Прошло, наверное, много времени, а они по-прежнему молча сидели друг против друга. В комнате стало так темно, что они едва различали лица друг друга. Но каждому думалось, что другой догадывается о его мыслях, и поэтому не решались зажечь свет, взглянуть друг другу в лицо.

В прихожей послышались медленные, приглушенные ковром шаги, дверь отворилась, вошел Омер. Пока он шел по лестнице, глаза его привыкли к темноте, и ему хорошо была видна вся комната, озаренная светом уличного фонаря. Он переводил ничего не понимающий взгляд с Бедри на жену.

Маджиде встала и, пройдя совсем рядом с ним, щелкнула выключателем.

— Ты опять опоздал… Бедри-бей ждет целый час!

Ослепленный красным светом абажура, Омер замигал. Маджиде пристально посмотрела на него и отпрянула: она никогда еще не видела Омера таким. Вначале она подумала, что он пьян. На нем просто лица не было. Маджиде не видела его таким даже тогда, когда он бывал очень пьян, и это еще больше испугало ее. Щеки Омера ввалились, углы рта опустились, как у человека, готового на все, глаза стали мутные, усталые, а безвольно повисшие руки дрожали. Он то и дело закрывал глаза, под кожей на щеках играли желваки — было видно, что он пытается овладеть собой. Он сделал шаг вперед, подтянул к себе стул и рухнул на него. Бедри и Маджиде бросились к нему.

— Что с тобой, Омер?

Он ничего не ответил и опустил голову на руки. Прошло несколько минут, Омер вдруг поднял голову и огляделся, дико вращая глазами. Казалось, он только сейчас заметил, что в комнате кто-то есть. Взглянув на Бедри, он почти шепотом произнес:

— Ты здесь?

Этот абсолютно лишенный смысла вопрос напугал Бедри. Он положил Омеру руку на плечо.

— Что с тобой, Омер? Мы ничего не понимаем. Омер переводил взгляд с Маджиде на Бедри, потом, словно в голову ему пришла неожиданная мысль, глухо спросил:

— Кто это «мы»? Ты и вот эта? — Он показал на жену. — С каких пор вы называете себя «мы»?

Маджиде раскрыла рот, точно у нее вырвался беззвучный крик, потом сделала шаг и протянула руку, собираясь закрыть Омеру рот. Он вскочил, схватил Бедри за воротник и произнес совсем другим, мягким, даже заискивающим тоном:

— Ты мой товарищ, не так ли? Бедри был по-прежнему спокоен.

— Омер, что случилось? — просто спросил он. — Последнее время ты стал такой замкнутый. Посмотри, до чего ты дошел. Ты сходишь с ума, образумься!

— Ты хороший человек, — все так же мягко продолжал Омер. — Очень хороший товарищ. — В его голосе зазвучала горечь. — А в последнее время ты стал нашим покровителем и, к чему скрывать, может быть, даже благодетелем… Если кому-нибудь на свете можно верить, так это тебе. — Он обернулся к жене: — Верно, Маджиде?

Та, не отвечая, смотрела ему в лицо. Было ясно, что эта сцена мучительна для нее. Не замечая этого, Омер снова обратился к Бедри:

— Можно ли на тебя положиться? Не ошибусь ли я, если в трудную' минуту буду рассчитывать на твою помощь? Скажи!

Бедри медленно снял его руку со своей шеи.

— Оставь это, — сказал он ласково. — Если тебе что-нибудь нужно, скажи… Снова нет денег?

Этот вопрос будто подхлестнул Омера. Сложив руки за спиной, он приблизил свое лицо к Бедри:

— Ах, так? Ты сразу же о деньгах? Возможно… Возможно, у меня нет денег. Конечно, деньги — это все. Они дают людям возможность возвыситься, они же толкают в грязь… Деньги… Почем знать? Может быть, мне и впрямь нужны деньги. Ну, конечно, у меня в кармане нет и пяти курушей. Давай сюда!

Бедри опустил руку в карман. Вынул старый потемневший сафьяновый кошелек и раскрыл его. Омер, не отрываясь, следил за каждым движением товарища. Он видел, как тот оставил себе только мелочь, а все остальное — три бумажные лиры — выложил на стол. Омер пытливо смотрел на его руки, на лицо. Потом снова подтянул к себе стул и, опершись на спинку, пробормотал сквозь зубы:

— Прекрасно… А ты что будешь делать? Ведь у тебя ничего не осталось. К чему эта жертва, мой дорогой? Могу ли я поверить в такое бескорыстие? Вероятно, в другое время и поверил бы, но сегодня… Чего можно ждать от людей, кроме пакости! Кого вы оба хотите обмануть? Не смотрите на меня лживыми глазами! Этакий невинный вид может меня свести с ума! Я тоже умею строить невинные рожи! Но я знаю, что скрывается за такими гримасами. Понимаете? Я узнал, как подлы люди! Собственным носом ткнулся во всю их мерзость. Теперь даже личина святоши меня не обманет… Тебя, Бедри, я ни в чем не виню. Ты такой же, как и все мы. Не хуже и не лучше. Но только не стой передо мной с видом оскорбленной добродетели… Даже эти три лиры, что лежат на столе, не дают тебе на это права… Понимаешь? После того как я застал вас одних в темной комнате, мне смешно смотреть на ваши детски невинные физиономии! А вы что скажете, барышня? Наверное, считаете, что очень ловко все это проделали?..

Постепенно повышая голос, Омер дошел до крика. Маджиде стояла, полузакрыв глаза, в голове у нее была только одна мысль, только одно желание: «Скорей бы кончилась эта сцена! Скорей бы кончилась!»

Бедри вначале был спокоен и даже улыбался. «Что с ним?» — думал он, с жалостью глядя на Омера.' Но постепенно он стал терять самообладание. Что бы ни случилось, как он смеет так непростительно забываться? Ведь все это уже трудно, почти невозможно исправить. Как смеет он бросать такие необоснованные, такие оскорбительные обвинения в лицо Маджи-де? Это выведет из себя любого. Бедри насупил брови — возмущение его нарастало.

Помолчав немного, Омер снова принялся кричать:

— Я не обвиняю вас, потому что у меня нет фактов. Но я не верю больше в людей! Особенно в их дружбу. Навсегда утратил веру! А теперь, Бедри, убирайся вон! Немедленно убирайся, не то я дам тебе в ухо!..

Он двинулся прямо на Бедри. Тот невольно поднял' руки, чтобы защититься. Омер попытался схватить его за плечи, но неудачно, так как руки плохо повиновались ему. Тогда он с неожиданной силой толкнул Бедри к двери. Маджиде, которая все это время стояла молча, как каменная, громко вскрикнула. Бедри, пытаясь удержаться на ногах, прислонился к стене и рукой нащупал ручку двери. Но тут Омер, весь содрогаясь, опустился на стул, голова его упала на грудь, и он заплакал. Бедри захлестнула волна жалости, его глаза тоже наполнились слезами. Он не знал, кого ему больше жаль — Омера, себя или Маджиде? Бедри секунду поколебался, уходить ли ему, потом, глядя на Маджиде, обронил:

— Вы видите, я ничем не могу помочь. Надо, чтобы вы поговорили наедине. Прощайте!

Некоторое время Маджиде не двигалась с места. Затихли шаги Бедри на лестнице. Были слышны лишь частые, тихие всхлипывания Омера. Она долго смотрела не мужа. И впервые в ее душу закрался гнев. Ей хотелось ударить Омера. Ее одолевали вопросы, на которые никто бы не смог дать ответ: «По какому праву? Какое он имеет право так поступать? Что я сделала? Неужели для всех я только игрушка? Кто дал ему право?» А поскольку ответа она не находила, то гнев ее все возрастал. Наконец, не выдержав, она взяла Омера за плечи и потрясла.

— Встань! — крикнула она так же, как в тот момент, когда Омер толкнул Бедри. — Встань и беги за ним! Как ты посмел оскорбить человека, который тебе, дураку, не сделал ничего, кроме добра? Ступай!.. Только после этого я смогу говорить с тобой! Не смей смотреть мне в лицо, пока не найдешь Бедри и не извинишься перед ним. О боже, вот уж не думала, что ты можешь быть таким! Кто угодно, мать, отец — только не ты… Понимаешь ли, что ты наделал, что ты сказал? Хуже оскорбить меня ты не мог. Я просто слов не нахожу. Ты поступил отвратительно, Омер… И нечего теперь плакать!

Омер поднял голову, покрасневшими глазами долго смотрел на жену, потом встал, положил ей руки на плечи:

— Наверное, ты права! Как дальше жить, если не верить тебе, вернее вам. Кого-нибудь другого — не меня — твои слова взбесили бы еще больше… Но я убежден в твоей правоте. Ты просишь, чтобы я извинился перед Бедри. Ведь вам нечего стыдиться и бояться! Хорошо, я пойду… Надо доверять, надо верить..