— Если хочешь, сходи в душ перед уходом. Я тебе позвоню, — говорит он и выходит за дверь, едва оглянувшись.

Я смотрю на пустой дверной проем с обидой и недоверием, а затем быстро натягиваю простыню, чтобы прикрыть свое дрожащее, обнаженное тело. Горячие слезы унижения жгут мне глаза. И это все? Это и есть секс? Мои глаза закрываются, и я крепко зажмуриваю веки, чтобы сдержать слезы. Не могу поверить, что я так долго этого ждала. Я была, наверное, единственной двадцатилетней девушкой в кампусе, которая все еще оставалась девственницей. Но дальше стало только хуже. Парень, по которому я отчаянно сохла последние два года, за которым следила по всему кампусу и мечтала, чтобы он заметил меня, потратил едва ли десять минут… чтобы осквернить меня… и завершил это словами «Я тебе позвоню».

Я понимаю, что это значит. Это значит, что он не позвонит. Он не позвонит, не посмотрит на меня снова и даже не задумается, что это должно было стать важным моментом в моей жизни.

Даже не знаю, почему ожидала, что это будет волшебный опыт. Жизнь не похожа на романы. Наверняка первый сексуальный опыт большинства девушек ужасен, болезненный и, возможно, даже скучный. Лишь немногим везет, а в каждом вымышленном романе девушка получает свой первый джекпот. Я знаю. Знаю, что книги, которые читаю, не реалистичны. Понимаю, что застенчивая, непопулярная девушка вроде меня не получит парня, на которого все в кампусе пялятся и мечтают, чтобы он посмотрел в их сторону. Но всего на несколько минут я поверила. Однако, то, что я реалистка, не уменьшило боль от этого переживания.

Я лежала несколько минут, сгорая от стыда, унижения и разочарования, пока не услышала мужские голоса где-то в доме. Этого было достаточно, чтобы я соскочила с кровати и бросилась к своей одежде. Никогда в жизни я не одевалась так быстро, но, когда натягиваю ботинки, замечаю красное пятно крови на простынях и замираю. Смотрю на него, а слезы снова угрожают вырваться, с моих губ срывается приглушенный всхлип. Это пятно как мигающий неоновый знак, кричащий о том, какая я неудачница, это просто невозможно больше выносить.

Мои пальцы превращаются в когти, и я срываю простыню с кровати, сворачиваю ее и запихиваю в свой огромный рюкзак. Я не оставлю доказательств произошедшего, ни ему, ни кому-либо другому, как возможность поиздеваться. В моей жизни этого было достаточно. Если он подумает, что я какая-то сумасшедшая девчонка, ворующая простыни — меня это устроит. Лучше это, чем если он узнает правду. Я практически выбегаю из комнаты, спускаюсь по лестнице к входной двери, но как только моя рука берется за ручку, я слышу смех из глубины дома. При словах "сорвал ее вишенку" и "лежала как труп", сопровождаемых раскатистым смехом, мое лицо бледнеет, а тело начинает дрожать. Сдерживаю очередной всхлип, распахиваю дверь и выбегаю в прохладный осенний полдень.

Сдерживаю все это, каждую ноющую эмоцию, которая грозит разбить меня на части, пока не захлопываю дверь своей однокомнатной квартиры вне кампуса и не падаю на колени. Эмоции вырываются наружу, как бушующий поток самоуничижения. Это просто последний удар в длинной череде: недостаточно хороша, недостаточно красива, недостаточно популярна — чувства, которые я испытывала всю свою жизнь. Это должен был быть мой год. Все должно было измениться. Я провела лето, наблюдая, как моя сводная сестра сияет, как звезда, а сравнения и придирки мачехи только закаляли меня.

Я отсчитывала каждый день до возвращения в университет с обещанием самой себе, что я изменю… все. У меня был план! Я собиралась перестать жить в тени Ванессы, перестать прятаться за маской, и действительно, на самом деле начать жить в университете. Я планировала наконец-то разговаривать и флиртовать с Хантером, а не просто таскаться за ним. Собиралась обналичить свою карточку и иметь ВСЕ, о чем читала в книгах. Ходить на вечеринки, посещать игры, разговаривать с людьми и найти друзей. ЭТО ДОЛЖЕН БЫЛ БЫТЬ МОЙ ГОД! А сейчас, я натягиваю бесформенный кардиган, оборачивая его вокруг себя. Я собираюсь спрятаться в углу, как делала всю свою жизнь, и молиться, чтобы никто не узнал, как эпично я только что пала.

Просто буду делать свое дело. Днем прятаться на виду, а ночью скрываться за маской и надеяться, что когда-нибудь… когда-нибудь все наладится. Ведь… должно же, правда? Когда-нибудь я буду достаточно смелой, чтобы снять маску и стать женщиной в клетке.

Я несу стопку книг через библиотеку с глубоким укором на лице. Я облажался, и мне некого винить, кроме себя. Слишком много изученных игровых тактик и недостаток литературы привели к тому, что меня могут посадить на скамейку запасных, если не смогу подтянуть свои оценки. Многие университеты дают своим игрокам свободу действий, когда дело доходит до оценок, но тренер Гаррисон так не играет. Он просто чертовски жесток, когда дело касается нашей успеваемости. Я бы с удовольствием возненавидел его за это, но я все понимаю. Слишком много новичков выбыли из-за травм, убивающих карьеру, и им не на что опереться в будущем. Тренер может быть засранцем, но это только потому, что он заботится о нас, на поле и вне его.

Мой отец не такой заботливый. Единственное, что его волнует, — это мое место на драфте и количество нулей в контракте. Если я отстану и меня посадят на скамейку запасных хотя бы на одну игру, он придет в ярость. Последнее, что мне нужно, чтобы он прилетел сюда. Праздники и так не очень хорошо проходят, когда приходится иметь дело с ним и со всеми его задиристыми замашками. Так что мне нужно привести свою задницу в порядок и наверстать упущенное.

Швыряю стопку книг на кассу, бросаю взгляд на сотрудницу и снова хмурюсь. Я видел ее последние пару лет. У нас было несколько совместных занятий, и она работала здесь с тех пор, как мы были первокурсниками. Кажется, ее зовут… Сара? В прошлом она всегда улыбалась и была дружелюбна, когда просматривала мои книги, поэтому я и нахмурился. Сара смотрит на что-то с самым грустным выражением лица. Она действительно выглядит… опустошенной. Слежу за ее взглядом и закатываю глаза, когда вижу, как этот придурок Хантер прижимает хихикающую первокурсницу к книжной полке. Этот парень — гребаная скотина.

Отворачиваюсь, готовый убраться отсюда и заняться восполнением пропущенных знаний.

— Сара, хочешь обслужить меня? — спрашиваю, но она даже не смотрит в мою сторону.

— Эй! Сара! — зову чуть громче, и ее взгляд скользит в мою сторону.

Боль в этих больших, наивных голубых глазах за очками заставляет меня втянуть воздух, и я могу сказать, что она не видит меня. Черт, что случилось с этой девушкой?

— Ты в порядке, Сара?

Она несколько раз моргает, и на ее глаза словно опускается маска, чтобы скрыть все эмоции, которые только что отражались в них.

Она вздыхает и бормочет:

— Сави, а не Сара, — она тянется к моей стопке книг и начинает их пробивать.

Я сдерживаю дрожь.

— Извини. Я Тейт.

Ее руки приостанавливают свою работу, и она натягивает очки на нос, глядя на меня, наклонив голову, издавая еще один из этих грустных вздохов.

— Татум Вэлор. Квотербек, футбольный бог, специальность по английскому и три групповых занятия со мной за последние два года. Да, я знаю твое имя, спасибо, — говорит она с безразличием, прежде чем опустить глаза и вернуться к книгам.

Ну, я и осел. Я должен был знать ее имя, потому что теперь я вспомнил, что мы вместе выполняли задания. Просто она всегда была такой тихой и сдержанной, ее легко было не заметить. Думаю, что сказать, чтобы попытаться исправить ее негативное мнение обо мне, но ничего не приходит в голову, так что, как бы то ни было, от меня нельзя ожидать, что я буду помнить имя каждой девчонки. Когда ее лицо снова покрывается грустью и она смотрит мимо меня, а Хантер проходит рядом со все еще хихикающей первокурсницей, я прослеживаю, как он встречается взглядом с Сави, замечаю ухмылку, когда он видит ее, и руку, которую он поднимает в быстром взмахе.