«Наверное, вы тоже без ужина?.. — спросила она, зачем-то покачав головой и устремив на нас сонный взгляд. — Я могу сделать сандвичи».
Мы с Вингой дружно замотали головами.
«Разве что воды…»
«Одну минутку!» — Эрика схватила Вингу за руку и увлекла за собой куда-то в глубь квартиры — мимо дверей с медными мордами львов; одна из многочисленных дверей осталась приотворенной. Оттуда доносилась музыка — возможно, даже то самое танго, которое я слушал в «Cafe am Dom»; я пригляделся и в глубине той комнаты в мягком полумраке заметил копну черных волос, склоненную над журнальным столиком; впереди краснел огонек сигареты; под копной волос как будто расплылась улыбка. Это был, как я узнал позже, Милан из Бледа, из этого ослепительного изумруда предгорий Альп в Словении, — дюжий, широкоплечий горец-славянин тридцати лет от роду, настолько утопающий в своей буйной растительности, что разглядеть можно было лишь широкие чувственные ноздри и бойкие, цепкие, подозрительно изучающие обстановку глаза; они светились зеленоватым блеском, по-тигриному; да, и еще зубы — когда Милан улыбался. Так я и не узнал, ни где работает сей молодец, ни чем он вообще занимается; в конце концов, это меня не касалось. Но весь его облик — чуть грозноватый, подозрительный, но в то же время вызывающий (эта поза на диване у журнального столика) — красноречиво свидетельствовал, что перед вами вельми уважаемый мадам Эрикой, а то и всем домом друг, ein Leibhaber[39], который чувствует себя здесь куда свободней, чем тщедушный Кох, доставивший нас стада приверженец техники, возводящий гигантский университет со всеми надлежащими лабораториями и кафедрами; питался означенный Милан не одними бутербродами: на журнальном столике рядом с рюмками и сигаретами стояла баночка черной икры и початая бокастая бутылка «мартеля».
Тем временем возвратились Эрика с Вингой; первая почему-то вытирала ладони о свои заношенные ветхие брюки, над которыми, выпирая из-под узкой — словно хозяйка из нее выросла — коричневой блузы, виднелась неприкрытая полоска кожи шириной с ладонь; вторая — опустив глаза и покусывая губы; кажется, Винга еще не совсем четко представляла себе, как держаться в таком доме.
«Садитесь, садитесь! — Эрика придвинула к столику два пестрых пуфа и, махнув нам с Вингой, сама развалилась на диване рядом с пышной копной черных волос. Милан торжественно, как священник на мессе, наполнил все четыре рюмки; рука ниже закатанного рукава джинсовой рубашки была покрыта густыми черными волосами. — И для начала давайте выпьем. Отметим первое знакомство».
Я довольно наивно посмотрел на дверь.
«Нет, нет! — замотала головой Эрика; ее скорее белые, чем белокурые волосы, похожие на сухие пучки пакли, подпрыгнули над невысоким, безжалостно тронутым морщинами лбом. — Он не придет. Еще будет просматривать чертежи. Завтра рано на работу… И потом — что ему здесь делать?»
И довольно лукаво улыбнулась — больше Милану, мощной копне черных волос, нежели мне с Вингой: улыбка, кстати, старила ее еще больше.
Мы выпили кто сколько смог. Но и этого оказалось достаточно, чтобы землистое лицо Эрики (сам того не желая, я все время наблюдал за ней; возможно, она это почувствовала) порозовело, и румянец ярко заиграл на ее отлично промассажированной, умащенной кремами привядшей коже, а речь сделалась более бойкой и категоричной; может, она была вовсе и не так уж стара.
«Нет, нет и не думайте! — Она трясла своими пакляными волосами, пока мы с Вингой усердно благодарили за помощь (ума не приложу, как это Винга умудрилась раскровенить себе щеку) и участие. — В гостиницу? Это же на другом конце города, господа! И такси лучше не вызывать… В нашем городе таксисты, знаете, в основном южане… — она метнула взгляд на Милана, на эту живую копну, словно проверяя, как он станет реагировать; копна жевала и при этом намазывала икру на ломоть хлеба. — Словом, мы приготовим для вас комнату».
Винга покраснела и зачем-то уставилась в пол.
«Не унывай, — сказал я. — Господин архитектор обещал подвезти».
«На машине? О, нет!.. Он устал… Мой папочка очень устал. Но завтра… в семь часов… само собой… До гостиницы или…»
«Нам обязательно, — сказал я, стараясь не глядеть на Вингу, поскольку и без того представлял себе ее лицо… — Мадам уезжает в Дахау…»
«Дахау?»
«Ну, в Мюнхен… А оттуда… Может, в Дахау она найдет своего отца…»
«Он там работает? Лечится?.. Да, тамошние грязевые ванны у нас славятся… И, кажется, там болота… И еще какая-то химия… Карл мне в свое время…»
«Нет, нет… Он там, может быть… погиб…»
«Умер?»
«Да… Возможно, что там, в этой преисподней «новой Европы», он был узником Гитлера…»
«Отец? У такой молоденькой? Странно…»
«Мне тоже странно, мадам… На свете странного куда больше, чем мы думаем… Может, даже больше, чем простого, обыденного… Я утверждаю это, исходя из своего, увы, уже не самого скромного жизненного опыта…»
Архитектор постучался около семи и пригласил позавтракать; в кухне на столе валялось несколько засохших вчерашних бутербродов и сопел электрический чайник. Кох был чисто выбрит, в безукоризненно отутюженных брюках (и когда он спал?), в другом, ярко-желтом, галстуке и белом жилете — не знаю, для чего летом так одеваться; его сухие, казалось, шуршащие, точно целлофан, губы с усилием жевали похожий на кусок картона хрусткий сандвич; тусклые глаза смотрели на часы на стене.
«Очень приятно… мне было очень приятно… — бормотал он, ведя нас с Вингой вниз по той же беломраморной, ослепительной лестнице, мимо ловца неверных жен Фрица Клеменса, через небольшой чистенький, вымощенный светлым камнем двор к просторному гаражу, где без всяких замков и задвижек, почивал ночью его «форд»; рядом отдыхала еще одна, похожая, но только белоснежная, машина, — видимо, то было авто мадам Эрики. — И моей жене было приятно… Эрика — современный человек… И она, знаете, любит русских… А я… вы поймете…»
Не знаю, что должны были означать его слова; уж не сталинградские ли впечатления?.. А может, неловкость из-за их несколько своеобразной семейной жизни — я не успел об этом как следует подумать.
Отель «Ленц» оказался гораздо ближе, чем мне представилось ночью, еще издалека я заметил красный туристский автобус. Винга молча подала мне руку.
«Лучше не провожай, — сказала она, избегая смотреть на меня. — Не надо… И потом, ты ведь обещал… Ну, этой Эрике… когда проводишь меня…»
«Обещал? Да, да… Подождет!»
«Женская доля — ждать да ждать… Но не все такие, как…»
Ну вот! Начинается… А ведь я… кажется…
«Как ты? Нет… ты неповторима…»
«Я не о том… я вообще…»
«И я, Винга, вообще… — Я тронул ее за локоть — осторожно, совсем легонько, и все равно она вздрогнула. — Ну, вернемся в Вильнюс, там и…»
«Что там?» — она раскрыла большие глаза.
«Поговорим…»
«Там?..»
«Ну да… Как всегда, обыкновенно…»
«Как всегда? Обыкновенно?..»
«Ах, Винга, только не сейчас… Тебя ждут… — Я нахмурился, почему-то хотелось поскорей кончить этот разговор, эту ночь; и в самом деле, уже было утро… — Не здесь… понимаешь?..»
«Понимаю… — вздохнула она с досадой и взглянула на красный автобус: в ту сторону жидкой цепочкой тянулись люди с чемоданами и сумками. — Понимаю, Ауримас… мне ведь еще чемодан…»
И бегом помчалась в гостиницу.
«Желаю тебе удачи!.. — крикнул я ей вдогонку. — Жду! Винга, знай, что я тебя с нетерпением…»
Но она уже была на противоположной стороне, вот ухватилась обеими руками за массивную ручку гостиничной двери, толкает…
«Да, да, чемодан… Тебе еще, Винга, чемодан… чемодан…» — бормотал я, очень и очень собой недовольный, направляясь в сторону Кафедральной площади, где находилась моя гостиница и, разумеется, телефон: мадам Эрика, видимо, уже встала и ждет моего звонка. И, может быть, та черная волосатая громада ей уже не очень-то и нужна…
