— Сядь поглубже, не выглядывай!

Он щелкнул кнутом, и лошади помчались; обогнув виноградник, они выехали на дорогу.

Оставшись одна, Мелиха продолжала жевать виноград, изредка поднимая голову и пытаясь разглядеть, куда девалась Муаззез. Юсуф гнал лошадей во весь опор. Девушка, ухватившись за сиденье обеими руками, забилась в угол коляски и задумалась. На крутых поворотах или когда экипаж подскакивал на камнях, она тихонько вскрикивала. Вдруг ее охватили опасения, ей стало страшно: что сулит ей конец этого путешествия? Куда они едут? Конечно, домой. А верно ли, что домой?

Сидя сзади, Муаззез не видела лица Юсуфа, но она хорошо знала, что на нем было написано. Такое лицо не может быть у человека, который везет домой свою сестру! Нет, не может! Такого лица у Юсуфа еще никогда не было. Все мускулы на нем напряглись, словно хотели прорвать кожу. Муаззез хорошо это знала, как будто видела его.

Постепенно и спина Юсуфа стала казаться Муаззез странной. Она то вырастала, заслоняя собой все, и в экипаже становилось темно, хоть глаз выколи, и Муаззез хотелось кричать от страха. Не только спина Юсуфа, но и его коротко остриженные черные волосы, выбивавшиеся из-под шапки, и горящие уши тоже увеличивались, росли. Муаззез казалось, что волосы его делаются толще и длиннее, а уши пылают огнем.

В какой-то момент Юсуф, казалось, взлетел вверх. Муаззез, не видевшая, что творится вокруг, испугалась. Юсуф изо всех сил размахивал кнутом, и лошади неслись, как бешеные. Муаззез приоткрыла сзади верх и увидела, как за поворотом дороги показался и исчез всадник, похожий на Шакира. Сердце ее наполнилось величайшим презрением к матери. Значит, ему сообщили, что она у них в летнем доме, и он сразу поскакал туда. Ей захотелось пододвинуться к Юсуфу, тихонько обнять его и прошептать в его горящие уши: «Я согласна, Юсуф. Делай со мной что хочешь, но не оставляй меня никогда».

В эту минуту коляска взбиралась по крутому склону. Девушка снова раздвинула верх и увидела, что они подъехали к Соуктулумбу.

— Юсуф! Куда мы едем? — крикнула она, видя, как лошади свернули направо по дороге на Хавран, вместо того чтобы направиться в город.

Юсуф не ответил, даже не повернул головы и продолжал гнать лошадей. Но Муаззез уже не боялась. Фигура, закрывавшая собой все перед ней, внушала ей безграничное доверие.

Вдоль слегка извивающейся дороги росли почти сплошной стеной оливы. Лучи солнца, склонявшегося к горизонту, освещали уже только одну обочину, но постепенно совсем пропали с дороги и поползли вверх по стволам деревьев. Сгорбленные, скрюченные оливы, одни скособочившиеся, другие откинувшиеся назад, не будь на них ветвей и листвы, напоминали бы памятники старого кладбища. Но только что поднявшийся вечерний ветерок зашелестел в их узких крепких листочках, и чудилось: эти странные стволы оживают и глядятся вокруг своими дуплами.

Коляска, оставляя за собой облако пыли, продолжала все так же нестись по дороге, и ее быстрый бег резко контрастировал с медленным едва заметным движением окружающей природы, с ее беззвучными, похожими на шепот звуками.

Юсуф глядел прямо вперед и не замечал ни убегающих вдаль деревьев, ни встречных крестьян, поспешно отводивших своих ишаков к обочине. Наконец он решил придержать лошадей, и они пошли шагом. Теперь кругом них разлегались поля. На первом же скрещении дорог Юсуф свернул вправо и погнал лошадей через Бюрхание к Айвалыку. Вскоре вдоль дороги снова выстроились стеной тополи и ракиты. Стало темнеть. Нигде не было ни души. Когда они въехали в Бюрхание, в мечети и в кофейнях зажглись огни. Юсуф, не останавливаясь, проехал через городок. Впереди показалось широкое русло пересохшей реки. Лошади, увязая в песке, с натугой тащили повозку и взмокли от пота. Юсуф спрыгнул на землю, взял лошадей под уздцы и медленно перевел через песчаный участок. Здесь он остановился, чтобы дать животным немного передохнуть. Вытащил из-под своего сиденья торбы — там было еще довольно много ячменя. Освободив постромки, Юсуф нацепил лошадям на шеи торбы. Только после этого он сообразил заглянуть в повозку. Сунув голову внутрь, он сперва ничего не мог различить. Перед ним была только кромешная тьма. Понемногу его глаза привыкли к темноте, в самом углу он увидел светлую тень. Он наклонился, протянул руки и прошептал:

— Муаззез!

— Юсуф! — услышал он в ответ.

Фигурка Муаззез в светлом платье придвинулась к нему. Хотя было жарко, она вся дрожала.

— Ты озябла? — спросил Юсуф.

— Нет, отчего же.

— Боишься?

— Нет, — помолчав, решительно ответила Муаззез. Она не спрашивала, куда они едут, да это теперь и не интересовало ее. Юсуф тоже ничего не мог сказать. В голове у него было пусто. Все, что произошло с ним после полудня, словно бы оглушило его, и сейчас у него не было никаких ощущений, только чувствовался резкий запах лошадиного пота да шумело в ушах от грохота коляски по разбитой дороге и звона колокольцев, раздававшегося и сейчас, стоило лошадям пошевелиться. Приподняв запушенные пылью брови, он попытался улыбнуться, положил голову на руки Муаззез и ровно, глубоко задышал. Казалось, он засыпает. Муаззез не выдержала и спросила:

— Мы поедем дальше, Юсуф?

— Поедем еще немного… Может, попадется деревня… Я этих мест совсем не знаю!..

Муаззез чуть было не спросила, почему они не остались в Бюрхание, но передумала. Она чувствовала, что Юсуф сам не знает, почему они там не остались, почему они едут дальше, и не хотела, чтобы он мучился, подыскивая ответ.

Медленно поднималась луна и, показавшись над верхом экипажа, осветила головы громко жевавших лошадей. Мост впереди, рощи за ним и море, тянувшееся вдали, будто ожили, белый матовый свет вызвал все к новой жизни. Это была жизнь, отличная от дневной, она могда прийти сюда, только перелетев через тьму. Природа, задыхавшаяся днем под раскаленными лучами солнца, в потемках, длившихся совсем недолго, совершенно преобразилась. Теперь в воздухе чувствовалось движение, дыхание земли, которое, точно тюль, обволакивало все вокруг. В чертополохе на берегу реки пели цикады, из-под ног лошадей выскакивали кузнечики. Легкий ветерок, дувший с моря, ощущался явственно. Все звуки стали четче, различимее, понятнее.

Юсуф, совершенно разбитый, опершись руками на дно экипажа, замер, прислонив голову к Муаззез. Девушка, касаясь подбородком его волос, вдыхала запах пота и пыли, исходивший от него, изредка поглядывала наружу и при виде деревьев, шевелившихся в лунном свете, моря, усыпанного лунными бликами, удивленно щурилась.

Лошади, доев корм, сердито замотали головами.

— Поедем! — сказал Юсуф.

Он снова запряг лошадей, бросил торбы под сиденье, взобрался на козлы и щелкнул кнутом.

Муаззез снова откинулась в темный угол. Она пыталась устроиться поудобнее. Возле сиденья под попоной лежало немного сена, в сторонке она нащупала две сложенные пополам кошмы. Муаззез подтянула их к себе и села на них, кошмы резко пахли лошадиным потом. Муаззез почувствовала, что лицо ее и одежда стали липкими.

Все, что происходило сейчас, казалось ей само собой разумеющимся. Она снова выглянула наружу. Теперь луна светила слева, и Муаззез хорошо были видны руки Юсуфа, державшие вожжи. Латунные украшения упряжи сверкали, точно драгоценности. Фигура Юсуфа закрывала собой почти все впереди. Он слегка наклонил голову, и Муаззез хорошо видела его лицо: волосы и ухо были в тени, левая щека, часть лба и нос освещены и казались совсем мраморными, бровь Юсуфа — девушке виден был только ее край — слегка подрагивала. Никогда еще Юсуф не был таким красивым. Она долго смотрела на него, потом тихо, беззвучно заплакала. Она закрыла лицо руками, и слезы струились у нее по ладони. Юсуф не должен был видеть, что она плачет. Нельзя показывать такого большого счастья тому, кто его приносит. Муаззез подсознательно чувствовала это.

На дороге слышался только звон колокольцев. Даже топот лошадей терялся в их неумолчном напеве. Спины лошадей, которые шли теперь медленным шагом, изгибались вместе со сбруей, и на них играл свет. Под оливами, кроны которых колыхались, точно светлое зеленое море, было темно, только изредка сноп света, как стрела, прорывался сквозь листву до земли и корней.