Усадив Маджиде и профессора, он скромно занял место рядом с шофером.

Маджиде оказалась зажатой между костистыми коленями профессора Хикмета и сильно надушенной особой в очках. У нее начиналась головная боль, и это мешало сосредоточиться. Хюсейн-бей, перекинув руку через спинку сиденья, принялся любезничать со своей дамой.

Профессор Хикмет докучливо жужжал в ухо Маджиде:

— Вы никогда не посещали подобных заведений? Там весьма прилично. В таких местах хорошо отдыхать душою. Если вы там еще не бывали, значит, вы не знаете Стамбула!

Машина остановилась. Они вышли. На улице было пустынно, только сверкал электрическими рекламами бар.

«Я не пойду! — внутренне содрогнулась Маджиде. Потом подумала: — Придется вызвать Омера, уговаривать, пререкаться весь вечер и еще несколько дней. А что, если Омер не захочет пойти со мной? Весьма возможно… В каком глупом положении я окажусь перед его друзьями! — Это окончательно сломило ее сопротивление. — Посижу немного и уведу Омера.

Посмотрю хоть, что это такое». Больше всего ее злило не то, что ей придется зайти в подобное заведение, а то, что Омер бросил ее на улице с чужими людьми.

Те, кто приехал раньше, уже заняли несколько столиков. Омер сидел, прижавшись к Умит. Увидев жену, он растерялся и поднялся ей навстречу:

— Извини, Маджиде. Меня втолкнули в машину, сказали, что ты поедешь на следующей. Иди сюда, садись!

Маджиде поняла, что он уже выпил. Она вдруг ощутила неодолимую усталость и полное безразличие. Она была не способна о чем-либо говорить, что-нибудь делать. Все вдруг показалось бесполезным, лишенным смысла. Это даже испугало ее. Почудилось, что она однажды уже испытала нечто подобное. Но где, когда? Она не могла припомнить. Помнила только, что это ощущение было связано с какими-то неприятными событиями. Душа ее, как лодка, которую оттолкнули от берега в море, все дальше и дальше уходила от реального мира, и особенно — от Омера. Движение это не замедлялось, а все убыстрялось, словно ее подхватил незримый поток. Все, что осталось в прошлом, быстро скрывалось за туманной пеленой, пропадало. Маджиде стала совершенно спокойной и безразличной, точно все, что происходило вокруг, не имело к ней никакого отношения; она отрешенно наблюдала, как опьянение искажает лицо Омера, как он, склонившись к Умит, что-то нашептывает ей на ухо и смеется.

Умит, казалось, внимательно слушала Омера, но краем глаза то и дело посматривала на Маджиде. В этих косых взглядах читалось плохо скрываемое самодовольство. Очевидно, ей льстило, что Омер пристает к ней в присутствии жены. Они говорили довольно громко. Маджиде прислушалась, но ничего не поняла. Омер путаными фразами, употребляя странные сравнения, пытался в чем-то убедить девушку. А та, выражаясь так же замысловато, не хотела дать на что-то свое согласие.

Профессор Хикмет протянул Маджиде полный бокал, и она, хотя напиток показался ей очень горьким, зажмурившись, выпила все до дна. Рот и горло ей опалило огнем. Потом от желудка к голове начал распространяться легкий и приятный туман. Маджиде почувствовала, что, независимо от ее воли, губы складываются в улыбку, и она никак не могла с собой справиться.

Она оглядела зал. За дальними столами сидели хорошо одетые пожилые мужчины с полуголыми женщинами. Маджиде взглядом спросила мужа о них.

— А-а, это актрисы, — объяснил Омер. — Сейчас они начнут выступать.

Исмет Шериф встал и направился к одному из этих столиков.

— Посмотри на подхалима! — сказал Омер, оскла-бясь. — Пошел подлизываться. Ему это вовсе ни к чему, но такой уж у него характер.

Действительно, выдающийся публицист, подойдя к этим важным персонам, согнулся в три погибели и сел на самый краешек предложенного ему стула.

Маджиде заметила, что даже к девицам из бара Исмет Шериф обращался с подчеркнутой любезностью, и поняла, что этим девицы были обязаны своим кавалерам. Впрочем, его отношение к Хюсейн-бею тоже было достойно изумления. За глаза он всегда называл того глупцом и высмеивал его статьи, а в лицо — откровенно заискивал. Трудно было предположить, что человек, бичующий в своих пламенных статьях людские пороки и пользующийся среди приятелей Нихада репутацией бескомпромиссного журналиста, может так лебезить, только бы завоевать благосклонность каких-то важных лиц и пропустить за их счет пару-другую рюмочек. Очевидно, его побуждали какие-то ему одному известные причины. Но, как бы серьезны ни были эти причины, такое откровенное пресмыкательство трудно было извинить.

Эмин Кямиль тоже пересел за другой столик: и он повстречал здесь знакомых. После третьей рюмки Маджиде почувствовала себя совсем расслабленной. Она видела всех, в том числе и себя, как бы со стороны и находила всех, в том числе и себя, немного потешными.

Какой-то подвыпивший господинчик с багровыми щеками, который непонятно как оказался за их столиком, громко спросил профессора Хикмета:

— К кому подсел Эмин Кямиль?

Профессор Хикмет был уже довольно пьян. Сквозь почти сомкнутые, голые, без ресниц, веки он глянул на соседний столик.

— А, это наши люди! Сыновья Хайруллах-бея, генерального директора рекламного агентства. Чертовски богаты! В барах днюют и ночуют.

За столиком, куда глядел Хикмет, то и дело раздавались взрывы хохота. Эмин Кямиль с рюмкой виски в руках заливался соловьем, а все остальные покатывались со смеху.

— Он бывает забавен, когда выпьет! — заметил профессор Хикмет. — Поэтому его любят и всегда приглашают в такие компании. А он рад налакаться на дармовщинку.

Хюсейн-бей вдруг возмутился тем, что два приятеля, которых он пригласил с собой, покинули его стол. Одной рукой он обнял за талию свою даму в очках, а другую положил на плечо спутницы Эмина Камиля, брошенной своим кавалером, и обернулся к профессору.

— Я оставлю этих босяков здесь и уеду! Пусть сами расплачиваются! Их приглашают, как товарищей, а они, ни слова не сказав, убегают кому-то пятки лизать.

— Вы правы, бей-эфенди! — с легким поклоном сказал профессор Хикмет. — Пойдем сейчас? Или дождемся выступления артистов?

Хюсейн-бей не ответил и рукой поманил официанта.

Омер и Умит порядком опьянели и сидели, взявшись за руки. Как ни странно, это даже не рассердило Маджиде. «Наверное, я очень пьяна», — подумала она. Кружилась голова, в глазах стоял туман. Но она все хорошо понимала. Маджиде еще раз внимательно посмотрела на Омера и его соседку. Волосы девушки рассыпались по лицу, светло-карие глаза сузились, красивый острый подбородок покрылся каплями пота. Она широко улыбалась, показывая нечищенные, но ровные зубы.

«Она тоже смотрит на губы Омера! — подумала Маджиде. Она представила себе, как они целуются, но и это не задело ее. — Пусть делают, что хотят! — пронеслось в голове, и тут же пришла другая мысль: — Неужели опьянение убивает все человеческие чувства? — Сердце ее сжалось. — Но ведь я и трезвая была такая. Я ведь тогда тоже не сердилась на Омера. Только вот никак не припомню, когда это было. Когда?.. Но это страшно. Не в доме ли тетушки Эмине я испытала это чувство? Может быть. Немного по-иному, но ощущение было то же самое. Оставить всех в покое, что бы они ни делали, не вмешиваться… Такое чувство появилось у меня, когда я утратила к ним всякий интерес. Ох, неужели и Омер стал для меня безразличен? Не может быть. Это невозможно. Я просто пьяна. С ума сошла. Нет… Нет… О господи! Что это со мной?!»

Хюсейн-бей просмотрел счет и поднялся из-за стола.

— Пошли! — скомандовал он, обращаясь к Хикме-ту. — Назло им пойдем веселиться в другое место. Ты возьми ханым! — Он показал на девушку Эмина Кями-ля. — Пошли, Омер-бей!

Омер и Умит тоже вскочили. Омер привычным жестом взял жену под руку, и они втроем первыми вышли из бара. Маджиде совсем потеряла голову и безуспешно пыталась собраться с мыслями.

Омер, Маджиде и Умит сели в одну машину. Хюсейн-бей в этот раз посадил очкастенькую рядом с собой, на переднее сиденье. Профессор Хикмет со своей дамой устроились в другой машине. Когда машины тронулись, Хюсейн-бей обернулся и прохрипел: