Литмир - Электронная Библиотека
A
A

На станцию Бедри ехал в коляске. По дороге он увидел Маджиде вместе с несколькими соученицами. Они поклонились учителю, и хотя Бедри и Маджиде не осмелились даже посмотреть друг на друга, им показалось, что они обменялись долгим-долгим взглядом.

В сентябре, когда снова начались занятия, в школе появился новый преподаватель музыки. Говорили, что Бедри остался в Стамбуле. Этот год прошел для Маджиде почти бесследно. Новый преподаватель тоже был очень молод. Девушка брала частные уроки теперь у него. С группой других учеников Маджиде выступила в нескольких концертах и имела успех.

Маджиде никак не могла понять, какую пользу ей принесло обучение, тем не менее успешно сдала все экзамены и окончила среднюю школу, лишь один раз прибегнув к помощи отца — на экзамене по французскому языку.

Теперь все было кончено. Что делать дальше, не знали ни учителя, ни мать, ни отец Маджиде, как не знали этого ни учителя, ни родители других девушек. Их судьба, как и судьба Маджиде, теперь снова была игрушкой в руках случайностей. Быть может, через некоторое время Маджиде захотят выдать замуж. Она заранее решила, что откажется. Найдут другого жениха. Откажет и этому. Но долго так не сможет продолжаться. Рано или поздно она перестанет упорствовать и покорится, будь что будет! И что-нибудь будет…

Такова, значит, жизнь — туманное, волнующееся море; что впереди — не видать и за два шага. К чему воля, когда всем распоряжается случай! К чему смятение в чувствах и мыслях, если им все равно нет применения! Разве не спокойней, не благоразумней воспринимать готовые формы, данные жизнью и средой, нежели идти в мир с намерением самому строить собственную и изменять окружающую жизнь?

Такие или подобные мысли теснились в голове Маджиде. И пока она искала на них ответ, дни, как стебли под серпом жнеца, падали один за другим, один на другой. Девушка пыталась развеять тоску игрой на фортепьяно. Ей без особых трудов удалось уговорить отца купить старый расстроенный рояль, прежде принадлежавший какому-то греку, а сейчас по дешевке продававшийся департаментом выморочного имущества. Но разбитый инструмент с позеленевшими подсвечниками нагонял на нее лишь грусть и тоску. До сих пор она с удовольствием занималась музыкой, так как думала, что только музыкой можно привести в движение человеческую душу. Сейчас она убедилась, что ей не под силу это. Когда она раскрывала ноты и начинала играть, в ее ушах звучали только мелодии, которые она слышала от Бедри и позднее от другого преподавателя. Перед этой безжалостной игрой воображения и памяти она бессильно опускала крышку.

Маджиде ье была похожа на тех девиц, которые считают, что музыка — это лишь средство, помогающее удачней выйти замуж, и что после свадьбы ее можно сбросить с себя, как ненужное девичье платье. В музыке она видела смысл жизни; для нее это был друг, который всегда рядом.

Жаркие дни девушка проводила, лежа на тахте в полутемном зале, погруженная в бесконечные мечтания. Изредка она участвовала в играх и прогулках по садам и виноградникам, которые устраивала ее мать вместе со своими сумасбродными приятельницами. Но эти развлечения еще более усиливали тоску.

Маджиде уже устала от мыслей о том, как ей жить дальше, когда новая случайность придала ее жизни совершенно иное направление. Из Стамбула в Балыкесир приехала тетушка Эмине — хотела поразвлечься и заодно посмотреть, что можно еще продать. Она была совершенно очарована своей серьезной и красивой племянницей, так не похожей на ее легкомысленную, избалованную дочь. Узнав, что Маджиде к тому же делает успехи в музыке, тетушка Эмине и вовсе всполошилась.

— Будьте уверены, я Маджиде здесь не оставлю! — В ее тоне звучало сострадание к похоронившим себя в Балыкесире родственникам. — Пропадать ей, что ли?.В Стамбуле она будет учиться, увидит свет. Вместо того чтобы обрастать плесенью, повеселится, погуляет с Семихой.

Тетушка сумела задеть самое больное место родителей Маджиде:

— Какого мужа вы найдете в своем Балыкесире для дочери? Мелкого чиновника? Она достойна лучшего! В Стамбуле она сможет выйти замуж за доктора или инженера. Пусть только поживет у нас несколько лет, тогда увидите!

Маджиде была в восторге от своей веселой, милой тетушки. Появляясь в доме, Эмине крепко целовала ее в обе щеки и принималась говорить о том, каких подруг заведет себе в Стамбуле Маджиде.

— А в консерваторию я смогу ходить? — как-то раз спросила племянница.

— О господи! О чем речь! Конечно! Куда захочешь, туда и будешь ходить.

После этого тетушка Эмине стала казаться Маджиде толстым, пожилым ангелом, сошедшим с небес, дабы спасти ее.

Родители Маджиде почти не противились. Дело шло к осени, и у них было еще немного денег от продажи урожая. Они сшили для Маджиде несколько «стамбульских» платьев, дали ей и тетушке бидон зеленых оливок, несколько бидонов меду, два небольших ковра, посадили в поезд и отправили в Стамбул. Больше им не суждено было увидеться.

На станции плакала только мать. Отец теребил рубашку и, когда поезд тронулся, лишь насупил брови и слегка кивнул головой.

VI

Сойдя с моста, Нихад и Омер медленно зашагали по проспекту Бабыали[42]. Они направились к Беязиду, решив по дороге взглянуть на витрины книжных лавок. Молча поднимались они вверх по улице мимо витрин с выставленными в них артишоками в оливковом масле, кусками жареной бараньей печенки и книгами в безвкусных обложках. Когда они проходили мимо почты, Омер решил было побороть свою лень и наведаться в контору. Но время приближалось к обеду, его появление выглядело бы по меньшей мере нелепо, и он поплелся дальше, испытывая странное беспокойство, которое приписал ощущению невыполненного долга. За пятнадцать курушей он купил один из журналов, разложенных на прилавке торговца табаком рядом с мраморной колонкой для питьевой воды, и, заглянув в содержание, сунул журнал в карман.

Нихад был по-прежнему рассеян. Хотя у него не хватало денег на обед, он даже не заметил, что Омер выложил целых пятнадцать курушей за какой-то журнал. Как всегда перед полуднем, проспект был почти безлюден, и молодые люди не встретили ни одного знакомого. Дойдя до Беязида, они уселись за столик в одной из кофеен у мечети. Здесь тоже было пусто. В дальнем углу два злосчастных студента технического факультета монотонно зубрили лекции. У входа сидел бородатый софта[43] и, посматривая вокруг хитрыми глазками, курил кальян.

Некоторое время приятели молча глазели на проносившиеся по площади трамваи, на прохожих и нищих. Наконец Нихад, очнувшись от своих мыслей, поднял голову.

— Срочно нужны деньги!

— Знаю. Сейчас народ пойдет обедать, кого-нибудь из знакомых поймаем. Одной лиры хватит?

Нихад смерил приятеля презрительным и злым взглядом.

— Да я не о таких деньгах говорю. Нужны деньги для большого дела.

— Ты что, торговлю вознамерился открыть?

— Брось болтать чепуху, дорогой мой. Этого понять ты не в состоянии, так же как я не способен проникнуться твоими возвышенными идеями. Однако до конца своих дней оставаться студентом философского факультета я не намерен.

— Тогда поскорее кончай университет!

— Ну и что дальше? Неужели ты думаешь, меня удовлетворит университетский диплом?

Омер стал серьезным.

— Ты в самом деле, Нихад, в последнее время стал какой-то непонятный. Говоришь загадками, знакомства водишь со странными типами. Особенно мне не понравился этот, что смахивает на татарина, которого на днях я видел с тобой. Кто они — эти люди?

Нихад подозрительно огляделся по сторонам.

— Потише ты, болтун! Не суй свой нос в дела, в которых ничего не смыслишь. Произноси лучше свои умные речи и строй воздушные замки. Когда образумишься и спустишься с небес на землю, тогда и поговорим серьезно.

Он помолчал и, словно передумав, добавил:

вернуться

42

Бабыали — старое название улицы Анкары в Стамбуле, где расположено большинство типографий, издательств и редакций стамбульских газет и журналов.

вернуться

43

Софта — ученик мусульманского духовного училища.

53
{"b":"851741","o":1}