Жируа обосновывается на границе Мэна и Нормандии между 1015 и 1027 годами, заручившись поддержкой сеньора Беллема (Жируа был его соратником) и покровительством герцога: единственная дочь могущественного Хельгона обещана в жены бойцу, однако она скоропостижно умирает еще до свадьбы, что, впрочем, не мешает ему получить два fiscus (то есть домена или фьефа, который вот–вот приобретет статус замкового владения) — Монтрёй и Эшофур. От брака с другой благородной девицей у него рождается семеро сыновей и четыре дочери — такая высокая рождаемость в браке не была чем–то исключительным в то время, она вынуждала линьяжи, если они хотели избежать рокового раздела имущества, следовать экспансионистской логике, подстрекающей к соперничеству как внутри «отчизны», так и за ее пределами, либо же держать младших в крайней строгости. Ордерик Виталий помогает реконструировать стратегию семьи Жируа, но представляет не все ее стороны, придерживаясь определенной репрезентации действительности, сообразующейся с тем, что ему известно, а также с тем, что служит интересам его монастыря, Сент–Эвру–д’Уш; эту стратегию и эту репрезентацию следует рассмотреть в их взаимосвязи.
2. В первом поколении наследников только трое из семи братьев производят на свет сыновей. Старший из выживших (после смерти Эрно), Вильгельм Жируа, в течение всей своей жизни властвует над братьями; получив замок Сен–Сенери, он передает его младшему Роберту — союзнику в борьбе против третьего брата, Фукуа. Ведь превосходство не дается Вильгельму автоматически: honor Монтрёй был исходно поделен между ним и Фукуа, и, вероятно, чуть позже 1035 года между ними началось ожесточенное противостояние. Фукуа был соратником и крестником Гилберта, графа де Брионна, врага Вильгельма Жируа и его окружения; однако он потерпел поражение, и в рассказе Ордерика Виталия он и его потомки оказались отодвинуты в тень, в зону нелегитимности: мать его детей названа «наложницей» — но неужели во всей истории этого линьяжа, господствовавшего в то время, когда канонические нормы брака так часто попирались, это единственный союз, законность которого поставлена под сомнение? В такое верится с трудом. Не идет ли тут речь о стремлении опозорить сыновей, которые не приняли участия в основании монастыря Сент–Эвру (хотя делали пожертвования в его пользу), а впоследствии разоряли его? В действительности мы сталкиваемся здесь с примером конкурентной борьбы, на которой акцентировал внимание Жорж Дюби в предыдущей главе. Вместе с тем для политической и социальной истории примечателен тот факт, что внутренние, войны в графстве или герцогстве, в данном случае в Нормандии, предполагают сплоченное столкновение не столько больших родственных групп, сколько мятежных группировок, играющих на расколах внутри линьяжей. Линьяжи выживают, потому что их представители принадлежат к одному из двух лагерей; вопрос в том, какая из ветвей вытеснит остальные или по меньшей мере добьется превосходства (или даже, реорганизовав память, задним числом заставит признать свое первородство).
Из оставшихся четверых братьев жизни троих унесла преждевременная или по крайней мере внезапная смерть, когда те были еще «молодыми», то есть холостыми. Такая участь выпала старшему Эрно, а также «Жируа» (чье «настоящее» имя не упоминается), шестому ребенку в семье, который был по случайности смертельно ранен оруженосцем: в последние минуты жизни из чувства милосердия, которое в каком- то смысле, как дарение церкви, изолирует индивида от его родни, он уговаривает оруженосца бежать, чтобы спастись от мести братьев, к чему их толкала — вероятно, не меньше, а то и больше, чем эмоциональный порыв, — забота о чести. Наконец, завершая обзор судеб семи братьев, упомянем еще одного младшего брата, Рауля Маль–Курона (Дурной венец): он отказывается от опасностей и пороков рыцарства в пользу духовной карьеры, которая дает ему свободное время, чтобы заниматься науками и медициной.
Вильгельм, таким образом, занял доминирующую позицию — подчинил или устранил своих братьев, а их жизненное призвание или стечение обстоятельств только сыграли ему на руку; он вел, бесспорно, трудную игру во главе патрилинейной группы, члены которой шли на взаимные уступки, не принимая в расчет всех прочих родственников (но считаясь с сеньорами и вассалами друг друга) при актах «продажи» или «дарений» в пользу Сент–Эвру: являясь «уступщиками» или «содарителями», как будто это было одно и то же, при том что такая практика не обязательно предполагала наличия общей собственности.
А вот четыре дочери Жируа не передали своим наследникам ни патронимического прозвища, ни соответствующих прав на имущество. Они все вышли замуж, поскольку замужество не ставило сохранение имущества под угрозу; напротив, матримониальные альянсы служили на пользу политике линьяжа, налагая на свойственников обязательства. Эрембурк и Эмма были отданы замуж за мелких дворян, живущих по соседству с зоной влияния Жируа: их отец обладал определенной силой убеждения на своих зятьев, но и в группе «соседей, мужчин и кузенов» также можно отметить некоторые метания, некоторую свободу действий, которая возрастает в следующем поколении. Аделаида и Адвиза вступают, как мне кажется, в браки другого типа — изогамные[34], предполагающие перемещение на дальние расстояния: в одном случае в Мэн–Анжу, в другом в Нормандию — провинции, между которыми линьяж Жируа всегда старался в равной доле распределять своих дочерей, отдавая их в качестве жен или монахинь.
Роду, с которым Жируа породнились через Адвизу, Ордерик Виталий придает особое значение: объединившись с двумя племянниками де Гранмесниль, Вильгельм и Роберт около 1050 года восстанавливают аббатство Сент–Эвру. Установление связи с монастырем — один из обязательных этапов на пути тех, кто стремится к автономной баналитетной сеньории; власть меча должна получить нечто вроде легитимации и поддержки от власти святых мощей. Аббатства, эти «семейные некрополи», являются местом непрерывной молитвы за мертвых; рифмованные эпитафии на звучной латыни возводят последних в ранг предков. Не напоминает ли все это, несмотря на выраженную специфику христианского культа, африканские линьяжи? Группа основателей формируется в результате определенных манипуляций со стороны родни, а именно налаживания отношений со свойственниками под давлением Вильгельма, при том что поначалу племянники хотели все устроить сами и даже думали поселить монахов на месте смерти их отца. Таким образом, Сент–Эвру — это интерлиньяжное святилище, вовсе не связанное с потомками, восходящими по одной линии к общему предку; тем не менее создается впечатление, что Жируа здесь главенствуют: приобретя здесь места погребения, они оказываются связаны — через двойное родство по материнской линии — с матерью Роберта Рудланского, сестрой Гранмеснилей, «из прославленного рода Жируа» (ex clara stirpe Geroianorum).
Однако у ауры сакральности, которой окружили себя эти два линьяжа, есть оборотная сторона. С экономической точки зрения за нее приходится дорого платить: Роберт де Гранмесниль, как и Эрно д’Эшофур, ставшие монахами в Сент–Эвру, буквально отнимают у своих «родичей» часть их богатства, а именно добычу, привезенную из Южной Италии и переданную монастырю; не является ли этот метод идентичным методу calumniatoresy заполонивших страницы картуляриев? С другой стороны, над монастырем такого рода нельзя установить полный контроль: герцогская власть еще в большей мере, чем григорианские реформы, борется с присвоением монастыря основателями. Время Жируа и Гранмеснилей пройдет, а вот Сент-Эвру останется… если не навсегда, то по крайней мере надолго.
3. Трудности, встающие на пути семейств, — не что иное, как прямое следствие большого политического кризиса, подкосившего в 1060 году как тех, так и других. Роберт I де Сен–Сенери и Эрно д’Эшофур, восставшие против герцога, не уцелеют после волнений; последний едва успеет вернуть себе расположение Вильгельма Завоевателя и заново вступить во владение конфискованным наследством, как тут же будет отравлен ядом, приготовленным Мабель де Беллем (1064): дружба пращуров сменилась непримиримой, полной неожиданных поворотов борьбой между Жируа и сеньорами де Беллем. Гранмеснили поправляют свои дела быстрее; их судьба отныне явно расходится с судьбой их кузенов, в то время как знатный род Джерояни, по словам Ордерика Виталия, после Эрно приходит в упадок; потомкам Жируа удалось найти пристанище только в Южной Италии, куда стекались многие младшие ветви или просто обездоленные представители этого аристократического клана.
