Определенное сближение между лангобардами и итало-римлянами сопровождалось очень важными процессами в самом лангобардском обществе. Социально-экономическая дифференциация, о которой уже говорилось, в VIII в. углубилась, а ее темп ускорился. Среди свободных теперь выделяются possessores. владеющие землей, и pauperes, этой земли лишенные. Некоторые possessores были очень богатыми. Например, гастальд Варенфрит, основав около Сиены монастырь Св. Евгения, передал ему в дар из собственного имущества обширные земельные владения, в том числе оливковые рощи, а также стада скота, инструменты, одежду и различные украшения. И это явно была только часть его имущества. Обширными сельскими владениями обладал некий Давид, сам живший в Лукке. А луккский епископ Вальпранд имел имения не только вокруг Лукки, но даже и на Корсике[469]. Отныне только possessores могут иметь оружие, служить в армии, приносить личную клятву верности королю. Служба в армии и личная верность королю, таким образом, связывается не столько с этносом, как ранее, сколько с имуществом. Pauperes, потеряв землю, остаются свободными людьми, но практически лишаются всех привилегий правящего народа, исключаясь из gens Langobardorum[470]. В лангобардском обществе явно имелся и средний слой сравнительно мелких земельных собственников, чье существование доказывается археологическими исследованиями[471]. Сохранение этого слоя особенно характерно для некоторых горных долин, где социально-экономические процессы протекали, вероятно, более замедленно. С другой стороны, среди possessores отмечаются negotiantes, т. е. торговцы. Их роль, по-видимому, заключалась в финансовом обеспечении власти и армии, хотя в армии они также служили. В законах Лиутпранда появляются две новые категории — верные (fideles) и газинды. «Верные» занимают промежуточное положение между судьями и народом. Они были связаны непосредственно с королем (fideles regi) и могли исполнять (видимо, по поручению короля) судебные функции на местах. Иногда считают, что частью «верных» были газинды. Однако в одном из законов короля Ратхиса они четко различаются. Несомненно, что газинды происходили из королевских дружинников, но в VIII в. они уже фактически превратились в служилую знать, которая даже обладала судебным иммунитетом. Таким образом, в этом веке лангобардское общество становится чрезвычайно стратифицированным. В это время некоторые итало-римляне получают привилегии, до этого свойственные только лангобардам. Так, они появляются в армии. Социально-экономическое положение лангобардов и итало-римлян начинает сближаться. В некоторой степени началось и стирание политических различий между двумя группами населения Италии.
Все это делает опору королевской власти более узкой, но и более сплоченной. Если Ротари для ратификации своего эдикта созывал народное собрание, а Гримоальд говорит о «согласии всех», что тоже подразумевает такое собрание, то короли-законодатели более позднего времени этого уже не делали. Лишь в первом году своего правления Лиутпранд обнародовал законы в присутствии народа (populus).
В дальнейшем народ уже не упоминается[472]. Новые законы являлись уже не волеизъявлением лангобардского народа, а проявлением королевской воли, хотя и с согласия знати. Огромное влияние на это оказало принятие католицизма. Оно привело к отказу не только от старой веры, но и от ряда старых установлений, и к принятию новых принципов власти, имперско-ортодоксальных (католическо-православных). Лиутпранд называет себя не просто королем рода лангобардов, как ранее, а католическим королем этого рода, избранным Богом. Не наследование власти и не избрание народом, а воля Бога определяет занятие трона. Идея особого покровительства Бога королю и ранее не была чужда лангобардам. Еще Агилульф называл себя королем милостью Бога (gratia Dei). Ротари в самом начале своего эдикта говорит о милости к нему всемогущего Бога (Dei omnipotentis gratiam). Кунигперт, как упоминалось, чеканил золотую монету с собственным изображением. Теперь это все окончательно оформляется в концепцию католической королевской власти, идущей от Бога. Лиутпранд даже порой называет себя принцепсом, как и римский император, а королевский дворец, как и императорский, именуется священным (sacer palatium). Кроме того, Лиутпранд не ограничивается сравнением с римским (византийским) императором, но позиционирует себя (впрочем, как и император) как библейского царя, руководящего своим народом по Божьей воле. Эта новая концепция королевской власти и более дробная стратификация самого лангобардского общества, утвердившаяся в VIII в., означает преодоление родоплеменных принципов, с которыми лангобарды пришли в Италию менее двухсот лет назад и которые еще были действенны в предыдущем столетии.
Утверждение новой концепции королевской власти не привело, однако, к усилению самой этой власти. Решительно преодолеть центробежные тенденции, заложенные в первую очередь в существовании герцогств, короли так и не смогли. После эдикта Ротари герцоги более не упоминаются в законах, но это не означает ни уменьшения их значимости, ни, тем более, их исчезновения. Более того, появление и у герцогов своих газиндов укрепило их положение. Соотношение сил между двумя политическими институтами — монархией и герцогством — по-прежнему зависело от конкретной ситуации и от конкретных личностей. Это ясно проявилось после смерти Лиутпранда.
Лиутпранд умер в 744 г. Еще за несколько лет до этого он, не имея сыновей, сделал своим соправителем своего племянника Гильдебранда. Однако тот правил лишь семь месяцев и был свергнут. Видимо, жесткая политика Лиутпранда вызвала недовольство большой части лангобардской знати, которая закономерно видела в его племяннике продолжателя прежнего курса. По-видимому, на это событие влияние оказал все тот же «римский вопрос». Королем был избран фриульский герцог Ратхис. Он вопреки лангобардским законам был женат на римлянке Тассии. Поэтому можно думать, что вокруг него сгруппировалась та часть лагобардской знати, которая стояла за более тесные взаимоотношения не только с католической Церковью и папой, но и с итало-римской знатью. Ратхис в еще большей степени, чем Лиутпранд, пытался опереться на католическую Церковь. Если Лиутпранд в своей политике вступал в конфликт с папой, то Ратхис пытался такого конфликта избежать.
Это не помешало ему продолжить наступление на остатки Равеннского экзархата, но и его он прекратил после вмешательства папы Захарии, который убедил короля снять осаду с города Перузии (Перуджи). Этот поступок короля стал, по-видимому. последним толчком для возмущения лангобардской знати или, по крайней мере, ее значительной части. Можно полагать, что сторонники «лангобардской партии» выступили против Ратхиса. И он не только отрекся от престола, но и вместе с женой и дочерью постригся в монахи. Сам он вступил в знаменитый монастырь Монте Кассино, а жена и дочь стали основательницами женского монастыря неподалеку от Монте Кассино. О том, что этот поступок был вынужденным, говорит тот факт, что позже Ратхис попытался вмешаться в политическую борьбу и вернуть себе трон.
Преемником Ратхиса стал его младший брат Айстульф. Доказывая свой разрыв с политикой старшего брата, он объявил об отмене всех дарений, какие сделали Ратхис и его жена. Вскоре после прихода к власти Айстульф провел важную военную реформу. В принципе каждый свободный лангобард являлся воином, а армия представляла собой всеобщее ополчение. Однако имущественное и социальное расслоение внутри лангобардского общества зашло к тому времени столь далеко, что оно должно было отразиться и на войске. Айстульф сделал из этого вывод. Именно он юридически оформил то положение, о котором было сказано выше. Его закон установил строгое соответствие между' вооружением воина и его имущественным положением. Человек, обладавший землей, на которой сидело не менее семи зависимых держателей, должен был приходить в войско на коне, одетый в панцирь или кольчугу, вооруженный щитом и копьем, причем количество приводимых им коней зависело от количества зависимых от него дворов. Тот, кто имел 40 юге-ров земли (и, по-видимому, зависимых держателей не имевший), являлся на коне со щитом и луком, но без панциря или кольчуги, на приобретение которых у него, вероятно, не было средств. Наконец, лангобарды, стоявшие на самом низу общественной лестницы (minores). имели только лук и стрелы. Неимущие же. как упоминалось, были вовсе из войска исключены. Такое упорядочение армии усилило ее и позволило Айстульфу проводить более активную внешнюю политику.
