О л а р и у. С остальными все обстоит проще. Они открыто борются за свои классовые идеалы. Не прикрываясь нашими лозунгами! И еще я тебе скажу… Этих бандитов, которых я уничтожил без всякой жалости, я могу… понять… ну, скажем, с чисто спортивной точки зрения. Но тебя?! Тебя, который сидит между двух стульев…

П е т р е с к у (грустно). «Но да будет слово ваше: «да, да», «нет, нет»; а что сверх этого — то от лукавого»{97}.

О л а р и у. Это еще что такое?

П е т р е с к у. Евангелие.

О л а р и у (удивленно). Евангелие? Ну и что? Так оно и есть! (Пауза, потом с братской доверчивостью.) Петре, вот для тебя и наступила минута, когда ты должен выбрать между «да, да» и «нет, нет». Попробуй — как ты любишь говорить — «остаться верен самому себе». Видишь, я помню…

П е т р е с к у. Это значит, я должен признаться в поступках, которых не совершал?

О л а р и у. Это значит, ты должен признать наше толкование своих поступков. Пусть оно в чем-то упрощенное, в чем-то преувеличенное.

П е т р е с к у. Но зачем? Зачем это нужно, Василе? Кому пойдет на пользу?

О л а р и у (вытаскивает из портфеля кипу бумаг). Вот прочти эти заметки за последнюю неделю. Ты стал знаменем всех отступников, скептиков, всех, кто издевается над нами, кто не желает понять, что только строительство крупных промышленных сооружений поможет нам покончить с отсталостью… Доказать партии, что ты остался тем же Петре Петреску, который решительно сказал «нет!» отсталости и эксплуатации, ты можешь сейчас, только сказав «да!», чего бы это тебе ни стоило! Ты поможешь нам нейтрализовать тех, кто использует твои замечания, пусть даже частично справедливые, для саботажа… Петре, я взываю к твоему сознанию. (Проникновенно.) Докажи, что ты остался коммунистом!

Петреску весь ушел в себя, закрыл лицо руками. Плечи его непроизвольно вздрагивают. Олариу подходит к нему и обнимает раненой рукой.

П е т р е с к у. И… что же я должен сделать?

О л а р и у. Здесь вопросы и ответы. Подпиши.

П е т р е с к у (поднимает на него глаза, полные слез). Хорошо… (долгая пауза) товарищ…

В луче прожектора остается только Петреску.

В темноте звучит голос Олариу.

О л а р и у. Да, так и было… Единственный вопрос, который мучил меня все эти годы, — почему ты не спросил: «А что будет со мной?»

П е т р е с к у. Это то немногое, что я попытался сохранить из безжалостно растоптанного человеческого достоинства… (И неожиданно с огромной болью.) Во имя «правды» весьма относительной, правды, лишенной уважения к человеку, к коммунисту, который должен иметь право открыто высказывать свое мнение.

Зажигается свет. П е т р е с к у  моргает от неожиданности. В углу, как тень, стоит незаметно вошедшая  М а р т а.

С т о я н (ушел в себя, отсутствующе). Да-а-а…

П е т р е с к у (тепло). Павел, если, пережив такое, я все-таки пришел к тебе сегодня, то хочу, чтобы ты знал: я понял тебя… пусть и поздно.

С т о я н (взрываясь). А зачем оно мне, твое «понимание»? Оно сродни поповскому отпущению грехов! Историю делают не сентиментальные барышни…

П е т р е с к у (очень тихо). Правильно. И все же наша история отличается чем-то существенно новым…

С т о я н. Ты всегда был силен в анализе!

П е т р е с к у. …существенно новым, в ней воплотились самые светлые надежды человечества. Это новое человечество!

С т о я н (машет рукой). Литература все это! То, что произошло, было необходимо, а значит, полезно. И для тебя, Петре Петреску, было полезно! Если бы тебя миновали эти испытания, может, еще и сегодня ты сочинял бы гениальные проекты, а потом сам их гробил, мотивируя «технологической» осторожностью. А на самом деле ты просто струсил перед жестокой действительностью! Думаешь, у меня было время изучать психологию каждого интеллигента, решать за него его гамлетовские вопросы? «Быть или не быть!» Смех, и только! Чего ты вертишься, Ману? (Пауза.) Ну что же, по «объективным причинам» Дума, по-видимому, уже не придет. Да и поздно. Очень поздно. Я благодарю вас, товарищи, за то, что вы пришли. Может, эта встреча и не доставила вам удовольствия. Но она была необходима, а значит, полезна! Что же касается всего этого…

П е т р е с к у (очень тихо). То есть нашей жизни…

С т о я н. История рассудит нас с большей объективностью. Счастливо, спасибо, до свидания, товарищи…

П е т р е с к у. До свидания… (В дверях, обернулся.) Павел, знаешь, что меня пугает… то, что даже сегодня ты ничего не понял. Неужели не хочешь? Или не можешь? Обидно. Очень обидно.

С т о я н (тихо). Иди ты… (Провожает их до двери и оборачивается. Выглядит стариком. Сидится в кресло, устремив взгляд в пустоту.)

М а р т а. Павел, как ты мог? Откуда эта черствость в тебе, человеке, по существу, добром?.. Ты же… добрый…

С т о я н. Иди ты!.. Ты была здесь?

М а р т а. Послушай, Павел, что с тобой произошло, почему ты не можешь понять других?.. Я смотрю на тебя и не знаю… значила ли я что-нибудь в твоей жизни или?.. Однажды меня вызвали товарищ Ману и господин Олариу. Мне дали задание — да, задание! — стать экономкой в твоем доме… Стать… словом, делать все, что ты захочешь… У товарища все должно быть в порядке. Все. Я овдовела четыре года назад. Никто не спросил меня, не устроила ли я за это время свою жизнь, нет ли у меня кого-нибудь. Так случилось, что у меня никого не было… Я пришла в этот дом, умирая от страха. Ты был один. Сильный, красивый и… одинокий человек. И я полюбила тебя с первой минуты. (Тихо, почти шепотом.) Я тебя и сейчас люблю… И я бы хотела… о, как бы я хотела… чтобы… в один прекрасный день… ты попросил меня стать твоей женой… И чтобы у нас…

С т о я н (очень тихо). В подполье я познакомился с женщиной, ее подпольная кличка была Марта. Мы прожили вместе несколько лет… По профессии она была инженером. Мы поженились после того, как меня приговорили к пятнадцати годам заключения.

М а р т а. И… что же случилось с ней… с Мартой?

С т о я н (бесцветно). Настоящее имя ее было Анка. Ее казнили в тысяча девятьсот сорок втором. Иди сюда… садись рядом.

Она садится; так сидят они рядом, замкнутые, глядя в пустоту.

З а н а в е с.

Декорации должны быть сделаны таким образом, чтобы действие могло разворачиваться в любом месте.

С т о я н  врывается в кабинет, как вихрь, в руках у него папка.

С т о я н. Кошмар! Немыслимо!

Д у м а. Что произошло?

С т о я н. Покаяние Петреску…

Д у м а (холодно). На каком из заседаний бюро было принято решение об аресте Петреску?

С т о я н. Тебя интересует формальная сторона вопроса?! Когда Олариу предложил мне допросить Петреску, я готов был размозжить ему башку… И вот, пожалуйста! «Еще в тысяча девятьсот сорок четвертом году устанавливает связи… получает и передает информацию…».

Д у м а. Я ничему этому не верю.

С т о я н. Потому что мы идиоты! Потому что мы забываем: тот, кто противится строительству социализма, невольно вступает в сговор с врагом! Вот, почитай, убедись, как мало ты знал своего товарища по подполью.

Д у м а. Все равно я ничему не верю.

С т о я н. Ну предположим, эти, из Госбезопасности, кое-что преувеличили, их формулировки несколько… Олариу мечтает об ордене… Но пораженческие настроения, программный скептицизм…

Д у м а. Но за это его исключили из партии, и я могу с этим согласиться… Хотя…