И всё же военная судьба – штука переменчивая. Погиб я, Максим Гусаров, через три недели на Барвенковском выступе, ведя бои в окружении. Харьковская катастрофа всё же произошла. Нас накрыли снаряды тяжёлой артиллерии: прямое накрытие, погиб сразу. Тут счастливого случая с попаданием рядом и накрытием тоннами земли не было.

Единственное, что меня радовало, так это то, что Хранилище было практически пустое. В нём оставалось только то, что было необходимо для ведения боевых действий моего батальона. Я даже количество продовольствия сократил, оставил только горячие готовые блюда. Вот их не трогал и питался ими. Домашняя еда – это домашняя еда.

Тот случай с гибелью и возвращением в мир живых стал мне уроком, а может, и намёком. Я в тот же день связался с главным интендантом 57-й армии и сообщил, что мои друзья, боевые интенданты, готовы передать нашей армии немалые запасы, отбитые у немцев. Газеты ведь в своё время хорошо эту историю раздули, так что он сразу понял, о чём я. Рассуждал я следующим образом: если меня убьют, то Хранилище практически пустое будет, на четыре-пять процентов заполнено. А если выживу, то неплохо пополню запасы за счёт брошенной в котле военной техники, к тому же более современной, будет куда её убирать.

Как же обрадовался интендант. Шесть дней передача шла, больше восьмидесяти новых складов организовали, начали формировать две танковые бригады: моторизованную и один тяжёлый танковый полк. Трофейные «четвёрки» и «ганомаги» я отдал на усиление ещё одной механизированной бригады, добро из Ставки на то было получено. В общем, дело пошло.

Я едва успел вернуться в расположение батальона, когда поступил сигнал выдвигаться. Вышли мы к передовой, а там дивизии, сбив оборону, уже двинулись вперёд, и мы с ними. Было много боёв, нашу часть не раз кидали на прорыв, я старался успеть везде, и, надо сказать, мой батальон ни в чём не нуждался. Потом были окружение и попытки вырваться. Думаю, у наших получилось; жаль, я не видел. Колонна, которую я вёл, попала под обстрел, и мою полуторку накрыло прямым попаданием.

На этом и закончились жизнь и приключения Максима Гусарова. Я могу с уверенностью сказать, что мне есть чем гордиться в этой жизни: труса не праздновал, воевал хорошо, помогал как мог. Вон, немцы до Москвы не дошли сорок километров, как их обратно погнали. Жаль только, Минск сдали, и Киев тоже, вот и Харьковская катастрофа произошла. А больше я ни о чём не жалею.

…Открыв глаза, я осмотрелся. Новое тело, новая жизнь. Интересно, в какой год я попал? Осмотревшись, понял, что я в больнице. Опять. Запахи знакомые, белый потолок, белые стены, койка, на которой я лежу. Запустил диагностику Исцеления. Когда я приподнял голову, моя кровать скрипнула, и тут же сбоку раздался голос:

– Ну что, лейтенант, очнулся?

Повернув голову, я увидел налысо бритого здорового мужика в полосатой больничной пижаме. Похоже, он тут с переломом: левая рука была в гипсе. Привлекали внимание его роскошные усы, как у Будённого. Маршала я пару раз лично видел и могу авторитетно заявить: усы очень похожи и такие же ухоженные. Мужик сидел на своей кровати и пил чай, причём бесшумно, а не отхлёбывал, всасывая, как некоторые знакомцы из прошлой жизни Гусарова.

Тут как раз закончилась стандартная диагностика, съев привычные девять процентов; чуть позже, когда опыта у меня будет больше, она станет менее энергозатратной. Просматривать результаты я пока не стал; ноги чувствую, руки – тоже, голова болит, бок ноет, но это всё лечится. Сейчас же стоит пообщаться с источником информации. То, что я командир, я уже понял. Ещё и лейтенант. Похоже, опять околовоенное время. В императорской России такое звание, помнится, только на флоте было.

– Где я? – спросил я хриплым голосом, пытаясь взять под контроль голосовые связки, пока незнакомые.

Мне ещё придётся учиться управлять новым телом. Правда, на это не потребуется много времени, через сутки как родное станет. Опыт был, пусть всего один, но был же.

– В военно-морском госпитале. Привезли тебя вчера вечером. Как я слышал, тебя машина сбила, когда ты со службы домой возвращался… Знаешь, Мальцев, мне вот интересно, как ты в двадцать лет стал командиром подлодки? Почти сразу после училища… Ну ладно, год на «эске» отходил, старшим помощником полгода был, но разве это опыт? А тут взяли и на «Малютку» командиром поставили, как будто нет более опытных.

– Командованию виднее, – тихо ответил я, отчего сосед разозлился ещё больше.

– Ага, виднее. Я десять лет на одном тральщике командиром хожу. Кап-три недавно получил, хотя мог уже и каперанга получить, по опыту и знаниям тяну, осталось только академию сдать, и что? Как хожу, так и буду ходить кап-три. А ты, по слухам, прыгнул с адмиральского катера за портфелем командующего флота, поднял из воды – и уже через две недели стал командиром своей подлодки. Пусть малой, но своей.

На этом сосед заткнулся и стал пить чай, больше не обращая на меня внимания и только изредка что-то бормоча. Похоже, его сильно зацепило, что парня, в тело которого я попал, в таком возрасте и при таком опыте сделали командиром своей лодки. Видимо, все традиции флотские были нарушены. И это только один командир; как меня будут шпынять другие, даже думать не хочется.

Однако услышанное сразу расставило всё по своим местам. Время советское, я попал в тело флотского командира, и войны, похоже, нет, раз сосед про неё ни слова не сказал. Подлодки типа «Малютка» появились незадолго до войны, я об этом знал: в Казанском госпитале лежал флотский командир, как раз подводник, он столько баек рассказывал, пока они с моим соседом по палате в шахматы играли. Так что я был немного в теме, но очень поверхностно: спросят про подлодки – буду стоять и смотреть, как баран на новые ворота. Правда, выход есть: можно использовать опыт одного майора, командира тяжёлого гаубичного дивизиона. Об этой истории не узнали б, если бы его комиссар не сдал, после чего этот случай и стал известен по всем фронтам.

Случай был действительно уникальным. Осенью сорок первого при отступлении тот майор попал под разрыв авиабомбы, его контузило, но пост свой он не оставил. Отлежался неделю в санвзводе, после чего продолжил командовать дивизионом и, между прочим, вывел его из окружения в полном составе. Так вот, от контузии или ещё чего майор потерял память. Всю или нет, сейчас уже не скажешь, но этот хитрец никому ничего не сказал, а по минимуму собирал информацию о себе, чтобы никто ничего не заподозрил.

Понимая, что командовать дивизионом он не может, майор как бы между прочим спросил у начштаба, кто из командиров батарей, по его мнению, самый опытный? Начштаба назвал командира второй батареи. После этого майор велел назначить замену на батарею, а того капитана назначил исполняющим обязанности командира дивизиона, объяснив это тем, что капитану необходимо набраться опыта, так как его скоро направят командовать уже своим дивизионом. И капитан три месяца фактически командовал, а майор учился, учился исступлённо. После капитан действительно ушёл на повышение, а майор уже командовал сам, и хорошо командовал.

И вот, видимо, посчитав комиссара другом, майор ему открылся. А комиссар моментом наверх писульку настрочил. Майора сняли, назначили аттестационную комиссию, и он блестяще прошёл аттестацию, получив должность начальника артиллерии во вновь формирующуюся стрелковую дивизию, да ещё и с повышением в звании.

И что мне мешает повторить его опыт? Хорошо ещё, в тело лётчика меня не закинуло, а то я даже не знаю, как бы выкрутился. В общем, стоит подумать, а пока я даже своего имени не знаю, только звание и фамилию.

А вот история с майором, мне кажется, была не так проста. Я над ней долго думал и вот к какому выводу пришёл. Тот майор решил получить и звание, и должность выше, а выслуживать долго: в боях попробуй заработай. Вот он и устроил долгоиграющую комбинацию, а потом слил информацию про свою якобы потерю памяти. И вот он в шоколаде, а комиссар – в помоях. Если это так, то майор (уже подполковник) – тот ещё комбинатор.