Русское слово «государство» в настоящее время употребляется как перевод западного слова status. Поэтому там, где говорится «государство», подразумевайте status, il stato, Ffitat, der Staat, etc. Русское слово стало применяться по образцу западного в XVIII веке[1], и этимология у него другая, но оба первоначально произошли от обозначения личной власти государя и потом претерпели процесс абстрагирования и обезличивания.

Предшественник понятия «государства» — средневековое понятие корпорации (от лат. corpus, тело), мистического тела короля (или Бога), которое объединяет в одно целое весь народ и которое, в отличие от того или иного короля, вечно, непрерывно. Средневековые юристы различали между личностью короля и «короной», или между физическим и «возвышенным» телом короля, чтобы обосновать непрерывность правления (иначе в междуцарствие правит Христос или Папа). Отсюда известная фраза «Король умер, да здравствует король», — возвышенное тело короля, совпадающее с народом, не умирает. Учение о корпорации заложило основы для трансформации феодального режима правления, основанного на личной, патримониальной власти, в более имперсо — нальный, интегрирующий правителя с народом режим, характерный для позднего Средневековья и Нового времени.

Это теологическая доктрина, ставшая юридической фикцией, — перенос на политику учения о двух природах Христа, божественной и человеческой. Понятие корпорации появилось в результате переноса на политические отношения христианского учения об евхаристии. Но можно посмотреть на ситуацию и с другой стороны: средневековые теологи тем самым сублимировали и сакра — лизовали вполне светские проблемы отношения правителя с народом и обеспечения преемственности власти.

Итак, политико — теологические понятия возникают на стыке двух тенденций: секуляризации теологического и сублимации политического.

Как мы помним из первой лекции, политическое возникает не только из военной власти, но и из секуляризации священного, предназначенного Богу. Но в то же время и политическая власть (например, египетские фараоны), по мере ее усиления и концентрации, начинает сублимироваться и выделяться из общества. Но в случае государства эта сублимация не проецируется в другой мир, а приводит к формированию в миру того, что Гоббс называет «Земным Богом». Чем больше сообщество объединяется и усиливается, тем с большей неотвратимостью его собственное единство от него ускользает, превращаясь в точку.

Уже в классической латыни слово status было важным политическим термином, и хотя оно в основном употреблялось в значении атрибута политического сообщества (rei publicae или civitatis), а именно его типа политического устройства или его стабильности, оно иногда употребляется в более самостоятельном смысле и приближается к современному понятию государства[2].

В Средние века слово status использовалось широко, но тоже как относительная характеристика чего — либо, вместе с дополнением в родительном падеже. Оно значило примерно то же, что и сегодняшнее русское слово «статус». В частности, в правовой практике применялись понятия:

1) status rei publicae («конституция», тип правления) или status regni — как правило, здесь подразумевались аристотелевские типы правления: монархия, аристократия, демократия;

2) status regalis (ducalis, etc.) — статус правителя (еще из римского права пришло представление о личных, гражданских статусах). Постепенно это понятие переходит в представление о прочности и блеске (королевской или княжеской) власти.

То есть в феодальной системе, основанной преимущественно на личных отношениях, «статусом» называли надличный, юридический аспект личной власти. Так же сейчас мы говорим, что Иван Иванович не просто человек, а, скажем, аспирант, гражданин РФ — это его гражданский «статус».

Кроме того, status (по — французски etat) обозначает сословия, эти инкорпорированные основы позднесредневекового общества.

И наконец, status обозначал, особенно во Франции, особенный блеск правителя, ауру его достоинства.

Но в 1XV–XVI веках слово начинает широко употребляться без определяемого, просто как «статус», по — итальянски lo stato. В особенности это характерно для политической мысли итальянских городов — коммун. Почему так происходит? Потому же, почему от физического тела короля отделяется его возвышенное тело: власть как абстрактное понятие отделяется от властителя. Status без его носителя — как улыбка чеширского кота, тень без человека. Происходит как бы дистилляция политической власти. Не случайно, что etat вначале означает блеск в сублимации, украшении и обожествлении появляются предпосылки к отделению «блеска» от своего носителя, к рождению абстракции (вспомним царственный блеск платоновских идей).

Ключевым текстом в развитии понятия является «Государь» Макиавелли. Последний широко употребляет слово lo stato. Макиавелли не придумал понятие, но первым последовательно и четко использовал слово stato в его новом смысле — смысле политической единицы, режима правления, способа говорить о множестве людей как о нерушимом единстве, атоме. Первая фраза «Государя»: «Все государства (stati), все власти, которые господствовали и господствуют над людьми, были и суть или республики, или княжества». Кроме того, у Макиавелли lo stato (от stare, стоять) этимологически осмысляется в связи с прочностью, стабильностью государства. В то же время Макиавелли представляет собой переходный момент в развитии понятия — при том что ему важнее всего политическая власть как таковая, порядок как таковой, а не его конкретный «статус», в «Государе» подчеркивается, что государь {II Principe) не должен выпускать ставшее безличным аппаратом lo stato из своих рук Stato редко выступает у Макиавелли как самостоятельный субъект.

Многие итальянские теоретики, будучи республиканцами, стремятся отделить политическую власть от персоны князя и приписать ее всему политическому сообществу. В то же время продолжают развиваться теории народовластия, развитые уже внутри зрелой схоластики, например Марсилием Падуанским. Своего высшего расцвета республиканизм достигает в политических учениях французских и швейцарских кальвинистов второй половины XVI века, так называемых «монархомахов».

Но одновременно в больших государствах Европы появляется противоположная теоретическая тенденция — защитить абсолютную монархию, понятую уже абстрактно, как status, от претензий народа на власть. Суарес в Испании, Воден во Франции, Гоббс в Англии были согласны с тем, что власть — иное, чем личность правителя, но они подчеркивали, что она отличается и от народа. Поэтому Гоббс, например, предпочитает термин status (state) более распространенным тогда терминам respublica, civitas — как излишне «античным» и поэтому слишком республиканским. В «Левиафане» state становится основным политическим понятием. Гоббс про — тщательно и откровенно называет понятое так государство «Земным Богом» — впрочем, это не христианский Бог — искупитель, а, скорее, еврейский Бог ужаса и подчинения. Итак, последовательно освободившись от личности правителя и от тела народа, государство становится автономным, идеальным центром власти. Постепенно все теоретики абсолютизма закрепляют за суверенными политическими образованиями термин status — во многом просто для того (как подчеркивает Квентин Скиннер[3]), чтобы не использовать более привычный, но опасный термин «res publica».

Каковы же логические элементы понятия, если мы рассмотрим его в поперечном срезе, так как оно закрепляется в XVII веке?