— Совершенно случайно, — руки не слушались, когда я доставала из кармана смятый рисунок, — вчера у одного отпрыска гнумской фамилии я узнала, что это изображение может обозначать.

Чардеи выслушали меня внимательно, я даже получила от своего бенефиса удовольствие.

— Печать отвержения? — Крестовский делал какие-то быстрые пометки в своем рабочем блокноте. — Кажется, я о чем-то подобном слышал.

— Надо нашего неклюда допросить, Бесник который.

— И его спросим, — согласилось начальство, — да только, скорее всего, нам неклюдский барон понадобится, а не наследник непокорный.

— Эстляндская волость далековато, — сокрушился Зорин. — Туда, обратно… Неделя, не меньше. А если по почте запрос послать? Так не уважают неклюды наши почтовые службы.

— А мы в ближайший к их табору разбойный приказ телеграфируем, — решил шеф. — Бесника ко мне, как только появится. Когда там у вас с ним, Попович, сегодня встреча назначена?

Я пожала плечами.

— Понятно. Что ж, Попович, вы… гм… орлица! Хвалю!

Я раскраснелась уже от удовольствия. Какой же он милый, шеф наш! Так бы и расцеловала!

— А еще я знакомицу встретила, которая в том самом кафешантане служит. — Закрепить успех мне хотелось чрезвычайно. — Собираюсь сегодня к ней наведаться, осмотр произвести тайный.

— А вот это я вам делать запрещаю, — с той же радостью, что звучала в моем голосе, сообщил шеф. — Ваша задача до субботы без приключений дожить. Поняли?

Я грустно кивнула.

— Исполняйте! — И мановением руки меня отправили прочь.

— Злобствует? — приподнялась со своего места Ляля. — Что опять случилось?

— Как обычно. — Я неторопливо сняла с самописца чехол, достала из ящика стола коробочку с запасными кристаллами, поискала глазами, что еще эдакого спокойного сделать, полила цветы из графина. — Я вообще его придирок ко мне не понимаю.

— А я не понимаю, как тебе такое твердокаменное спокойствие при нем получается сохранять, — Ольга Петровна покачала головой. — У меня при нашем Семене Аристарховиче ноги отнимаются.

— А сердце заходится? — быстро спросила я.

— Как дышать забываю…

Уфф… Меня отпустило. Значит, не только с моим организмом эдакие катавасии случаются. Значит, точно его высокородие какие-то флюиды чародейские на барышень выпрыскивает.

— Он же злой как черт, начальник наш, — продолжила Ляля.

— Орет?

— Да лучше бы орал! У меня дядюшка крикун записной, я к этому привычная. А Семушка — нет, взглянет эдак презрительно и слова сквозь зубы цедить начинает. Меня с самого начала предупреждали, что он женщин презирает…

— И причина на это какая-то имеется?

— Что-то такое было… — Ляля воровато оглянулась на дверь и понизила голос. — Знаешь графиню Головину, фрейлину ее императорского величества?

Я покачала головой.

— Да знаешь. Про нее часто в газетах пишут. Прелестнейшая графиня Г.

Я радостно кивнула — знаю! Пресса об этой аристократке писать любила. Графиня Г. на водах устроила великолепный прием, графиня Г. осветила своим присутствием благотворительный аукцион, туалеты графини Г. в этом сезоне заказывались в Париже…

— Поговаривают, что у нашего Семена Аристарховича с блистательной фрейлиной роман был страстный, до того как она за Головина замуж вышла. Он даже стрелялся на дуэли…

Интереснейший разговор прервался с появлением в приемной Мамаева.

— Как поживаете, букашечки?

Одна из букашечек хихикнула и покраснела, вторая же внимательно осмотрела мамаевский серый костюм, примечая, не оттопыривается ли где карман приказного чардея от коробочки с обручальным кольцом внутри.

— Вашими молитвами, — ответила я за обеих. — Господин статский советник велел мне до субботы не куролесить.

Специально тоном подчеркнув слово «суббота», я надеялась, что Эльдар сейчас рассмеется и развеет все мои тревоги, с этой самой субботой связанные. Но он лишь рассеянно кивнул и скрылся в кабинете.

Я поднялась с места и бочком подошла к двери.

— Зря стараешься, — кисло проговорила Ляля. — Червонец поставлю на то, что они там щитами прикрылись, чтоб ни одного словечка наружу не утекло.

— Нам не доверяют? — возмутилась я, будто и не собиралась только что подслушивать.

— Не нам, а мне.

Вот тут я удивилась. Ольга Петровна продолжила:

— Семен Аристархович опасается, что я все, что на службе происходит, дяде пересказываю. Интриги у нас здесь — почище мадридского двора.

— А дядя у нас кто?

— А дядя у нас — обер-полицмейстер Петухов.

Тут я одновременно удивленно открыла рот и получила по спине — да пониже спины, чего уж там — створкой двери, челюсти щелкнули, я прикусила язык.

— Зайди к нам, Гелюшка, — велел Зорин.

Мамаев наслаждался прохладой, Семен Аристархович кивнул на свободный стул, предлагая мне присесть:

— Наши с вами коллеги, Попович, считают, что я должен ввести вас в курс дела. Поэтому сейчас я буду говорить, а вы слушать, не перебивая, по возможности, своими обычными волелюбивыми репликами.

Я кивнула. Язык болел, и даже если бы захотела, ничего членораздельного я сейчас слушателям предъявить бы не смогла.

— Нам сверху указания спустили об укреплении морального чиновничьего духа и о действиях, кои мы должны для этого укрепления произвести. Вы понимаете? Нет, Попович, не отвечайте! Я сам озвучу. Вас требуют разжаловать и отказать от места, а господину Мамаеву грозит понижение в чиновничьем классе.

Я замычала, как глухонемой на паперти.

— Мы эти требования исполнять не будем, — успокоил меня Крестовский. — Но чтоб привести наши личные дела в соответствие с требованиями разбойной канцелярии, нам следует некоторым образом защитить и вашу девичью честь, и доброе имя Эльдара Давидовича. Ну или то, что от него осталось.

Я осторожненько потрогала языком щеку изнутри и решилась слово молвить:

— Шеф, если вы хотите мне сообщить, что помолвка моя будет понарошку, то я и сама уже догадалась. Не стоит на меня сейчас ваши ораторские таланты расходовать.

Крестовский удивленно приподнял брови, Зорин крякнул что-то нечленораздельное, я продолжила:

— Через пару месяцев или через полгода Эльдар Давидович будет уличен мною в адюльтере, и мы с ним расстанемся, к взаимному удовольствию сторон. Тихо расстанемся, чтоб слухи не пошли, а только наметились, навроде кругов по воде. Я прекрасно понимаю, что брошенная невеста — персонаж трагический, вызывающий сочувствие, в отличие от суфражистки, к появлению которой в стенах чародейского приказа наша берендийская общественность еще не готова.

Мамаев опустился передо мною на одно колено и почтительно поцеловал руку:

— Сообразительная букашечка.

Я выдернула конечность и строго взглянула на жениха:

— Еще раз назовешь меня букашечкой, уличу немедленно, и тебя в классе понизят!

— Извините, Евангелина Романовна. — Мамаев споро вернулся на свое место. — Душечка? Котик?

Я поправила очки, Эльдар замолчал.

— Ты, Гелюшка, только никому об этом обмане не рассказывай. — Зорин смотрел на меня с истинно отеческим участием. — Ни маменьке в письме, ни подругам не проболтайся.

— Ольга Петровна?

— И ей тоже об этом знать не нужно.

Ну да, если Ляля — племянница Петухова, предосторожности не помешают. Я бы, конечно, лучше бы ее успокоила, зная, как болезненны ей мамаевские порхания. Но нет так нет. Приказ, даже в такой вот просительной форме полученный, исполнять надо. Я решила, что хотя бы время потяну, расскажу ей уже после обручения, чтоб раньше не терзать дольше необходимого.

— Значит, договорились, — произнес Крестовский, уже поднимая руку для своего изгонятельного жеста.

Стоп! Мой жест с очками стоил десяти шефовых мановений.

— Вы меня только ради этого в кабинет вызывали?

Семен Аристархович кивнул, но слегка неуверенно. Этого «слегка» мне хватило, чтоб продолжить.

— Шеф!

— Что?

— Ваше высокородие!

— Попович, вы испытываете мое терпение.