотелось думать так о своём собственном отце, ты знаешь, что были и другие вещи, которые он делал — вещи, которые он никогда с тобой не обсуждал — и которые имели очень мало общего с «правосудием» и довольно много общего с устрашением».

— Так ты действительно думаешь, он подвергнет их Наказанию Шуляра?

— Боюсь, единственный реальный вопрос заключается в том, подвергнет ли он Наказанию и их семьи, — печально сказал Корис. Айрис резко вдохнула, новый ужас наполнил её глаза, и он протянул руку и нежно коснулся её щеки, чего он почти никогда не делал.

— Но дети, Филип, — умоляюще сказала она, поднимая свою руку и накрывая ладонью ладонь на своей щеке. Её голос был едва слышен, она почти шептала. — Конечно же, он пощадит…

Она замолчала, когда Корис печально и мягко покачал головой.

— Для него они не дети, Айрис. Уже нет. В лучшем случае они — «отродье предателей и еретиков». Хуже того, они пешки. Они будут более полезны Матери-Церкви — и ему — в качестве предупреждения будущим «предателям». — Он снова покачал головой. — Нет, я думаю, вопрос только в том, согласится ли он просто казнить детей, а не подвергать их Наказанию Шуляра.

Айрис выглядела так, словно ей было физически плохо, и Корис не винил её за это. Некоторые из этих детей действительно были маленькими детьми, а в некоторых случаях вообще младенцами. И это не имело ни малейшего значения для Жаспера Клинтана. Не больше, чем…

Он быстро отбросил эту мысль. Он знал, что Айрис по-прежнему убеждена, что Кайлеб Армак приказал убить её отца и брата. Во многих отношениях он хотел, чтобы её разум был более открыт для других возможностей — особенно для той, которая всё больше и больше казалась ему несомненной, когда дело касалось Жаспера Клинтана. Но когда он увидел беспокойство, расстройство в этих карих глазах, он почувствовал знакомое колебание.

Она уже была глубоко обеспокоена безопасностью своего младшего брата. Хотел ли он усилить это беспокойство? Наполнить её ещё большим беспокойством и страхом? Если уж на то пошло, её собственная лучшая защита от Клинтана вполне может заключаться в её очевидном, продолжающемся незнании той роли, которую, по убеждению Кориса, Великий Инквизитор сыграл в убийствах Гектора и его сына. До тех пор, пока она оставалась страстно и открыто убеждённой в виновности Кайлеба, она была полезна Клинтану — как ещё один, очень заметный голос, осуждающий Кайлеба, Шарлиен и всю Черис за это преступление. Ещё один источник легитимности для любого в Корисанде, кто испытывал искушение противостоять черисийской аннексии этого княжества. Но если бы она хоть раз открыто усомнилась в виновности Кайлеба, то, по мнению Клинтана, она мгновенно перешла бы из категории «умеренно полезной» в категорию «помех». И если бы это случилось…

— Они встали у него на пути, — сказал граф Корис вместо того, что он думал сказать. — И он не собирается упускать из виду тот факт, что так много людей, которые могут выступить против него, также являются отцами и матерями. Можешь ли ты придумать хоть одну угрозу, которая могла бы быть более эффективной, чем эта?

Он задал этот вопрос тихо, и через мгновение она молча покачала головой в ответ.

— Конечно же, не можешь. — Губы Кориса задвигались, как у человека, который хотел выплюнуть что-то гнилое, и он снова посмотрел в окно на озеро. На чистую, холодную воду озера. — Конечно же, не можешь, — мягко повторил он, — и Жаспер Клинтан тоже. Вот почему он это сделает, Айрис. Никогда не сомневайся в этом ни на мгновение. Он сделает это.