Белые и черные монахи должны были оставаться верными образу жизни, детально разработанному их предшественниками, часто уже в XI и XII веках. В принципе не было никакой причины менять организацию пространства в аббатствах и приорствах цистерцианцев и бенедиктинцев. В этом легче всего убедиться на примере изучения развалин английских монастырей (Риво, Фаунтейн, Тинтерн и т. д.), деятельность которых внезапно прервалась. Однако необходимость обороны, а также катастрофическое падение доходов и наличности заставляли проводить глубокие изменения. В большинстве монастырей, «однажды назначивших приора, монаха, принимавшего путников, монаха, оказывавшего медицинскую помощь, келейника, больше не осталось простых монахов. Этому штабу без войск было невозможно соблюдать обеты уединения, молчания и отрешенности, неизбежно сопутствующие монашескому состоянию. Поскольку денежных средств монастыря не хватало на самые элементарные нужды его обитателей, аббаты вынужденно закрывали глаза на отступления от личного аскетизма. В мужском монастыре за плату разрешалось жить вне его стен, хлопотать о должностях священников, даже о бенефициях», пишет Франсис Рапп. Эти наблюдения, базировавшиеся на примере Эльзаса, также справедливы для многих других областей. Произошло очень важное изменение: общий дормиторий — просторная комната с лежащими в ряд простыми соломенными тюфяками, ежевечерне старательно закрываемая на ключ по приказу или под наблюдением настоятеля, — был либо разделен на кельи, боксы посредством перегородок или занавесей, либо уступил место спальням (camerae) и спаленкам (camerulae), рассчитанным на одного, двух, трех или четырех человек.

Отчеты об инспекциях ордена Клюни полны жалоб и указаний по этому поводу. Принятый в монастыре Сен-Виктор в Марселе Беатис мог только констатировать: «В этом аббатстве находится около пятидесяти монахов ордена святого Бенедикта, они живут и спят отдельно» (начало XVI века).

Дормиторий монастыря бенедиктинцев в Литтлморе (Оксфордшир) носит следы разделения на отдельные спальни, находившиеся, правда, под высшим надзором приора, спальня которого располагалась отдельно, но на том же этаже.

В Англии всегда обращают на себя внимание монастыри с витражными окнами, скрывающие маленькие комнатки, красиво отделанные панелями. Монастырские богадельни отныне имеют отдельные помещения для пожилых или больных монахов. В монастырях есть жилища, или лучше сказать, «покои», выделенные не только для аббата или приора, но и для других высоких должностных лиц монастыря; особые спальни предназначались монахам, обладавшим университетскими степенями или стремившимся их получить.

Следовательно, предписание, сделанное после осмотра английского монастыря, отнюдь не излишне: «Есть и пить в одном помещении, спать в одном помещении, молиться и служить господу в одной молельне <…>, полностью отказаться от всех частных уединений, спален и индивидуальных жилищ» (XV век).

Рис. 13. Типовой план жилища картезианского монаха (по Виоле-ле-Дюку). А: галерея монастыря; В: коридор; С: первая (проходная) отапливаемая гостиная; D: келья с кроватью и тремя предметами мебели; Е: молельня; F: крытая галерея с уборными в конце (G); Н: небольшой сад; I: башня для хранения припасов; К: маленький портик, позволяющий приору видеть, что происходит в саду, и обеспечивать картезианцев дровами и другим необходимым; L: место для хранения (сарай, склад)

Конечно, в связи с распространением едва ли не всюду обычаев, явно противоречивших лучшим установлениям монастырской жизни, пытаются говорить о моральном и духовном упадке, возраставшей недисциплинированности части монахов, не имевших призвания свыше, слишком привязанных к жизненным благам и склонных легко нарушать правила под самыми различными предлогами. По этому поводу можно высказать три замечания:

a) тенденция нарушать ограничения коммунальной жизни проявилась задолго до «кризиса» конца Средневековья. В истории монашеских орденов «упадок» почти всегда начинался преждевременно, даже неожиданно, и был связан со спадом первоначального рвения и иногда с уходом из жизни первых новаторов;

b) всякое обобщение было бы неправомерным; монастыри, конечно, сохраняли верность официальным обычаям. Таково, например, аббатство доминиканцев в Пуасси, по свидетельству Кристины Пизанской: встречи с внешним миром происходили здесь только в помещении парлатория (приемной); общая спальня — дормиторий, продемонстрированный знаменитой писательнице и ее свите (мужчины по определению здесь не могли находиться), казалось, не имел никаких отступлений от доброго правила: «Но нам еще хотели / показать монашек, которых очень много, / Ибо им предписан дормиторий / и прекрасные подвесные кровати / И показали, /Нов это место не вошли наши кавалеры / Никто, кто бы он ни был, ибо мужчинам запрещено входить / когда–либо, по праву запрета их выпроводили / В этот раз»;

c) но, возможно, особенно способствовала и в известной мере оправдывала предоставление многим монахам индивидуальной спальни для размышлений, уединенной молитвы и, наконец, сна общая эволюция духовной жизни. Можно также рассмотреть влияние практики, принятой в некоторых нищенствующих орденах, например в ордене братьев–проповедников. Действительно, святой Доминик, как только обосновался в Тулузе, приказал построить на верхнем этаже монастыря кельи для своих спутников, ad studendum et dormiendum desuper satis. Безусловно, речь идет об очень скупо отмеренном пространстве: длина кельи едва превышала длину кровати, ширина была ровно полтора метра. Но, по крайней мере, каждый брат имел отдельную площадь. Затем площадь келей немного увеличилась, чтобы дать возможность поставить пюпитр и кресло для работы. В миланском монастыре Святого Евсторгия в конце XIII века стены из легкого камня заменили деревянными перегородками, но внутренняя планировка должна была позволить смотрителю (circator), проходя по la via centrale дормитория, без труда окинуть быстрым взглядом братьев, прилежно сидящих за своими столиками или задумчиво лежащих на кровати. Только действующие профессора (lectores actu agentes) имели право на собственно спальню, полностью закрытую и чаще всего расположенную в другой части монастыря.

Достаточно обычным явлением в конце Средневековья был отказ от общей спальни, по крайней мере в благочестивых и благотворительных учреждениях. Уильям де Ла Поль, первый герцог Саффолка, желает, чтобы обитатели основанной им богадельни Эвелма располагали «некоторым местом для себя… а именно маленьким домом, кельей или спальней с камином и с другими необходимыми вещами того же рода, где каждый мог бы сам по себе есть, пить и отдыхать».

В 1380 году в Денвильском коллеже в Париже предусматривалась одна спальня для двух школяров, но это не означало, что они могли ускользнуть от контроля учителя: «Как днем, так и ночью, до тех пор, пока они не лягут в постель, спальня не будет закрыта ими или одним из них, чтобы учитель мог легко попасть к ним в любое время, когда пожелает, и чтобы школяры взамен увеличили свое рвение к учебе и опасались предаваться праздности и плохим привычкам. Учитель может иметь ключ от каждой комнаты, если сочтет это необходимым».

В 1443 году статуты Королевского колледжа (Кембридж) определили одну спальню для двух или трех юношей, «собратьев» (fellows, socii), с таким же числом кроватей, а также одним рабочим местом (loca studiorum). Конечно, здесь нет отдельной комнаты для каждого, что, возможно, считалось слишком дорого или чересчур либерально, но это далеко от общей спальни и от переполненной комнаты для занятий. Впрочем, польза такого размещения становится очевиднее, если замечают, что самый выдающийся «по уму, скромности и учебе» fellow оказывает некоторое влияние на своего или своих товарищей.

Примечательно, что бедный студент Николас, главный герой «Рассказа мельника» Чосера, живший в Оксфорде в доме плотника, имел собственную комнату «один, без всяких товарищей».