— Ты здесь? — спросил он.

На лице Маджиде отразилось недоумение: где же еще она могла быть?

— Мы же должны были занять другую комнату, — пытался вывернуться Омер. — Ведь мадам обещала?

Маджиде оценила его находчивость.

— Мы уже перебрались. Осталось только кое-что перенести. И потом, там нет лампочки. Я ждала тебя!

— Я сейчас схожу куплю, — сказал Омер, тотчас позабыв о гостях.

Маджиде вошла в комнату и вернулась с сумочкой.

— Сколько стоит лампочка?

— У меня есть деньги, — сказал Омер. «Что это значит? — подумал он, — почему она спросила, сколько стоит лампочка? Неужели боится дать больше, чем стоит лампочка? Странно». Однако тут же устыдился своих мыслей: «Нехорошо… Стыдно так думать! Бедняжка просто поинтересовалась, сколько стоит лампочка!»

— Ты же сказал, что у тебя всего тридцать пять курушей! — тихо проговорила она, протягивая ему бумажку в пять лир. — Возьми, а то может не хватить!

Омер чуть не расплакался. Втолкнув Маджиде в комнату, он переступил через порог, захлопнул дверь ногой и обеими руками обнял ее за шею.

— Маджиде… Женушка моя… Я очень плохой… Ты меня сделаешь человеком! — горячо зашептал он.

— Что случилось? Что с тобой? — удивилась Маджиде.

Омер не решился сказать, о чем он только что думал.

— Я так поздно пришел! — соврал он.

— И только? — спросила Маджиде. Подумав немного, она добавила: — Зачем ты так? Какой в этом смысл?

Омер догадался, что Маджиде имела в виду. Она заранее не верила его объяснениям и не хотела слушать его оправданий. Он не знал, что делать, и ничего не мог придумать. Оставалось одно — сбежать. Он торопливо опустил в карман деньги, которые ему дала Маджиде.

— Я сбегаю куплю лампочку, чтобы мы могли сейчас же занять другую комнату!

Распахнув дверь, он увидел профессора и Нихада.

— Ах, послушай, Маджиде, я совсем забыл. Хочу познакомить тебя с моими товарищами.

Омер взял ее за руку и вывел в прихожую. Нихад и профессор, вежливо улыбаясь, поднялись со своих мест.

— Моя жена. Профессор Хикмет. Мой товарищ Нихад! — представил их друг другу Омер и, обернувшись к Маджиде, сказал: — Побудь здесь минутку. Я скоро вернусь!

Омер бегом спустился по лестнице. Маджиде проводила его взглядом, потом обернулась к гостям и улыбнулась.

— Впервые я видел вас вроде бы на пароходе, — поколебавшись, сказал ей Нихад.

Маджиде покраснела и потупила глаза. Она сразу же поняла, на каком пароходе видел ее Нихад. Она испугалась: с тех пор прошло так мало времени, меньше двух недель. Но как все переменилось! Ей казалось, что и нескольких лет не хватит на то, чтобы осмыслить все, что было пережито за эти двенадцать дней.

Когда она подняла голову, то встретилась с бесцеремонным взглядом профессора и почему-то сразу же вспомнила, какое отвращение вызвало у нее пожатие его холодной, влажной руки.

Наступило неловкое молчание, временами они лишь натянуто улыбались. Наконец профессор Хикмет произнес:

— Скажите, откуда вы родом, милая?

— Из Балыкесира.

Профессор удовлетворенно кивнул головой.

— Из Анатолии! Прекрасно! Кажется, Омер тоже оттуда?

— Да…

— Омер — славный парень!

— И хороший товарищ! — вмешался Нихад. — Только очень разбрасывается. Он нуждается в добром наставнике, да и чудаковат немного…

Маджиде рассердилась. Она сама знала, каков Омер, и допускала, что другим он может казаться чудаком. Но совершенно неприлично говорить ей об этом.

— И в то же время он умница, — сказал профессор Хикмет, глядя ей в лицо.

— Но не находит своему уму применения, — опять влез Нихад. — Не знает, какой цели себя посвятить.

В это время на лестнице послышались шаги. Все трое повернули головы. Вошел Омер с лампочкой в руках; его влажные растрепанные волосы падали на лоб.

— Вот, пожалуйста, — сказал он, подойдя к Маджиде.

Она сейчас же ушла в комнату, оставив открытой дверь, ввернула лампочку при свете, падающем из прихожей, и принялась расставлять вещи.

Омер устало опустился в кресло и погрузился в свои мысли.

— Что с тобой? — спросил Нихад. — О чем задумался?

— Сегодня один знакомый поведал мне очень печальную историю… И я расстроился.

Не дожидаясь расспросов, он рассказал гостям историю Хюсаметтина-эфенди. Профессор слушал невнимательно, следя глазами за Маджиде, то и дело переходившей из одной комнаты в другую, но покачивал головой, хмурил брови, делая вид, что следит за рассказом Омера с большим интересом. Нихад вначале тоже был занят своими мыслями, но под конец вдруг заинтересовался, даже придвинулся к Омеру, стараясь ничего не упустить. Он несколько раз прерывал его, чтобы выяснить кое-какие подробности.

— Жалко беднягу, — сказал Омер, закончив рассказ. — Если б вы только знали, какой это замечательный человек.

— Жалко? — возмутился профессор Хикмет. — Да как можно жалеть человека, который под каким бы то ни было предлогом прикарманил государственные деньги.

— Но ведь он не хотел этого!

— Все равно. Это не оправдание. Будь я на твоем месте, я сейчас же сообщил куда следует.

Омер был поражен. Он никак не мог поверить, что профессор Хикмет, этот доброхот и благодетель, способен проявить подобную жестокость.

— У этого человека большая семья. Всю свою жизнь он. был безупречен… — попытался было вступиться за кассира Омер, но профессор прервал его:

— И ты еще защищаешь таких подлецов! Всем им головы надо поотрывать!

«Он хоть и добряк, но ужасно узколоб», — подумал Омер и сказал:

— Разве можно так судить о людях, попавших в беду? Истинное добро — это когда оказывают услугу-незнакомому человеку. Но мы, увы, спешим на выручку только приятелям, остальных же, не задумываясь, называем подлецами.

Профессор не стал возражать — снова уставился на Маджиде. Нихад тоже притих.

— О чем ты думаешь? — спросил Омер приятеля.

— Эта история еще не выплыла наружу?

— Нет. А почему ты спросил? Собираешься донести?

— Что ты, душа моя. Просто так!

Помолчав немного, Нихад снова спросил:

— В вашей кассе бывает много денег?

— Иногда бывает много. Тысячи четыре, пять. Может быть, и больше. Тебе-то что до этого?

— Просто так, интересно. Значит, никто бы не узнал, если бы этот тип украл и больше?

Омер обозлился:

— Что значит украл? Какие странные слова ты употребляешь! Ничего не понимаешь в людях… Думаешь, мы автоматы и все, что мы делаем, заранее предопределено. А произойдет какая-нибудь поломка — нас надо разобрать и выбросить. Да как можно отрицать, что даже у самых сильных людей бывают минуты слабости, когда они вынуждены поступать против своих желаний! И это не делает никого ни хуже, ни лучше, чем он есть!

Нихад поднял руку.

— Оставь. Еще немного — и ты заведешь свою любимую пластинку о дьяволе внутри нас. Я ни о ком не собираюсь судить ни плохо, ни хорошо. Хочу только понять, в чем дело. Могу. сказать, что я не считаю нужным прощать людям их слабости. Быть сильным — прежде всего! Сила оправдывает любой поступок. Жалость к слабым — просто глупость.

Омер ничего не ответил. С Нихадом частенько случается: распалится и начинает заговариваться. Хотя, по существу, он хороший товарищ и неглупый человек, но нередко, особенно в своих статьях, проявляет неожиданную по силе проявления для своего тщедушного тела озлобленность и болезненную нервозность. Когда же он говорит просто и непринужденно, то производит впечатление бойкого, насмешливого и толкового парня. И Омер всегда удивлялся, что такой человек пишет статьи, исполненные слепого фанатизма, и с помощью примитивной демагогии пытается собрать вокруг себя сторонников, наивных, но много о себе мнящих, студентиков-недоучек. Когда однажды он сказал об этом Нихаду, тот ответил:: — Почем ты знаешь? Может быть, именно с этими наивными и невежественными студентами я собираюсь делать большие дела!

Тогда Омер не принял его слова всерьез и только рассмеялся. Но мало-помалу ему пришлось поверить, что Нихад сказал правду, потому что в последнее время тот не разлучался со своей компанией и возымел привычку произносить длиннейшие речи.