М а н о л е. Без снисхождения, да? Как товарищу по ремеслу. Печать дилетантства. В том, что ты делаешь, недостает уверенности, а вместе с тем — вызывающее чувство, которое возможно у любителя, но не у подлинного мастера. А тебе тридцать лет.

В л а д (его будто оглушили). Спасибо. (Хочет уйти.)

М а н о л е. Влад!

В л а д. Не вижу, что ты еще можешь добавить. Думаю, что достаточно ясно, не так ли?

М а н о л е. Я хочу сделать тебе одно предложение. Надеюсь, подходящее для нас обоих. Ты меня слушаешь?

Влад холодно пожимает плечами.

Доктор пока запретил мне работать, и это страшно меня гнетет. Я как бык для ярма. Если я не напрягаюсь, если по мне не текут ручьи пота, жизнь лишена смысла, я чувствую себя тряпкой, последним барахлом.

В л а д. Да, всю жизнь ты был настолько поглощен своей работой, что у тебя не оставалось времени подумать о других. Спрашиваю себя, как ты узнал, что я занимаюсь скульптурой.

М а н о л е (ошеломлен этим обвинением, поначалу даже ищет оправдания). Хорошо, но ведь я помог тебе поступить в Институт искусств и…

В л а д. Действительно, ты меня рекомендовал! Кто бы посмел отказать твоему сыну? Но, по сути, ты не знал особенной разницы между нами и домашними животными. Когда ты бывал в хорошем настроении, после работы, случалось, ты хватал нас за шиворот, как котят, и целовал. Ты заботился, чтобы у нас была еда, одежда, деньги, но, по правде говоря, ты никогда по-настоящему не помнил, что у тебя два сына. Нам не удавалось тебя заинтересовать. Самый никчемный кусок мрамора для тебя всегда был неизмеримо важнее, чем мы. (Пауза.) Пойми, я не обвиняю, я констатирую.

М а н о л е (не слишком драматически воспринимает слова Влада, но признает за ним правоту). Да, я был плохим отцом. Проклятая эта скульптура — ненасытная любовница. Она мозг из костей у тебя высасывает. Ты сам в этом убедился.

В л а д. Я не гений.

М а н о л е. Послушай, Влад. Давай пошлем к черту прошлое и будем работать плечом к плечу, как работали мастера прежде. Отец и сын, связанные трудом, слившиеся в этом труде, рука и мысль воедино.

В л а д. Не совсем понимаю тебя.

М а н о л е. Но это ясно как божий день, чудак человек. Я хочу осуществить «Крылатого духа». Десятый год я обдумываю его. (Идет к письменному столу и, волнуясь, достает пачку набросков.) Погляди, у меня все эскизы готовы. (Лихорадочно раскладывает их перед Владом.) Понимаешь, скульптура, которая воплощает прыжок человека в новый век, взлет к мифу. И все отработано до мельчайших деталей, сынок. Но у меня нет сил работать. Молоток в руке не удержать. Упаду по дороге. Огромная, проклятущая. А ты молод. Я бы стоял все время подле тебя, учил бы, вел за собой, ты бы прошел хорошую школу, основательную жизненную школу. После этого мастерство будет в каждом твоем пальце. Для тебя станет бирюльками все, что знают твои коллеги. Я обещаю тебе. Что скажешь, разве не здорово? Ну? (Он достиг наивысшей точки радостного возбуждения. И только сейчас замечает ледяную улыбку Влада.) Почему ты смеешься?

В л а д (продолжает глядеть, улыбаясь. Потом усмешка превращается в громкий злой смех). Ха-ха-ха! Сотрудничество! Ты — голова, и я — орудие. Ты хитрец, папа, но я дорожу своей маленькой индивидуальностью.

М а н о л е. Тебе не нравится проект?

В л а д. Я не отрицаю за ним стихийной гениальности. Можно сказать, природной силы. Но он мне не нравится. Полагаю, что я тоже заслужил право высказать несколько истин. Твое искусство в целом мне чуждо. (Издеваясь.) Апология творческих возможностей человека! Новый Адам! Триумф разума! У тебя устарелая философия гуманиста-проповедника, папа. Ты ничего не понимаешь в подлинном духе времени. Даже захоти я работать с тобой, не смог бы. У меня другое представление об искусстве.

М а н о л е (яростно). Черта с два! У тебя нет никакого представления! Моя проповедь может тебе не нравиться, но скульптура моя живет. В то время как твоя похожа на косноязычие, которым пытаются передать человеческую речь.

В л а д (впервые пылко, так как до сих пор он был лишь холоден и ироничен). Прекрасно. Косноязычие! Не можешь себе представить, как ты точно попал. Но не то косноязычие, с помощью которого пытаются передать человеческую речь, а то, которое издевается над речью, которое кажет ей нос. Предпочитаю косноязычить, нежели строить красивенькие фразы. Это порядочнее. Я открыто косноязычу о своем бессилии. Чувствую себя честнее и чище, превращаясь в орангутанга, чем симулируя веру в обанкротившийся миф человека. И вместо того, чтобы высекать «Крылатых духов» и «Весны», я хочу косноязычить, косноязычить, косноязычить! (Уходит.)

М а н о л е (оставшись один, валится в кресло, эскизы разлетаются вокруг. Через мгновение тяжело нагибается и начинает собирать их. Пристроив листы на коленях, ласково проводит по ним ладонью. Резко поднимается, скрежеща зубами от ярости). Идиот! Идиот! (И с этими словами широко распахивает дверь мастерской. Мы видим, что он схватил долото и молоток. Потом он уходит в глубь мастерской, сквозь матовое стекло хорошо виден его силуэт возле огромной глыбы камня. Он поднимает молоток и ударяет раз, другой, третий. Но молоток падает у него из рук. Возвращается с искаженным лицом, хватаясь за сердце. Тащится к креслу. У него безжизненный вид, тяжелое дыхание.) Я никогда больше не смогу работать. Никогда.

В глубине сцены появляется  К р и с т и н а.

К р и с т и н а. Меня прислала мама… (Всмотревшись в Маноле, каменеет от испуга.)

Молчание. Маноле поднимает голову и глядит на нее. Кажется, что это длится бесконечно.

Свет гаснет.

Сад. М а н о л е  сидит в кресле, в руках у него альбом для рисунков. К л а у д и я — с книгой. Но он не рисует, а она не читает. Маноле с сердитым видом постукивает карандашом по альбому.

К л а у д и я. Что с тобой? Ты как будто нервничаешь?

М а н о л е. Нет. Куда подевалась эта девица?

К л а у д и я (с улыбкой). Но она же только что ушла, Ман. И ты сам ее отослал.

М а н о л е. Чтобы отпечатать на машинке одну страницу, не нужно целого часа. (Пауза.) Что ты читаешь?

К л а у д и я. Это томик Эдгара По. Нашла у Влада.

М а н о л е. Тебе нравится эта мрачная литература?

К л а у д и я. Жизнь не ограничивается только здоровым и радостным.

М а н о л е. Именно поэтому искусство призвано утверждать и организовывать, а не отрицать и разлагать.

К л а у д и я. Нас окружает столько тайн…

М а н о л е. Что мы не имеем права выдумывать новые.

К л а у д и я. И все-таки как хороню! Послушай. (Читает.)

Маноле внимательно слушает, он явно глубоко тронут. Почти с испугом глядит на Клаудию.

(Встревоженно.) Что, Ман?

М а н о л е (тихо). И птица смерти никогда больше не покинула его дома. (Клаудии.) Так ведь? Никогда, отныне и вовек. (Встрепенувшись, громко.) Кристина!

К р и с т и н а (появляясь в дверях). Сейчас, маэстро. Осталось только полстраницы.