И р и н а. Я… а разве ты помираешь?

Д е д. Помру.

И р и н а (боль не дает ей встать). Разве так человек умирает? Здоровый… при всем рассудке… и с шуткой?

Д е д. Жизнь была шуткой. А это… всерьез… (Ищет что-то.) Где шапка? Куда твоя мать ее сунула?

И р и н а. С тех пор ты не надевал ее? Лет пять прошло.

Д е д. Может, и пять. Она поторопилась…

И р и н а. Не знаю, где шапка… и встать не могу.

Д е д. Ладно. Все равно пришлось бы держать в руке. И в ад и в рай, говорят, надо входить с непокрытой головой… В ад… потому что жарко, а в рай… не положено! Там одни святые… Иногда, как закрою глаза, голова легонько кружится, и я вижу их, стоят себе кучками… Не помнишь?

И р и н а. Что?

Д е д. Куда ее мать сунула?

И р и н а (думая о другом). Что?

Д е д. Шапку…

И р и н а. Погоди, отец… вот встану и поищу. Опять! Как меня режет! (Стонет, жалуется.) О боже!

Д е д. Меня оплакиваешь?

И р и н а. Схватки у меня.

Д е д. Это хорошо.

И р и н а (кричит). Ужасно… ужасно… какое там хорошо!

Д е д. Хорошо, что придет другой вместо меня. Гляди, чтоб мальчик был…

И р и н а. Темно здесь, я ничего не вижу… может, ребенок окажется девочкой… у меня в глазах помутилось.

Д е д. Долго тебе еще? Поднажми, а то, если недолго, я дождусь.

И р и н а. Отец… как здорово, что ты со мной в этот час! Смешишь меня, отвлекаешь…

Д е д. Я б на помощь пришел… помню, как с тобой бедная твоя мать мучилась… да мне стыдно. Это раз. Потом, ноги отнялись и похолодели. Это два.

И р и н а. А я горю… В животе пламя.

Д е д. Не поменяться ли нам? (Смеется.)

И р и н а. Если б могла… (Громко кричит.) Умираю!

Д е д. Ну чего шумишь? Вовсе ты не помрешь… но тебе это дело дается трудней, потому что ты образованная. Придаешь делу важность. Бабка твоя несла еду людям в поле и возвращалась домой с чадом в корзинке. Несла его в корзинке на голове, среди горшков, ложек. Скидывала его в тени репейника, в тени зайца, где приходилось… Рожала срочно… по кустикам, как зверь лесной. Так четырнадцать раз родила. Я тринадцатый.

И р и н а. Чертова дюжина. (Стонет.)

Д е д. Я всегда был тринадцатым. Потому теперь пропадаю… (Стонет.) Потому мне каюк… (Стонет.) Долго тебе еще?

И р и н а. Ой! Ой! Мамочка!

Д е д. Вот так… давай, давай! (Стонет.)

И р и н а. Ради тебя стараюсь…

Д е д. Позвала бы лучше повитуху… то есть мне бы надо за ней… но как? Коса подошла под самое ребро…

Ирина кричит.

Вот тебе на! Зря тебя в школу отдал… рожала бы просто как дура. Твоя мать со своими четырьмя классами едва с тобой справилась… а ты с десятилеткой… ох и намаешься! Без повитухи не обойтись. Есть ли еще в селе повитуха?

И р и н а (стонет). При чем тут учение… и это?

Д е д. От учения слабеют… поджилки. Бабка, говорю, четырнадцать детей родила… а сосчитать их не умела… вечно путалась, расставляя миски по столу… приходилось каждому брать миску в руки. (Смеется.) Здоровые времена!

Ирина стонет.

Мда… Если бы куры с такой мукой несли яйца, весь двор бы ошалел…

И р и н а. И они не от радости кудахчут. А может, от радости. Скорей бы и мне раскудахтаться.

Д е д. Ну как? Какие новости?

И р и н а. Не смеши меня, не то скину… Нельзя до времени… (Стонет.) А как бывает, когда умираешь?

Д е д. Никак. Таешь, как свечка. А кстати, есть ли у нас еще свечи? Эта кончается… а я — никак…

И р и н а. Ты что, отец, сам себе свечу держишь?

Д е д. Раз уж у меня нет детей, которые… Так что зря стараешься народить внуков…

И р и н а. Так я ж…

Д е д. Я не скотина, чтоб помирать без свечи… К тому ж я и не исповедовался, знаешь?

И р и н а. Мог заранее позаботиться… когда заказывал этот ящик…

Д е д. А что попу скажешь? Ты ему — свое, а он думает про свое… про кутью… про свои дела. А теперь я бы исповедовался. Кого б за ним послать?

И р и н а (улыбаясь). Погоди еще немного, тогда пошлем малого…

Д е д. Так-то оно так, а мне невмоготу. Ты меня выслушаешь.

И р и н а. Я слушаю, но какой с меня поп?

Д е д. Неважно… ты моя дочь, ты чище священника… Слышь, дочь моя… (Молчит.) Не знаю, с чего начать.

И р и н а. Свечи лежат у тебя в изголовье. Можешь повернуться?

Д е д. Повернуться могу, а вот из могилы вернуться уже не смогу. Оттуда никто не возвращается… (Ищет свечи.) Где они? Ладно, я найду, ты только от своего дела не отвлекайся, заканчивай побыстрей, слышишь?

И р и н а. Слышу.

Д е д. Как я жил до моих лет?

И р и н а. Как?

Д е д. Словно святую водицу пил… это ни от жажды, ни от голода… и святым не станешь… (Тяжелый вздох.) Вот как я жил. Не бог весть что понял. Мы здесь просто-напросто жили. Не думая о жизни, до самого смертного часа.

И р и н а (пытаясь обернуть разговор в шутку). И тогда думаешь… всего четверть часа…

Д е д (серьезно). Заявляется та и делает знак… и косится на нас и подгоняет: «Живей! Живей! Шевелись, лежебока…» — и, как только произнесет «шевелись», так и замрешь! Эх! В деревне все по солнцу да по временам года… и всегда свои заботы. Знаешь что? Ежели помру, схороните меня в городе, там, в городе, можно и отдохнуть. Впрочем, нет. Там будильники и всякое такое. Слава богу, солнце не трезвонит, когда восходит.

Ирина смеется.

Эх, доченька… что было, то было. Недурно было. Да застигло меня теперь как-то не вовремя, потому жалко. Гроб-то я справил загодя, да видишь, мочи нет влезть в него, скрутило меня не вовремя… (Силится забраться в гроб.)

И р и н а. Да лежи ты спокойно… Куда лезешь? Чего вертишься? Словно у меня в животе тычешься.

Д е д. Того и гляди, окажется, что я еще не родился. Здорово ты сказала! Тогда еще есть надежда, правда? (С трудом смеется.) Господи, прости меня. Тебе больно?

И р и н а. Страшно.

Д е д (испуганно). Так я… перед кем душу-то облегчу?.. Есть у нас песня: «Я и камню бы поведал…»{76}

И р и н а (принимая свою роль всерьез). Выкладывай, что у тебя на душе… только быстро… не то помру раньше тебя. Много у тебя грехов?

Д е д. Откуда? И для этого времени не хватало. Был бы, может, посчастливее… да не вышло. И мать твоя жила так же… И зачем она меня покинула, чтоб я мучился в одиночестве?

Тяжелое молчание, прерываемое стонами с одной и с другой стороны. Ирина на какое-то время забывает о больном, терзаемая схватками. Говорит сама с собой… как и дед. Их реплики порой не перекликаются, это — обрывки монологов.

Ты слыхала про доктора Пайку?

И р и н а. Нет… Акушер?

Д е д. Откуда? Легкими интересовался. А захворал раком. И за месяц назвал день и час, когда помрет. Точно, как по расписанию. И в тот день, когда приближался час — одиннадцать, как он назначил, — звонит лучшему другу. Скоро одиннадцать, говорит, приходи, потолкуем малость.

И р и н а (жалуется). Господи, боже мой…

Д е д. Тот приходит, толкуют они, толкуют…

И р и н а. О чем?

Д е д. О том о сем. Как мужчины. И перед тем, как ударил час… а были у него часы из тех, что бьют себя в грудь… смотрит он на часы, значит, и говорит: «Ну готово, отправляюсь»…

И р и н а (теряя нить). Так к нему же друг пришел… Куда же больной собрался?

Д е д (продолжая). Это всех с ума свело… и врачей, и всю больницу. Догадались, что этот Пайку, раз уж все предсказал с с такой точностью, значит, и лекарство открыл…

И р и н а. Какое лекарство?