К л а у д и я. Нет настроения. К тому же… (Оборвав на полуслове, прислушивается к шуму автомобиля.) Кто это приехал?

Проходит минута ожидания, потом с чемоданом в руке появляется  Т о м а. Это великолепный молодой парень, блондин, атлетически сложен.

К р и с т и н а (радостно взвизгнув). Тома! (Бросается к нему.)

Т о м а (пожимает ей руки, вглядывается в нее). Ты, Кристи? (И легко, как ребенка, подхватывает ее на руки, громко целует в обе щеки.)

К р и с т и н а. А мы раньше субботы тебя не ждали.

Т о м а. А я смог приехать пораньше. (Оборачивается к Клаудии.) Целую руку.

К л а у д и я (радостно). Со счастливым возвращением, Тома.

Т о м а (уже перед Маноле. С открытой и пленительной улыбкой протягивает ему руку). Папа!

М а н о л е (скрывая волнение). Поглядите, какой у меня великолепный парень! Ты не хочешь обнять отца? (Обнимает его, потом опять вглядывается, восхищаясь.) Кажется, ты самое удачное из всех моих творений. (Хохочет и берет его за руку.) Как хорошо, что ты приехал, мальчик!

Гаснет свет.

Ночь. На садовой скамейке беседуют  М а н о л е  и  Д о м н и к а.

Д о м н и к а. На той неделе ты вовсе не приходил.

М а н о л е. Нет, не приходил. И больше не приду.

Д о м н и к а. Видать, совсем гонишь меня с глаз долой? Я думала, хоть ночью нет-нет да повидаю тебя.

М а н о л е. Я не гоню тебя.

Д о м н и к а. Шарахаешься, будто боишься меня.

М а н о л е. Что тебе померещилось? Чего мне тебя бояться?

Д о м н и к а. Ну вот, говорю, как глупая баба. Видать, этой ночью тебе плохо было, коли пришел.

М а н о л е. Откуда знаешь?

Д о м н и к а. Примечаю, что меня тогда ищешь. Только ночью и когда тебе плохо.

Маноле молчит.

Запомни, из дому я не уйду.

М а н о л е. Зачем уходить? Тебя кто гонит?

Д о м н и к а (помолчав). Ох, сынок, сильно тоскуют мои косточки. Не ухожу, потому есть пока нужда во мне. Я тебя кормила, я тебя на руках носила, я…

М а н о л е. Знаю, знаю, не охай больше.

Д о м н и к а. Не охаю я. Говорю. Им-то то же самое говорю.

М а н о л е. Кому — им?

Д о м н и к а. Старикам своим. Матушка-то говорит: «Эй, девонька, приходи. Ночь уже. Что шататься тебе по чужим?» И батюшка тоже глядит на меня с укором. А я им говорю: «Милые мои, не могу уйти, Маноле вернулся домой! Я его ходить учила. А до ночи есть еще время». Тогда батюшка почнет, почнет ковырять палкой землю, глянет на меня опять да скажет матушке: «Оставь ее, совсем она помешалась… Пусть ее, может, она знает что». И уходят они, на лице роса, а в руках туман. Но не гневаются. Потому снова приходят. Как и не устанут, не знаю.

М а н о л е (с глухим страхом). Иди и ложись, няня. Иди отсюда.

Д о м н и к а (поднимаясь). Видишь, вот опять гонишь меня. Но из дому я не уйду, так и знай. Кто о тебе позаботится? (Бредет прочь. Немного язвительно.) И скажи ты Аглае, пусть она мне молочка дает, а то сунет мяса, а я его разжевать не могу. (Исчезает.)

М а н о л е. Дожил до того, что боюсь болтовни выжившей из ума старухи. Заснуть бы мне, заснуть!.. Нет, не нужно. «Сон разума порождает чудовищ»{23}. Какая душная тишина в этой ночи. Будто остановилось время и неподвижность его давит немыслимой тяжестью на землю. (Вскидывается, как человек, которого душат. Вдруг вскрикивает.) Кто там?! Кто там крадется?

Из темноты, испуганная и смущенная, выступает  К р и с т и н а.

К р и с т и н а. Я, Кристина.

М а н о л е (опять опускается на скамью и разражается безудержным смехом. Но внезапно останавливается). Куда ходила ночью?

К р и с т и н а. Купалась.

М а н о л е. Сейчас?

К р и с т и н а. Да, глядите, у меня волосы мокрые. (Делает шаг к Маноле.)

М а н о л е. Не приближайся. Поищи, там должна быть скамья. Нашла?

К р и с т и н а. Да.

М а н о л е. Садись и рассказывай.

К р и с т и н а. Что рассказывать? Я люблю ночью, когда луна и тепло, покупаться в озере. Мадам Клаудия знает это. (Собирается встать.) Можно идти?

М а н о л е. Останься еще. (Почти умоляюще.) Тошно мне, Кристина.

К р и с т и н а. Вы плохо себя чувствуете?

М а н о л е. Мне очень хорошо. Что вы все время пристаете ко мне с этим вопросом? Словно всех удивляет, что я еще жив… Почему ты не отвечаешь?

К р и с т и н а. Потому. Что я ни скажу, все плохо получается.

М а н о л е. Ты сидишь там, и я едва угадываю тебя. И в самом доле, лучше уж ты молчи. Как статуя в боскете{24}. (Тихо смеется.) Но у статуй есть свои голоса, и я их слышу.

К р и с т и н а. Тогда вы и меня слышите, когда я молчу?

М а н о л е. Столько, сколько нужно. (Глухо.) Насколько хватит смелости суметь. Я ощущаю трепет твоего дыхания, знаю, что у тебя влажные волосы, что вся ты пахнешь травами. Я слышу жизнь в тебе.

К р и с т и н а (с храбростью, которая ей кажется сверхчеловеческой). Почему вы сказали, что…

М а н о л е. Что?

К р и с т и н а (едва решается повторить его слова). «Насколько хватит смелости суметь». Так вы сказали.

М а н о л е. Потому что я старик, Кристина, а ты — ребенок. Ты заметила, что я ни разу не спросил тебя, зачем ты поцеловала мне тогда руку? Предпочитаю не знать. Возможно, это было из жалости.

К р и с т и н а. Жалости?! Из обожания! Раньше, когда вы говорили со мной, я не могла поверить, что вы не разыгрываете меня. Я такая глупая, никчемная девчонка… Как могу я заинтересовать вас хоть чем-то? Знаю, быть того не может. Но это неважно… Я бы за вас жизнь отдала.

Маноле молчит.

Почему вы теперь молчите? Я сказала что-нибудь неприличное?

М а н о л е. Кристина… Уже поздно. Иди и усни. Доброй ночи, дорогая моя.

К р и с т и н а (прошла половину расстояния, отделяющего ее от Маноле. Сдавленным голосом). Спокойной ночи. (Медленно идет к выходу.)

М а н о л е. Кристина!

Кристина останавливается и оборачивается к нему.

Хочу, чтобы ты знала одну вещь, которой ты, возможно, не поймешь сейчас. Для меня ты значишь гораздо больше, чем можешь представить, потому что ты, присутствие твое… это жизнь. Понимаешь?

К р и с т и н а (отрицательно качает головой, потом с восхищением, в котором сквозит детскость, восклицает). Как хорошо! (И бежит.)

Медленно светает.

М а н о л е (растирает утомленное лицо). Какая разложившаяся маска! (Вызывающе.) Ну и что? Я не первый выживший из ума старец.

Свет гаснет.

М а н о л е (тихо насвистывая, разглядывает наброски, Аглае, которая возится в холле). Когда начну работать снова, сделаю вашу девочку в бронзе. (Потирает руки.) И это будет скоро. Скажите Николаю, чтобы привез мне глины.

А г л а я. Да, маэстро. Как будет счастлива Кристина! Она, которая боготворит вас, увидит себя изваянной вами! (Вздыхает.) Эх, бедная девочка…

М а н о л е. Что вы ее оплакиваете?

А г л а я. О будущем подумалось. Что она знает сейчас? Смеется и радуется, думает, что весь свет ее и что так оно всегда и будет.