— Вы поступили правильно, ваше величество… Правильно… С демонами нужно быть…

—…Беспощадным.

Я киваю.

Затем медленно приподнимаюсь на ноги.

Мои ладони всё ещё обжигает горячий маленький череп.

Раздаётся треск.

Некоторые осколки падают на землю.

Другие вонзаются в мою руку.

Всё это не мешает мне сдавить кулак.

Я поднимаю голову и смотрю на пасмурное небо.

— Беспощадным…

Я мигаю. Небосвод меняется и превращается в огромное зеркало. Я сижу на золотистом троне на вершине каменного пьедестала. Со всех сторон раздаются бешеные крики. Всевозможные пыточные инструменты кромсают, рубят, режут, давят и разрывают человеческую плоть. Реки крови разливаются на землю, затем приходят люди, всё убирают, и всё начинается опять. К некоторым пыточным инструментам привязаны взрослые. К другим — дети. Дети менее выносливы. Они быстрее теряют сознание и быстрее умирают. Тем не менее, они громче кричат,

они сильнее бояться.

Я смотрю наверх.

На своё лицо.

Время бежит. Ускоряется.

Мой золотистый трон напоминает стебель огромного цвета. Сперва чёрного. Затем белого. Затем красного.

Время бежит. Ускоряется.

А я наблюдаю. Чувствуя себя медленным, неподвижным, непоколебимым. Я не ел уже три дня и три ночи. Я не ел уже тридцать дней и тридцать ночей. Я не ел уже триста дней и триста ночей. Мой желудок наполняет густой кровавый смрад.

Кто я? Меня здесь нет. Я там, сверху. Я То, сверху. Я вижу себя и ужасаюсь, и тонкая нить моего страха пронзает черноту окружающего пространства и устремляется в серый туман.

Я Фантазмагорикус.

Я Фантазм.

Я Алексиус.

Я Алексей.

Я Алекс.

Я Владыка Кошмара.

Щёлк.

Я…

Кошмар.

…

…

…

…

…

…Тик.

Так.

Тик.

Так.

Тик.

Так…

Стрелка часов совершает свой размеренный ход.

Я поворачиваю часы и смотрю на циферблат.

Тик-так.

Затем приподнимаю голову, осматриваю кабинет, стол, потолок, смотрю на свою правую руку, на пальцы, которые мёртвой хваткой сжимают золотистые карманные часики.

Тик-так.

Мой взгляд снова обращается на записную книжку. Я прочитал всего несколько строчек. В то же время разворот исписан вдоль и поперёк. Что ещё написал мой предшественник… я… для себя самого? Кажется, это нечто необычайно важное. Необычайно важное и необычайно ясное. Его (мой) план во всех деталях и подробностях.

Я закрываю книгу, медленно приподнимаю собственное тело, — последнее кажется одновременно пустым и тяжёлым, как после продолжительной болезни, — и начинают брести на выход.

Останавливаюсь посреди зала, смотрю на корабль, на собственное отражение на стекле, и вдруг вспоминаю золотистый трон и красную комнату. Вздрагиваю, поворачиваясь, спускаюсь в подвал.

Добравшись до своей кровати, я замираю, делаю глубокий вдох и неторопливо укладываю себя на матрас.

Я всё ещё могу посетить другие миры, но сейчас мне страшно хочется вздремнуть…

…

…

…

Проснулся я утром, за несколько минут до будильника. Старая добрая традиция, которую я чтил многие месяца до прибытия Тани.

Впрочем, сейчас у меня не было ни малейшего желания вставать и что-то делать.

Я повернулся на спину и уставился на потолок, на котором белело девять лампочек.

Кстати… Кажется, в той самой записки, которую я оставил, чтобы помнить состояние своей реальности до начала неминуемых перемен, я перечислил, в том числе, количество лампочек в своей комнате. Ровно девять — спасибо моей фотографической памяти. Интересно, эта цифра поменялась? И если да, то почему? Отчего вообще зависят разнообразные перемены? В первую очередь они касаются меня и моей собственной жизни, но что насчёт их характера?

Может, они связаны с моим собственным представлением о реальности? С моим подсознанием? Или с теми снами, которые я видел в далёком детстве?

Почему Таня была именно Таней?

Хороший вопрос.

Я собирался направить мысли в данное русло, когда загремел будильник. Я прыснул, сбросил одеяло, поднялся и стал натягивать носки.

К этому времени я уже пришёл в себя… относительно… и собрался. Другой на моём месте, возможно, всё ещё пребывал бы в состоянии эмоционального потрясения, но со мной происходило столько странного на протяжении последних нескольких дней, что я достаточно быстро свыкся, что на самом деле был Безумным императором. Тем паче, что я не получил все воспоминания Фантазмагорикуса. Мне достались только образы и обрывки. Возможно, именно поэтому я сохранил собственную личность и характер…

Если, конечно, они действительно были моими.

Я посмотрел на свои руки.

Это же… моё тело? Так? Или всё это время это был очередной носитель, как Ямато или Натаниэль? Материал для очередного неожиданно поворота, не правда ли?

Я прыснул, поднялся и направился на кухню.

Следовало приготовить завтрак прежде, чем кто-нибудь из моих постояльцев решит взять это дело в свои руки…

Через десять минут на кухню заявилась Таня, видимо привлечённая запахом скворчащего бекона. В свою очередь Аня продолжала спать. По выходным она могла запросто проспать до обеда. В этом и многих других отношениях мать и дочь представляли собой совершенные противоположности.

— М? Что такое? — спросила Таня, замечая пристальный взгляд, которым я разглядывал её, пока она ковырялась в своей тарелке.

— Смотрю.

Таня сморгнула.

Я продолжал смотреть.

Девушка отвернулась и зарделась.

Её светлые щёчки покрылись призрачным румянцем, напоминающим отблески вечернего солнца на снегу.

— Слева.

— Что⁈ — встрепенулась Таня.

— Желток остался. Тут, — я показалась на краешек своих губ.

— Ааа… Уберёшь?

— Нет.

Девушка хмыкнула и оторвала салфетку.

Наблюдая за тем, как она вытирает свои губы, я невольно вспомнил, как она, — было это пару лет назад, так что можно себе представить моё смущение, — пыталась накрасить их помадой во время своей первой нелепой попытки соблазнения.

Интересно, а это… было? В смысле, на самом деле? Теоретически, кошмар должен был изменить не только настоящее, но и прошлое. В таком случае должны существовать две параллельные реальности. В одной Аня и Таня существуют, в другой — нет. В одной я знаю про их существование, в другой — нет. Но тогда получается немного странно, ведь в таком случае это не я попал в другую реальность под влиянием кошмара, но изначальная составленная мной записка была своего рода сообщением из другого мира. А значит я и написавший её Алексей были разными людьми.

Занятно.

Ещё занятнее, как в эту схему вписывался Фантазмагорикус — своеобразный привет из прошлой жиз…

Щёлк.

Я поморщился.

Стоило мне вспомнить безумного императора, и я снова увидел образ. Ночь, королевская опочивальня. Черноволосая женщина, поджимая ноги, сидит среди просторной белизны перин. Кожа её в лунном свете кажется жемчужной. Синие глаза смотрят прямо на меня.

Щелк.

Картинка расплывается.

Глаза девушки светлеют и превращаются в драгоценные камушки.

— Доброе утро, — говорит Аня.

— Ты… Рано проснулась. Доброе.

Я всё ещё чувствую некоторое оцепенение.

— Ты сегодня рано, — язвительно замечает Таня, краем глаза поглядывая на свою мать.

— У меня йога в восемь тридцать. В это время пробуждается природа, — совершенно серьёзно отвечает Аня. — Я потом поем, ладно, Алекс? Гуру говорит, что заниматься нужно на пустой желудок.

—…Ладно, — я кивнул и помотал головой, стараясь привести себя в чувства.

И всё равно мой взгляд то дело мелькал между мамой и дочкой. Они были разными. И в то же время похожими. Казалось, если бы они стали в один ряд, и я смог одновременно посмотреть на одну и на другую, скосить глаза, чтобы они слились воедино, передо мной снова предстала та самая женщина на белых покрывалах.