«Барочная» монархия XVII века — эпоха расцвета логики репрезентации. «Репрезентация» народа королем выражается в блеске его персоны и его двора. Но в то же время эта репрезентация (в отличие от средневекового корпоративного варианта) имеет тенденцию к дистанцированное ™ от народа, к превращению в зрелище. Кроме того, в рамках описанного выше абстрагирования «государства» от государя, персоналистский, блестящий аспект репрезентации постепенно сменяется абстрактно — бюрократическим, системой юридических фикций, описанных у Гоббса. Гоббс упоминает, что в «естественном состоянии» власть — могущество относится на «репутации». То есть в ситуации, когда любая власть относительна, она должна опираться на воображаемые средства, на блеск и пышность как выражение власти. Но сам Гоббс предпочитает построить власть как правовое соотношение сил, оставив, впрочем, воображаемую ауру верховной власти в виде пугающего Левиафана.

«Левиафан» Гоббса знаменует собой отход от «христианской» модели личного воплощения к «иудаистской» модели, подчеркивающей отчужденность и земную трансцендентность власти. Карл Шмитт, в своей работе «Католицизм и политическая форма», подчеркивает первый, персоналистский момент репрезентации как основной. Для Шмитта репрезентация — это логика типа, идеальной модели. Михаил Ямпольский в своем Возвращении Левиафана, напротив, описывает процесс абстрагирования и обезличивания «репрезентации», ее превращения в структурную схему. Ясно, что здесь идет речь не только об исторической динамике, но и о различных видах представительства — репрезентации как персонификации и репрезентации как абстрактной системы.

В XVII веке «репрезентация» становится не только политическим, но и эпистемологическим понятием. Познание осмысляется в эту эпоху как проецирование мира субъектам на некую доступную и обозримую для него плоскость. Субъект активен в познании, он вторично придает вещам их, казалось бы, уже наличное присутствие. Отношение познающего субъекта к вещам — такое же, как у барочного монарха — к его подданным. Субъект приводит вещи к их истине, познает их и манифестирует их для других субъектов, в залитой светом публичной сфере, центром которой является суверен. Цель репрезентативного знания — человеческая мощь.

В результате «репрезентация» постепенно становится синонимом образа. Но образ теперь понимается принципиально по — новому: не как копия и не как частица вещи, а как абстрактная, почти юридическая структура взаимоотношений субъекта и предмета. Эта структура обратной связи между субъектом и предметом аналогична структуре политической репрезентации (между представителем и множеством народа, которое он выражает и одновременно конституирует в единство). Тождество политико — теологической репрезентации и репрезентации познавательной наиболее четко прослеживается в философии Г. Лейбница — его монады «репрезентируют» множество других, собирая их воедино, выражая и воспринимая[17].

Тождество научной репрезентации и репрезентации политической особенно очевидно уже в наше время, когда система выборов в репрезентативной демократии устроена по образцу есте — ственно — научного исследования: нужно узнать скрытую волю неизвестного нам народа, для этого создается весьма условная процедура, где каждый член народа, без смущающих воздействий, которые бы создало публичное голосование, скажет «да» или «нет». Примерно так же фиксирует молекулы электронный микроскоп, и молекулы тоже могут ответить только «да» и «нет» на исследовательский вопрос. Разница заключается в том, что молекулы интересуют физика как бездушный объект, а люди на выборах проявляют свою субъективную волю, они сами являются и субъектами, и объектами эксперимента (людей же как объектов изучает социологический опрос, использующий те же методы, что и выборы, но на выходе получающий не общую волю, а эмпирическое «общественное мнение»).

Определим теперь четко политическую репрезентацию:

1) Репрезентация есть прежде всего сведение множества людей к их единству. Это сведение осуществляется, во — первых, в живой фигуре корпорации и личности суверена, а во — вторых, предполагает целую систему юридических фикций и символических соответствий.

2) Репрезентация есть форма коллективной субъективности, то есть построение коллектива, управляющего собой, знающего себя и манифестирующего себя. Поскольку напрямую таким субъектом может быть только Бог, государство управляет собой при помощи упомянутой системы символических соответствий.

3) Репрезентация есть структура передачи полномочий, отсылки, отправки, которая в этом смысле является фундаментальной для символа как такового.

4) Репрезентация есть не только структура, но также и событийный переход субъекта от подчинения к самодеятельности и самоуправлению. Этот переход, взятие себя в свои руки, имеет революционный характер.

Можно по — разному классифицировать типы репрезентации. Главными представляются следующие деления:

— репрезентация как юридическая фикция и репрезентация как претензия на реальное, физическое единство. Первая может выступать просто как символическое обозначение множества как единого, а может — как система замещений. Второе, «буквальное» понимание репрезентации имеет в виду уже психологические механизмы идентификации¹⁸;

— «аналитическая» репрезентация, при которой главными выступают частные, фрагментированные субъекты, у каждого из которых есть своя доля целого, свой представленный интерес, и «синтетическая» репрезентация, которая призвана снять все частные особенности и слить всех субъектов в едином и единичном целом[19]. Если первый тип характерен для утилитаристского, потребительского понимания демократии, столь распространенного сегодня, то второй восходит к суверенитету гоббсовского типа и до сих пор является «официальным» для любой конституционной представительной демократии.

Разработка понятия репрезентации у Гоббса дала пример радикального «синтетического» понимания, которое в то же время носит сугубо юридический, фиктивный характер. У Гоббса каждый индивидуум по отдельности уполномачивает суверена быть его личным представителем. Но в результате этого акта индивид лишается почти любых прав, и они переходят к суверену.

Естественно, такая радикальная форма абсолютизма не могла всех устраивать. В Англии продолжалась борьба теоретиков сословного народовластия и реформации против абсолютной монархии. Борьба эта увенчалась в конце концов успехом, в Славной Революции 1688 года. Джон Локк, теоретик этой революции, вернулся к пониманию парламента как представительного органа (тела), в отсутствие какого — либо суверена. Но на континенте республиканское сопротивление абсолютизму шло другим путем. В XVIII веке вызревает идея нации как внесословного единства народа. Уже Дени Дидро, который написал в «Энциклопедии» статью «Репрезентация», приписывал представительство нации, хотя и понимал ее еще в сословной форме. Руссо, потребовав суверенитета народа вне всяких сословий, отказался от идеи репрезентации, противопоставив себя как абсолютизму, так и теоретикам сословного народовластия от монархомахов до Локка.

Но дальнейшая рецепция идей Руссо была неожиданной. Американская и Французская революция конца XVIII века провозгласили, в том или ином виде, суверенитет народа. Но и в том и в другом случае возник не предвиденный Руссо монстр «представительной демократии». То есть нация, народ вне всяких сословий, все равно правит через своих представителей, которые реализуют ее единство. Эти представители единой нации находятся где — то между сословными представителями Средневековья и суверенными представителями Нового времени. «Представительная демократия» была, конечно, решением, учитывающим размеры государства, но, кроме того, и определенную аполитичность буржуазии, а также была компромиссом между демократическими и аристократическими крылами обеих революций.