— Мне там вид из окна понравился. Решила, что если захочу на пенсии пожить у моря, то место там самое подходящее будет.

Коля оглядел «молодежь», слушающую старших вытянув шеи, и понимающе кивнул:

— Я так и подумал. Просто чтобы тамошние греки не особо мешали твоему отдыху, мне пришлось приличный гарнизон там размещать… Кстати, был в начале весны в Афинах, там закончили реставрацию статуи покровительницы города. Должен отметить, что греки — вообще молодцы, ну, которые скульпторы. Тетя Ника там всего-то три дня была, а они свою Нику переделали и теперь Афина держит копию тети Ники. Только там тетя Ника с крыльями. И они еще, прочувствовав наши обычаи, грудь ей прикрыли, — Коля рассмеялся, — причем в бронелифчик ее одели! И там еще Трофим наш отметился…

— А ему-то что там понадобилось? Или он мраморные статуи на керамику свою поменял?

— Нет. Он не сам, помощников своих послал, которые статую Мнемозины собирали. Теперь Афина Парфенос тоже на титановом каркасе собрана, на века…

Спустя неделю Лера зашла к старой подруге и натолкнулась на сидящую на веранде Катю-первую, которая, сидя в подвесном кресле, что-то яростно писала в большой тетрадке. Писала и зачеркивала, а потом снова принималась яростно строчить.

— Интересно, а что это председатель Госплана делает так далеко от Москвы?

— Настю свою к Кире на консультацию привезла. А если тебе интересно чем я именно сейчас занимаюсь, то решаю демографические задачи пока дочь в клинике обследуется. А что?

— Да так… А в Москве акушеры уже закончились?

— Теперь и ты начинаешь. Сами все у бабули Марины рожали, из моего поколения не у Киры рожали только Эльза, когда она побоялась в сезон штормов через океан плыть, и тетинадина Светка — но, так как она главврач Рязанского роддома, ей просто неприлично не у себя рожать. Наши дети уже — кто Европу еще не покинул — все или у Киры рожают, или у Светки в Рязани. И ведь не потому, что в Москве, Орле или Воронеже врачи хуже, а потому что традиция! А ты меня в окно увидела и специально зашла спросить?

— Я тебя и не видела пока не вошла. Вообще-то Лиза меня на чай пригласила, а если ты немного прервешься и к нам присоединишься… а что там с демографией?

— Да ничего особо интересного. Разве что, выходит, у нас естественный прирост населения сейчас составляет два с половиной процента в год.

— Это много или мало?

— Это дофига. Если к нам никто больше присоединяться не будет, то через двенадцать лет нас будет уже десять миллионов, а через тридцать пять — пятнадцать. Но так как в ближайшие два-три года Кодр присоединит всю Восточную Европу от своей дороги и до Балтики, то десять миллионов у нас получится уже через четыре года.

— И какой из этого вывод?

— Вывод простой: нам нужно наращивать число учителей и медиков со скоростью больше пяти процентов в год. Примерно пять лет наращивать так, а потом темпы сбросить сразу вдвое. То есть полная фигня выходит: прям щяз нам нужно открыть десяток фельдшерских училищ и минимум два мединститута, а когда они подготовят первых выпускников, их уже закрывать пора будет.

— Давай угадаю: а после того, как все эти училища и институты закроются, лет через десять их снова в панике придется открывать, так?

— Тетя Лера, а может у тебя есть идея получше?

— У меня идей всегда море, и если в них нырять, то есть риск захлебнуться… А эта срочная добавка из-за германцев и славян возникает?

— Ну… вообще-то да.

— Тогда распланируй рост выпуска медиков и учителей так, чтобы потребности закрыть лет, скажем, через десять, не раньше. Сколько там этих славян с германцами намечается? Миллиона два?

— Поменьше, где-то миллион шестьсот-семьсот тысяч.

— Насколько я помню как Лиза считала, примерно четверть окажутся детьми обучабельного возраста.

— Ну да.

— Причем дети эти все пойдут строго в школу начальную независимо от возраста. И для этого в плохом варианте нужно будет десять тысяч учителей, а в хорошем двадцать. В нормальные младшие классы пойдет лишь порядка сотни тысяч детишек, и вот для них-то потребуются учителя профессиональные — но это тысячи три за три года. Думаю, и нынешние педучилища столько сверх плана подготовить смогут.

— А остальные дети? Ну, кто постарше?

— А их только языку и грамоте обучить получится. Ну, большинство из них — а для этого можно хоть армию мобилизовать. Все равно Коля туда гвардию направит, так почему бы солдатикам не заняться со скуки просветительской деятельностью?

— Солдат вряд ли, их немного, а вот строителей… дадим им мамины методички, быстренько повторим с ними букварь… Но что с медициной? Тут даже солдат подрядить не получится.

— А с медициной пока будет похуже. То есть у славян с германцами похуже, но мы же не обещаем им сразу райскую жизнь? Лично я вообще считаю, что твои «социальные блага» не очень-то на пользу идут новым гражданам.

— Почему?

— Потому что это селюки, причем, я бы сказала, селюки эталонные, и твои соцблага лишают их стимула всерьез заниматься работой. Вот мы теперь каждого ребенка, начиная с четвертого, кормим за счет государства. И посмотри что теперь на Кавказе делается: с рождением этого четвертого взрослые перестают работать. Зачем им работать, если можно прокормиться бесплатно?

— Но ведь едой для одного ребенка всем не пропитаться…

— Они ей и не питаются, их огороды кормят. А ты же госдотацию деньгами выдаешь? Не подумав, что детям с этой дотации ни копейки не перепадает. Дети у них в рванье ходят, а на эти деньги взрослые себя красиво одевают. А ведь с седьмого ребенка ты придумала детей и одевать-обувать, но там родители умудряются даже выданную вещами помощь продать и деньги на себя потратить!

— Есть предложения?

— Я давно говорила, что детей нужно кормить только и исключительно в школах. С аланами же это великолепно сработало, так почему на собственный положительный опыт нужно положить? Наоборот, нужно его расширить и углубить: например, матерей с младенцами тоже кормить в специально устроенных яслях… Ну, это я именно в качестве примера предлагаю, сама подумай и поручи своим плановикам детали всякие продумать. А еще, пока Саша Гаврюшина жива, возьми у нее несколько уроков по социологии, карты социологические составь по всем племенам…

— А вот это — действительно очень дельный совет, спасибо, тетя Лера! Ладно, пошли чаю попьем…

Оля, подошедшая в дом матери где-то в середине разговора Леры с Катей, за чаем не удержалась:

— Лера, я вот уже который год слышу, от Иры, от других: «селюки, селюки…», но что за селюки такие и чем они от обычных людей отличаются, не объясняют и за пояснениями почему-то все к тебе отсылают. А у меня в школе детишки и из городов наших, и из деревень — и я вообще не замечаю, чтобы они друг от друга хоть в чем-то отличаются…

— Конечно не замечаешь, ведь у тебя в Школе дети-то почти все местные. То есть дети и внуки тех, кто к нам присоединился в самом начале.

— То есть их мы уже перевоспитали?

— Нет. Сейчас попробую объяснить. Селюки — это обычные крестьяне, которые выращивают еду на своих полях и огородах. Нам очень сильно повезло в том, что местное население там, куда мы попали, сельским хозяйством практически не занимались, рассматривая всякие огороды в лучшем случае как мелкую прибавку к своим скудным рационам. И у нас они изначально стали не селюками, а сельскохозяйственными рабочими, получающими за свой труд заранее оговоренную — и, что весьма немаловажно — внятно обоснованную и понятную всем плату. Причем за труд не только сельскохозяйственный, а потому работой заняты они были практически весь год…

— То есть разница в том, что у нас крестьяне сразу стали не крестьянами?

— Слова, термины, определения… Зайду с другого конца. Крестьянин, выращивающий какой-то урожай, не только для своего прокорма работает… ну, в нормальных условиях, а не в нашем римском климатическом оптимуме, примерно месяц, максимум два в году. А хорошо жить он хочет весь год — и потому цену на свою продукцию ломит изначально завышенную. Не крестьяне — просто потому что еды на рынке мало — эту цену платят, хотя, по справедливости, селюк рафинированный обычно и свою семью прокормить не в состоянии. Причем даже в этом самом климатическом оптимуме: ты все же учитывай, что мы тут такие со своими элитными семенами картину существенно подправили. По сути селюк собирает, как говорил Адам Смит, земельную ренту — или, в переводе на общечеловеческий, занимается узаконенным грабежом. И пока ситуация оставалась прежней, желающих быть ограбленными не много было — поэтому-то и образовался феодализм.