Еще весной в Москве случилась «мелкая неприятность»: холода продержались до марта, а затем резко потеплело — и в Москве-реке произошло наводнение. Не очень-то и сильное, и все предусмотренные Екатериной Алексеевной меры по «предотвращению ущерба от наводнений» вполне себе сработали — хотя то, что вода на гидростанции на Неглинке поперла против течения через верх плотины, было довольно неприятно, ведь совсем чуть-чуть не хватило чтобы и электрические пульты затопило. Но в результате Катя — которая как раз в этот день оказалась в Москве — попросила мужа «срочно что-то придумать чтобы наводнений вообще не было», и Вове пришлось слегка напрячься.
Совсем слегка: он просто поглядел на «старую» карту, затем вызвал аж с Шуи Торопа и предложил уже ему «быстренько всё сделать». На Шуе Тороп успел уже пять ГЭС поставить — но из них работали только две, да и то «вполсилы»: потребителей электричества там не было, а на постройку ЛЭП в сторону закладывающегося Петрозаводска проводов не хватало. Так что плотины ГЭС всего лишь обеспечивали спокойное прохождение реки небольшими кораблями, что тоже было важно, но Торопа это сильно расстраивало. Поэтому он с удовольствием занялся предложенной Вовой работой: постройкой сразу двух небольших гидростанций поближе к Москве. Собственно на Москве-реке и на Рузе…
И до октября он занимался главным образом изучением мест предстоящего «трудового героизма», а в октябре, после долгого разговора с Володей и Екатериной Владимировной начал готовить площадки для строительства двух новых городов: Рузы и Можайска.
Катя по окончании разговора с Торопом высказала отцу свое мнение:
— Ты всерьез думаешь, что эти водохранилища нам так срочно нужны? Там сколько электричества-то с них получится, два и четыре мегаватта? Причем даже до Москвы эти мегаватты тащить не выгодно! Я, конечно, понимаю, пара новых городков позволит туда несколько мелких заводиков впихнуть, но не слишком ли большими накладные расходы у тебя получаются?
— Во-первых, не ори на отца. Во-вторых, даже если там никаких ГЭС не ставить, эти плотины нам сэкономят больше чем мы на них потратим. Еще пара зим, подобных прошлой — и без водохранилищ на ремонт того, что затопит Москва-река, придется потратить больше чем мы потратим на обе плотины.
— Ага, а еще мы затопим кучу плодородной земли!
— Ну, немножко затопим, но Тороп потому все лето и провозился там с замерами чтобы прикинуть где какие дамбы и каналы выстроить, так что на старые карты можешь не глядеть: под воду уйдет вполовину меньше чем на этих картах нарисовано. А если подумать о том, сколько рыбы мы в водохранилищах ловить сможем…
— Ладно, я же уже согласилась.
— Ты согласилась чтобы авторитет отца не ронять, а я хочу чтобы ты сама поняла почему эта стройка нам нужна.
— Да я поняла, просто Торопу нужно будет около восьми тысяч рабочих на стройки — а где я их возьму?
— Решать, конечно, тебе придется, но есть такое мнение: сейчас у нас приличная транспортная система имеется лишь на римском направлении…
— Пап, римские рабы нам не по карману, слишком уж римляне за них много денег хотят.
— А я не про рабов. В городе Риме разных оборванцев полмиллиона человек…
— Потомственных бездельников и дармоедов!
— Но и среди них есть те, кто хочет жить получше. Открой там контору по найму свободных людей, пусть нанимают народ на контракт года на три. Наша нынешняя зарплата в районе двух денариев в день — это вдвое больше, чем получает легионер, неужели никто к нам за длинным рублем сказаться не захочет? Думаю, за плавательный сезон пару тысяч землекопателей и каменщиков мы завербовать сможем. Конечно, все потребности мы таким образом не закроем, но все же…
— Я с тетей Лерой еще поговорю, но мне кажется, что идея в принципе интересная. По крайней мере можно будет все это проделать спокойно и неторопливо, время еще есть.
Однако жизнь постоянно мешала хоть что-то делать спокойно и неторопливо, и год двести семьдесят шестой для Кати-первой начался с несколько неожиданной суеты. Потому что человек — даже если он император — может очень неожиданно умереть. Но еще более неожиданным стало то, что с вопросом «а кто теперь заменит усопшего» три оставшихся императора обратились к богиням, живущим по соседству.
Так как мама Катя была полностью занята на постройке мемориального парка (у нее внезапно возникли свои уже проблемы), она лишь сообщила в Рим по радио, что «у нее нет возражений против традиционного наследования» — но римляне возжелали услышать это собственными ушами. Так что доносить до римлян «благую весть» отправилась Председатель Госплана. Почти тем же путем, что и Катарина Магна два года назад — но именно что «почти». Ведь Виталик эти два года тоже не сидел на попе ровно, так что в дорогу Катя отправилась на новом самолете. Двухмоторная машина, изготовленная с учетом «ошибок проектирования» четырехмоторного предшественника, была почти в три раза легче, летала в полтора раза быстрее и чуть дальше. Но основной причиной, по которой Кате пришлось лететь на новом самолете, было то, что четырехмоторный временно стоял без моторов: их сняли чтобы проверить износ…
Dea Catharina Prima, в отличие от предшественницы, с императорами беседовала почти восемь часов. И результаты беседы, похоже, императоров не порадовали — а особенно не порадовался Гостилиан, но, похоже, аргументы Кати их убедили. Правда сама Катя, вернувшись домой, сказала, что «неубиваемым аргументом» стало сообщение, что «в противном случае мы перестанем помогать империи и первым делом прекратим поставки лекарств». Впрочем, и без этого аргумента императоры провозглашение новым августом Гордиана четвертого приняли в целом спокойно, а вот назначение какого-то Валерия Диокла (пусть он даже был легатом-пропретором Сирии) новым цезарем пришлось им поперек горла. Но Катя не просто так два дня перед путешествием вдумчиво и очень внимательно беседовала с Лерой…
Сама она, рассказывая Лере о результатах, акценты расставляла вовсе не на тех изменениях, к которым ее подталкивала историчка:
— Тетя Лера, я, наверное, историк вообще никакой, поэтому мне, по большому счету, на все эти династические игры плевать. Не потому что плевать, а потому что я в них просто ничего не понимаю. А вот вопросы экономики для меня гораздо важнее, и, мне кажется, от смерти Гордиана третьего выгод мы получим теперь очень немало. Чисто экономических, я имею в виду.
— И какие же мы получим выгоды?
— Самая первая — это то, что римляне согласились с нашей монетной системой. Хотя насчет этого я и не сомневалась, ведь от предложенных изменений все сенаторы и большинство легатов внезапно разбогатеют раза в полтора-два. Ведь теперь золотой солид будет равен ста денариям, а не двадцати пяти, точнее, если по весу считать, вообще пятнадцати…
— Ты всерьез думаешь, что такое изменение получится провести простым императорским указом?
— Нет конечно, ведь указ фактически лишь узаконит сложившийся паритет. С нашей помощью Рим серебра теперь добывает почти в три раза больше, чем до нас, а с золотом все не только по-прежнему осталось, а стало заметно хуже так как его по заначкам богатеи распихивали. Теперь золото снова вернется в оборот просто потому, что официальный обменный курс будет равен сложившемуся рыночному…
— И уже мы его успешно изымем из оборота, — усмехнулась Лера.
— Незачем нам его изымать, свое скоро девать некуда будет. Но это так, мелочь, главное — императоры согласились передать нам чеканку новой серебряной монеты.
— А вот с этого места поподробнее…
— Ну, во-первых, нашу монету подделать практически невозможно на нынешнем технологическим уровне. А во-вторых… Римские купцы давно уже заметили, что наши гривенники изнашиваются втрое медленнее чем денарии.
— Это почему?
— Мы используем электролитические сплавы, а они сами по себе процентов на сорок-пятьдесят устойчивее к истиранию. И вдобавок перед чеканкой покрываем монетные диски тонким слоем опять же электролитического сплава с четырьмя процентами никеля. В целом проба монеты остается в пределах девятьсот девяносто пятой, а истираемость еще на семьдесят процентов снижается…
