– Пострадавшие от налётов вражеской авиации, – пояснил боец в ответ на мой вопросительный взгляд.

Мы въехали на территорию через открытые ворота. Здесь была небольшая стоянка, на которой разгружались два армейских ЗИС-5 и стоял санитарный автобус с полуразобранным мотором, без какого-либо намёка на скорый ремонт. Боец, доставивший меня, быстрым шагом ушёл, я же, убедившись, что нахожусь в тёмном месте, покинул коляску, прихватив вещмешок, и убрал мотоцикл в Хранилище. А то чую, ему быстро ноги сделают. Когда я допрыгал до борта ближайшего ЗИС-а, кузов которого уже освободили от раненых, как раз вернулся боец НКВД, привёл двух санитаров с носилками. Меня погрузили и понесли к больнице.

– А где мотоцикл? – осматриваясь, спросил боец.

– Я попросил местного жителя его забрать. Вернёт, когда вылечусь. А то быстро уведут.

– Ясно. Ну, бывай.

Он развернулся и ушёл в темноту, я провожал его Взором. А меня санитары занесли в здание и положили в очередь на перевязку. Уставшие до не могу врачи всё ещё работали, но очередь двигалась медленно. Носилки забрали, посадив меня на стул в коридоре, вот так я и дожидался своей очереди. Медсестре, которая меня регистрировала, пришлось дважды напоминать, чтобы паспорт вернула: тоже уставшая была.

А боец ушёл недалеко, метров на сто, и вошёл в здание: видимо, там их служба располагалась. Чуть позже и знакомая полуторка туда же подъехала. Лейтенант вышел, пообщался с подчинёнными и направился к больнице. Мне как раз делали перевязку, врач ещё рану чистил, найдя там обрывки ниток от портянки. Ох я и поорал: на живую драли, бинт даже не смочили. Почистив, наложили новый и вынесли в сад, положив на комкастый матрас. Уже в саду я наблюдал Взором, как лейтенант пообщался с врачом, который мной занимался, и ушёл. Видимо, проверял. Ну а я воспользовался Исцелением и, снова потратив весь заряд, практически залечил рану, остались лишь небольшие кожные повреждения. Вскоре после этого я вырубился, подложив вещмешок под голову.

Утром, когда меня разбудили, вокруг бегали санитарки и несколько женщин в обычных платьях – видимо, помощницы из беженцев. Мне дали попить воды. Задерживаться в больнице я не хотел. Народу тут много, больница переполнена, так что, думаю, главврач будет не против моего отъезда. Да-да, я хочу получить справку о ранении и уехать на своём мотоцикле. Нечего тут койку занимать, она кому-нибудь другому пригодится.

Дожидаться завтрака я не стал. Прихватив свой сидор, я попрыгал на одной ноге; на полпути получив от санитарки костыль, дохромал с ним до дежурного врача, поскольку главного не было, и изложил свою просьбу. Мол, знакомый едет в тыл, возьмёт меня с собой, я хотел бы уехать и прошу справку о ранении. Врач без вопросов выдал мне справку, поставив печать и расписавшись.

После этого я сговорился с дедом, который на телеге привёз продукты на кухню больницы, и тот вывез меня за пределы села, высадив на обочине. Кстати, костыль я вернул, это ведь подотчётное имущество. Деду я объяснил, что тут колонна машин будет проходить, и меня заберут, он и уехал. А я стал ждать. Но дорога и не думала пустеть, а поскольку свидетели мне были не нужны, я, босой, с сидором за плечами, с сапогом в одной руке стал уходить в поле, сильно хромая. Больно всё же.

Исцеление за ночь полностью зарядилось, так что я снова его использовал. Ушло где-то сорок процентов, раны на ноге больше не было, остался лишь шрам, почти незаметный. Специально оставил: вдруг узнают, что у меня ранение было. Срезал бинт, помыл ноги из фляжки, переоделся, сменив одежду и сапоги и, достав мотоцикл, занялся его обслуживанием. Провёл осмотр, бак оказался практически пуст, так что залил под пробку. Позавтракав, я выехал из неглубокого оврага на дорогу и покатил прочь.

Дорога до Москвы заняла у меня три дня, двигался я практически всё светлое время суток. Заметив, что тылы армии далеко и посты прекратили встречаться, я сменил мотоцикл на чёрную «эмку» и катил уже с комфортом. Никто меня не останавливал, и вечером двадцать девятого июля я добрался до окраин столицы.

Хотя вряд ли кто-то заинтересовался бы парнем в гражданской одежде, въехавшим в город на новенькой, хоть и сильно запылённой «эмке», но рисковать не хотелось. Поэтому въезжать в город я не стал, а, объехав тяжёлую крупнокалиберную зенитную батарею стороной, свернул к речке, где и остановился на ночёвку. Разжёг костёр и повесил над ним котелок с водой, а сам начал отмывать машину. Пока та сохла, блестя в лучах заходящего солнца, я достал мотоцикл, тоже его помыл, обслужил, заправил. После поужинал и поставил палатку. А когда стемнело, убрал машину в Хранилище.

Ночью меня разбудили звуки бомбёжки, причём где-то рядом. Выбравшись из палатки, я увидел вспышки от разрывов авиабомб в городе и услышал звуки канонады, в небе разрывались зенитные снаряды, шарили в темноте прожектора. В столице начались пожары. Стоявшая неподалёку, в километре всего, зенитная батарея, которую я проезжал по пути сюда, стреляла полузалпами, оглушительно громко из-за близости.

Зябко передёрнув плечами, поскольку тут, у воды, было свежо, и хлопая себя по разным местам (комары заели), я вернулся в палатку и вскоре снова уснул. Проснулся уже на рассвете, в тишине. Сегодня я готовил на завтрак яичницу с колбасой, на сковороде, молоком запивал, а потом и чаёк. Я как раз помыл посуду и, искупавшись, чистил зубы, когда приметил, что ко мне идут двое военных, вроде с той зенитной батареи. Взор их заранее показал, так что у меня было время закончить чистку зубов, прополоскать рот и собраться. Когда гости подошли, они увидели, как я убираю в коляску мотоцикла последние вещи: тюк палатки и вещмешок.

– Доброе утро, – подходя, поздоровался молоденький лейтенант.

С ним был сержант, оба без вещмешков, налегке, оружие только у лейтенанта.

– Доброе, – кивнул я.

– Вы тут рядом с нами ночевали, вот мы и хотели узнать, что за гости под боком. Документы ваши можно?

– Да я уже уезжаю, – протягивая документы, пояснил я.

– Тут ещё машина легковая была, не вижу её.

– Ночью уехал, а я тут встал после того, как стемнело.

– Ясно. А что в Москве делаете?

– На постоянное место жительства еду. Минск захвачен немцами, и я решил в столице обосноваться, уж её-то они не возьмут. Здесь же призовусь в армию. Кстати, не знаете, восемнадцатилетних уже призывают?

– Насколько я слышал, да, начали призывать.

Мне вернули документы, справку о ранении я не стал показывать: уже не актуальна, шраму на вид год, не меньше. Военные отправились обратно, а я, развернув тяжёлый для меня мотоцикл, запустил двигатель и покатил по тропинке к дороге, а потом и к окраине города. Сперва проехал район с частными домами, а потом как-то внезапно пошли двух- и трёх-, редко четырехэтажные дома, это уже был город. Изредка попадались на глаза высокие трубы предприятий и заводов.

То, что нужно покупать дом, я уже решил, в пути было время подумать. Мне нужна столичная прописка. Пусть я чисто городской житель, но, думаю, недолгое проживание в таком доме я выдержу. В баньке буду мыться вместо ванны с горячей и холодной водой. Я ведь всё равно скоро в армию уйду, а после войны видно будет. В доме пока квартирантов поселю, пусть живут. Осталось только найти дом. А кто может подсказать, где что можно найти? Правильно, старушки. Уж те насоветуют.

Помощь старушек не потребовалась, да и с домом ничего не вышло. Точнее, до него просто дело не дошло. Я купил в киоске «Союзпечать» газету с объявлениями и, найдя там телефоны и адреса домов, выставленных на продажу, решил их объехать. С телефона на углу позвонил по первому адресу и попал на местного риелтора. Точнее, он был нотариусом, но занимался и продажей домов. Вскоре я прибыл к нему в контору. Купить карту города тут было практически невозможно, но язык у меня имелся, я поспрашивал, мне объяснили, куда ехать, вот так и добрался.

У нотариуса был клиент, и мне пришлось подождать. Воспользовавшись свободным временем, я навестил парикмахерскую неподалёку, а то оброс за полтора месяца: последний раз стригся ещё в Минске. Мне даже помыли голову и побрызгали одеколоном. Вернувшись, я прошёл в кабинет к юристу.