Во–первых, правящая верхушка светской аристократии вносила свой вклад в общее благо иным способом: она не бежала от мира, ее призвание состояло в том, чтобы сражаться со злом оружием, а не молитвой; это определяло тот факт, что частная жизнь аристократов в гораздо большей степени была выставлена напоказ и вписана в пространственные рамки, уже много поколений тому назад приспособленные к отправлению публичной деятельности, военной и гражданской: аристократический дом обязательно включал в себя крепость и дворец.

Во–вторых, если в монашеской «вычищенной» семье отсутствовали все слабые звенья, такие как женский пол или дети (клюнийские новиции рассматривались как маленькие взрослые), то главы знатных семейств были обязаны совокупляться и размножаться, состоя в законном браке. Супружеская плодовитость составляла в их случае основу порядка. Дом без супружества был немыслим, как немыслимо и супружество без дома. Всякий дом был организован вокруг одной и только одной размножающейся пары; дети, как только они обзаводились собственными семьями, из него исключались, старики тоже, вдов выселяли под монастырские стены, а престарелых отцов отправляли либо в монастырь, либо в паломничество в Иерусалим, подготавливающее к смерти.

Данное исследование, как и предваряющий его анализ, объектом которого стали монастыри, мы начнем с обзора частного пространства, отметив по крайней мере то, что удается разглядеть, так как качество сохранившегося материала здесь гораздо ниже, чем в случае монастырских поселений. Впрочем, во Франции этот материал с некоторого времени стал объектом пристального изучения со стороны археологов, внимательных к деталям повседневной жизни. Их исследования показывают, что численность аристократических домов существенно возросла между 1000 годом и концом XIII века и что волна их распространения дважды набирала обороты. Первый этап пришелся на начало XI века, когда происходило дробление суверенных территорий, сопровождавшееся распылением атрибутов верховной власти: всюду воздвигались строения военного назначения и башни, дабы оправдать эксплуатацию крестьянского населения — поборы, которые выдавались за цену мира. Второй этап начался в конце XII века и Длился сто пятьдесят лет; для этого периода характерны более скромные сооружения, «укрепленные дома»: в Бургундии, в районах Бона и Нюи, в 240 населенных пунктах, включая хутора, были обнаружены следы 75 сооружений такого рода, подчас по несколько в одной и той же местности, причем Многие из них занимали в ту пору суды высшего правосудия, карающие за общественные преступления. Такую раздробленность провоцировали четыре основных фактора: обогащение господствующего класса благодаря подъему сельского хозяйства и щедростям восстановленного государства; разложение крупных домохозяйств по причине предоставления бывшим домашним рыцарям, которые обзавелись семьей, собственных жилищ; менее строгий контроль глав семейств за количеством браков сыновей, более терпимое отношение к женитьбе младших сыновей и необходимость обустраивать жилище для каждой новой пары; наконец, распад кастелянств, что привело к еще большей дезинтеграции властных полномочий, которые отныне в рамках приходов перешли к высшим представителям государственной власти. Приступая к исследованию, мы сразу же сталкиваемся со следующим фактом: в период XI–XII веков в Северной Франции ячейки аристократического общежития становились все более многочисленными, и их приумножение привело к постепенному распространению поведенческих моделей, выработанных в домах — «родоначальниках» суверенов разного ранга.

Здесь необходимо было сочетать публичное с личным, демонстративность с уединенностью, что и сказывалось на их структуре. В одном тексте, а именно в отрывке из биографии епископа Иоанна Теруанского, датируемой первой третью XII века, она описывается следующим образом: «У самых богатых и знатных людей этой местности есть такой порядок: они набрасывают столько земли, чтобы получился холм, как можно более высокий, а вокруг выкапывают ров, как можно более широкий и очень глубокий, укрепляют этот холм крепким частоколом, если позволяют условия, пристраивают к ограде башни, а внутри в центре огороженного участка строят дом типа крепости, который возвышается над всем остальным, а войти в него можно только через мост». Земляная насыпь, ограда, окружающая место проживания, единственный вход — особенности обустройства, аналогичные тем, что встречаются в монастыре. Здесь, однако, акцент поставлен на обороноспособности сооружения — так делалось всегда, даже в периоды относительно мирные. Например, дом–крепость в Бургундии XIII века можно идентифицировать по рву, земляному валу, то есть по насыпям, окружающим двор, и, главное, по башне, которая зачастую является пусть и единственным, но непременным укрепленным сооружением: это был символ могущества, dominium — от этого слова происходит не только слово «danger» (опасность), но и «donjon» (донжон) — символ власти, которая защищает и эксплуатирует. Символ, функциональный знак, как хоругвь или колокольня для монастырской церкви, башня обычно не была жилым помещением: археологи почти не находят здесь следов повседневной жизни, жизнь проходила в другом месте, в «доме» (domus), иногда примыкавшем к башне.

Это здание менее основательное, и от него обычно почти ничего не сохраняется. Однако в том случае, если в нем проживал знатный вельможа, о некоторых особенностях внутренней организации жилища можно догадаться: такие дома раньше других начали строить из камня. Например, замок Кана — прямоугольное строение 30 на 11 метров и 8 метров высотой, возведенное во второй половине XII века. Два уровня, свода нет. На нижнем уровне мало проемов, в полу выгребные ямы, в центре очаг, есть резервуар для воды: видимо, это кладовая, но по крайней мере часть помещения служила кухней. На втором, «благородном» уровне шесть больших проемов, несколько каминов, дверь, в которую можно было войти, поднявшись по внешней лестнице. Руины замка становятся красноречивее, если их сопоставить с перечнем Расходов на его ремонт, составленным около 1180 года: в этом Документе после башни, укрепленного ограждения, часовни Упоминаются наконец «покои» и «зал», то есть, вероятно, то, Что находилось в самом строении, о котором я говорю. Мишель де Боюар, проводивший раскопки, предлагает различать «зал, где демонстрируется публичная власть» и «личные апартаменты властителя». Таким образом, здесь, как и в монастыре, только гораздо более явно, проводится разделение между пространством открытым, больше предназначенным для демонстрации власти, и пространством максимально закрытым. Публичная часть в основном использовалась для проведения пиршеств: в этом хорошо освещаемом помещении хозяин выступает в роли кормильца своих друзей: окна, очаги, светильники, с нижнего этажа торжественно вносятся блюда, приготовленные младшими слугами. Что же касается покоев, места «приватности» (privance), неофициальности, то, вероятно, данное помещение отделялось от зала лишь перегородкой, которая не сохранилась, или просто занавесом, как в Вандоме или Труа, если только она не шла поперек всего зала, но была выполнена из более хрупких материалов, не оставивших после себя следов, как это было в Анже. Эта модель княжеского жилища воспроизводится при постройке домов–крепостей. Дом–крепость Вилли–ле–Мутье конца XIII века (Бургундия), раскопки которого проводили Ж.-М. Пезез и Ф. Пипонье, представлял собой большое деревянное одноуровневое здание площадью 10 на 20 метров, поделенное на два помещения, в одном из которых находился парадный камин, в центре другого — очаг для приготовления пищи.

Это все, что археология способна нам представить: не более чем скелеты. Чтобы вдохнуть в них жизнь, историк должен обратиться к письменным источникам. Только из них он может получить некоторое представление о внутреннем убранстве, в основном о текстиле, материале недолговечном, но, как свидетельствуют инвентарные описи, широко используемом и разнообразном. Например, опись имущества каталонского сеньора Арнау Мира, составленная в 1071 году, демонстрирует нам княжеский дом, битком набитый тканями и мехами; в ней перечисляются перчатки, шляпы, зеркала, все необходимые аксессуары — ведь хозяин и его близкие должны были представать перед публикой при всем параде; затем идут светильники, посуда из драгоценного метала для роскошного убранства пиршественного зала, наконец детали обстановки комнаты, предметы личного комфорта, прежде всего кровать garni («оснащенная», «с удобствами»), как тогда говорили, — язык не скупился на слова, чтобы описать многочисленные детали ее экипировки: матрасы, набитые пером подушки, одеяла, занавеси, ковер. Все это украшало тела, располагалось на столах и висело на стенах во время праздников, когда семейство хвасталось своими сокровищами. Но в обычное время они убирались в самую закрытую часть дома, в покои сеньора. Тексты указывают, что именно здесь хранились денежные запасы и сокровища, чаще всего в виде предметов, которые можно было показывать, так как хозяину надлежало демонстрировать свои богатства. Во время мародерств в 1127 году сокровища убитого Карла Доброго, графа Фландрии, разыскивали, и, видимо, безуспешно, фландрские рыцари и горожане, сначала в доме, затем в башне Брюгге; накинувшись на движимое имущество, они перессорились из–за кухонной утвари, свинцовых труб, вина, муки, опустошили все сундуки и не оставили ничего, кроме голых стен, весьма напоминающих остовы сооружений, которые раскапывают археологи.