— Да успокойся, Кать, это я вроде как на будущее. А на настоящее я у тебя просить ничего не буду, а буду, наоборот, предлагать. Даже сейчас уже парни что смогли, спроворили — и пару сотен тонн дешевого урана в год мы, можно сказать, уже добываем.
— И насколько дешевого?
— Ну, если сравнивать с Каменецким, то заметно дешевле получается, а если учитывать стоимость транспортировки…
— То незаметно дороже, так?
— Если учитывать, то примерно в сто раз дешевле. А если поставить… а когда поставим ГЭС на Лапуле и уран из руды будем на месте вытаскивать, то раз в триста получится. Впрочем, это очень не всё, что я предложить тебе хотела. Меди там больше чем на Урале, я с собой в Танаис прихватила примерно пятьсот тонн отборного малахита, и это только то, что геологи из разведотряда за неделю наковыряли. Но что, пожалуй, поважнее будет, так это то, что кобальта там больше, чем где-либо еще на планете.
— А вот это очень интересно.
— Кать, а давай меняться? Я тебе, скажем, кобальта отвешу сколько захочешь, а ты мне гидрогенераторов по весу кобальта…
Катя потянулась за чем-нибудь тяжелым, чтобы кинуть в сестренку, но, увидев ее смеющиеся глаза, передумала:
— Ладно, живи пока. У тебя все?
— Не совсем. Я, точнее моя группа, по дороге фильм про Африку сняли. Посмотришь? Я думаю, что его хорошо бы в кинотеатры пустить, пусть народ на мир посмотрит. Кино цветное… ну, большей частью. Мы там часа три с половиной наснимали, в цвете часа на два получилось, что-то просто для развлечения пустить, а что-то, наверное, можно и для школ, на уроки географии нарезать. Мы же не удержались, до Килиманджаро доехали — там ребята уже довольно приличную дорогу проложили, хотят все же реки для энергетики задействовать…
— А давай ты вечером кино покажешь? Тетки как раз соберутся все у Кати Великой, они, пожалуй, более адекватную критику наведут. Договорились? Я тогда попрошу кинопроектор туда принести.
Кино женщинам понравилось. А обсуждение отснятого затянулось до глубокой ночи. И даже обсуждение не столько отснятого материала, а форма его дальнейшей подачи народу:
— Ну, о том, что там населения вообще нет, это понятно, — поделилась «ценной информацией» Лера. — Там же муха цеце, сонная болезнь. Скотины нет, если кто из туземцев на плато случайно забредет, то там и останется навек. Историческая наука искренне считает, что люди в Африканском медном поясе вообще появились в середине четвертого века, а относительно массовое население туда только в десятом веке добралось, когда, собственно, про медь и узнали. Так что освоение всей этой территории — дело полезное и относительно безболезненное, с учетом того, что Алёна все нужные лекарства уже сделала.
— Гадость все эти лекарства, — прокомментировала Алёна, — но с ними все же лучше чем без них. И раз уж нам так нужен уран…
— И уран, и медь, и кобальт, и ниобий…
— Ниобий от мухи цеце все же далеко.
— А я только одно замечание хочу сделать, — негромко сказала Велта, — даже не по фильму, а по сопровождающему тексту. Мне кажется, что при показе Олдувайского ущелья не нужно говорить, что это прародина современного человека.
— Это почему? — возмутилась Нина. — Всем же известно, что все люди от негров произошли.
— Не всем. Незадолго до нашего переноса два индуса из Калифорнийского университета в Сан-Франциско сделали забавное открытие: они проверили четыреста пять маркерных генов кроманьонцев у разных людей. Вообще-то они искали у людей гены неандертальцев и денисовцев, и результаты оказались довольно интересными, но вот о главном их открытии народ оповещать широко не стали. Все эти гены — кроманьонские, по которым они определяли процент неандертальских примесей — есть у всех европеоидов, есть и у всех азиатов. Но у африканских негров их нет. Вообще ни одного нет, как и неандертальских и денисовских, зато есть гены — тоже четыреста пять, которых нет ни у европейцев, ни у азиатов. Нет ни у одного европейца и ни у одного азиата. То есть генетически негры — вообще другой вид.
— Так это индусы открыли, они такого наоткрывать могут… — недоверчиво пробурчала Брунн.
— Индусы это опубликовали, потому что для американцев они цветные, им можно. Им можно даже слово «ниггер» вслух произносить. А проверить четыре с лишним сотни генов у многих тысяч человек, причем людей для этого набрать со всей планеты — это явно работа не для пары исследователей из средней руки университета. UCSF — это даже не Беркли, по тамошним меркам чуть повыше колледжа, так что эти индусы работали вывеской очень серьезной группы, объединяющей, скорее всего, десятки генетиков из всех калифорнийских университетов. В общем, нет у негров кроманьонских генов, а у кроманьонцев нет генов африканских. Это значит что кроманьонцы не из Африки вышли, и незачем эту идею толкать в массы. Когда найдем что-то более правдоподобное, то тогда…
— Все равно не верю я индусам, — не согласилась Брунн.
— А мне веришь? Я, конечно, всю планету проверить не сумела, но кое-что сделала. У нубийцев черных этих генов точно нет. Ну, той полсотни, что я проверить успела. И мои данные более что ли чистые, чем у тех индусов: пока еще нубийцы не смешались с европеоидами.
— Интересно, как ты генетический анализ сумела сделать? — упорствовала Брунн.
— Примерно так же, как состряпала коктейль Яманаки. Если с упорством носорога чем-то заниматься пятьдесят лет…
— Брунн, не спорь, — в разговор вмешалась Алёна. — У Велты все методики расписаны были, а Вовка для неё такое оборудование делал, что и калифорнийским ученым оставалось бы лишь завидовать.
— Да не спорю я, просто удивляюсь: вот так живешь-живешь, и только в старости узнаешь что ты не негра полинявшая…
— Да негра ты, негра, успокойся, — засмеялась Лера. — Причем вообще внебрачная бабка Али: у эфиопов, точнее у гэезов, с германцами почти полное совпадение по генам.
— Ага! То есть мы все же из Африки…
— Ага, просто антропологи давно уже раскопали, что первые сапиенсы, как раз в Олдувае и найденные кстати, именно негроидных черт не имели. То есть они — наши предки, но не предки нынешних негров. Собственно, поэтому и эфиопов неграми считать неправильно. Вдобавок у эфиопов и неандертальские гены имеются, а неандертальцы в Африке никогда не жили. То есть как раз нынешние эфиопы скорее из Европы и репатриировались обратно в Африку. Но какая нам-то разница?
— Да никакой, собственно. Просто интересно. Вот сижу и думаю: а вдруг Эрих мой был неандертальцем?
— Кстати об Эрихе… — в разговор вмешалась Катя-первая. — Брунн, ты мне Конрада пришли, когда его увидишь, а то я его уже неделю застать нигде не могу.
— А зачем тебе мой внук? — с подозрением в голосе поинтересовалась Брунн.
— Я тут прикинула, сколько мощных гидрогенераторов в ближайшие лет десять понадобится. Короче, в Туле и Калуге столько не сделать, надо новый завод строить.
— А причем здесь Конрад? Он же не строитель.
— А он еще в прошлом году предлагал новый завод по выпуску чего-то там строить. Сам-то завод я попрошу все же маму Катю поставить, а вот руководить этим заводом…
— Ладно, пришлю. Только при условии, что завод этот ты не в Америке ставить собираешься. Но всё равно непонятно: он же просто инженер…
— Он твой внук.
— И что?
— Завод в Запорожье будем строить, а там как раз готов много, школу заканчивающих.
— И что?
— Он внук богини Бруннхильды. Еще вопросы есть?
Готы как-то очень быстро и «естественно» включили Брунн в свой пантеон. Скорее всего, как говорила Лера, потому что в доме Брунн всегда держала минимум двух мейнкунов — именно тех, как утверждали готы, которых Фрейя использовала как тягловых скотинок. Так что Брунн уже в «древних сказаниях» стала младшей сестрой Фрейи и именно она заботилась о ездовых котах ближайшей родственницы. Саму Брунн в этом удивляло лишь то, что готы почему-то не обращали особого внимания на кошек, живущих у других «богинь», но вероятно это было связано с тем, что остальные предпочитали заводить невских котиков, выглядящих менее воинственно…
