— Да будет жив наш брат царь! — ответили армянские полководцы.

Царь Вахтанг приложился к руке католикоса. Армянские князья обнялись с ним и расцеловались.

Равнина дрогнула от восторженных криков воинов двух братских народов.

— Свет глазам нашим! — воскликнул старый католикос. — Благословен будет спаситель христиан!..

— Благословен, благословен, — взволнованно повторил царь.

— Как спаситель наш Иисус Христос пришел в день вербного воскресения в Иерусалим, так и милосердный московский царь идет теперь в измученные наши страны спасать нас от неверных. Радуйтесь и славьте его!

— Да воздаст ему бог!.. — загремели войска.

— Свет пришел к нам! — обнимая друг друга, кричали армяне и грузины. — Вот мы и вместе. Едина наша воля, рука об руку будем защищать наши народы!

— Едины будем отныне и навеки!

Взволнованные воины неистовствовали в радостном самозабвении. Звенело все вокруг: цимбалы и трубы, барабаны и колокольцы. Звенела вся долина Куры.

Агарон был с Дзагедзорским полком. Он стоял между сотниками Есаи и Товмой. В голове у юноши все гремело от беспрерывно повторяемых криков, но и он не отставал от других: широко открывал рот и делал все, чтобы его голос звучал сильнее, чем зычно по-волчьи воющий голос Есаи. Агарон не отрываясь смотрел на грузинского царя. Видел шлем на нем, нагрудный крест, златокованый меч, царский пурпур, словно бы сплетенный из языков пламени. Лицо у царя Вахтанга было доброе, улыбчивое. Порою он подносил к глазам унизанную кольцами руку. Но роста царь был невысокого — едва по плечо князю Ованес-Авану. Это огорчило Агарона. И он вдруг представил, каким великолепным был бы Давид-Бек, надень на него корону и царские одежды.

Окруженный полководцами, царь подвинулся вперед. Агарону на миг показалось, что он посмотрел прямо на него и даже улыбнулся. Юношу будто в небо подбросили, так он был горд. Вахтанг между тем с любопытством рассматривал армянское войско.

В зеленых кафтанах, в высоких папахах с белым верхом, воины выглядели молодцами. Они были вооружены изготовленными в их горах ружьями, длинными саблями, копьями, пищалями и топорами. Вахтангу понравился воинский строй армян. Стояли рядами, по трое. Были тут и священнослужители. Тоже вооруженные и даже одеждой своей мало чем отличающиеся от воинов.

После смотра прямо в открытом поле началось веселье. До полуночи шел пир. Армяне угощали грузин шашлыком из баранины, а те рекой лили вино. Привычные к крепким мегринским, карчеванским и шиванидзорским винам, армяне без труда опустошали кубки с легким грузинским вином. Пили, сидя в седлах; тут же были и военачальники.

Католикос Исаи ударил рукой о землю.

— Эта земля — свидетельница нашего двухтысячелетнего братства! — воскликнул он. — Каждая пядь ее полита армянской и грузинской кровью. Помните об этом, дети мои! Именно здесь наш полководец Вардан принял в свое войско добровольно пришедшие к нему ваши и агванские полки и бросился в Халхал изгонять персов из нашей страны. Здесь побратались наши цари и, совместно напав на арабского эмира Гандзака Фадлуна, разбили его. Дадим же святую нерушимую клятву быть достойными преемниками наших великих предков!

— Да будем, будем! — радостно повторили царь и военачальники обоих народов.

С рассветом войска двинулись к Гандзаку. Шли, перемежаясь, армянские и грузинские полки. Конница следовала за ними.

Оставалось два часа пути до Гандзака, когда в открытом поле показалось азербайджанское войско, шедшее им навстречу.

На белых конях ехали престарелый Махмад Кули хан, духовный вождь азербайджанцев Алиазрат Шейх Уль Ислам, гандзакский мелик Овсеп и хорошо знакомый армянам военачальник Кялбала бек.

Когда между войсками оставалось расстояние в полет стрелы, с обеих сторон приветственно зазвучали трубы. Войска ускорили шаг и скоро встретились.

Полководцы вновь спешились. Махмад Кули хан пошел с раскрытыми объятиями навстречу грузинским и армянским полководцам.

— Добро пожаловать, дорогие братья! — воскликнул он по-азербайджански. — Пусть наши сердца и мысли будут навеки едины, как едины наши земли и наша вода, наши очаги и наш хлеб!

Он обнял царя Вахтанга, затем князя Ованес-Авана и спарапета Мхитара. Все остальные последовали его примеру. Католикос Есаи и Алиазрат Шейх Уль Ислам расцеловались.

Тем временем войска трех соседствующих народов воодушевленно повторяли:

— Будем едины! Будем едины!

Люди смешались. Иные отыскали старых знакомых.

Скоро все вместе, счастливые и взволнованные, двинулись к Гандзаку.

В долине Куры уже поселилась весна, щедро украсившая равнину своеобразной прелестью. И хотя стояла еще первая половина марта, трава уже была достаточно высока и перекатывалась волнами, а ранний ячмень начал колоситься.

Объединенное войско остановилось на поле Чолак, откуда виднелись минареты Гандзака и высокие купола церквей.

На полуострове, образованном слиянием Кошкара и Куры, появились бесчисленные шатры. В безветрии тихо реяли знамена армянских, грузинских и азербайджанских полков.

Расположились лагерями и стали ждать.

Юному Агарону все было интересно. Жил он в отцовском шатре. С утра до вечера сюда заходили грузинские и армянские князья, азербайджанские ханы. Иногда спарапет сам отправлялся навестить кого-нибудь из них. При этом часто брал с собой Агарона. И тогда сын бывал очень горд. Он уже вырос из детской рубашки и считал себя настоящим воином. При людях держался с достоинством, совсем по-взрослому. И страшно обижался, когда кто-нибудь, как мальчишке, давал ему мелкие поручения.

Едва прибыли в Чолак, снарядили гонцов в сторону Каспия сообщить царю Петру, что пятидесятитысячное объединенное войско ждет царя и его повелений.

Гонцы вернулись спустя девять дней. Они привезли письмо князя Долгорукова, командующего русским войском, расквартированным в Баку.

«Нет границ нашей радости, что все вы — армяне, грузины и азербайджанцы — объединились и стали под знамена нашего милосердного государя императора, — писал князь. — Миропомазанник божий, Его величество царь Петр скоро прибудет в Баку, и вместе с ним мы проследуем в ваш лагерь. Милостью господа вскоре будем вместе».

Письмо это тотчас перевели на три языка, размножили и прочитали в войсках.

Низко нависшее над Чолаком бесцветное небо содрогалось от воодушевленных криков пятидесяти тысяч голосов.

Есаи повел свою сотню в лагерь грузинских всадников. Зарезали баранов. Сотник выпил два полных рога вина и пошел в пляс под звуки зурны.

Лиха беда начало. Скоро в круг вошли все. А тут еще на звуки подоспела азербайджанская сотня.

— Дорогие братья! — кричал Есаи. — Наш союз ввергнет в трепет сердца османцев. Выпьем за долголетие русского царя…

— Выпьем, выпьем! — кричали с разных сторон.

— Да, да!.. Зло сгинуло. Да будет с нами добро, добро!..

Краснощекий грузин-сотник, в войлочной шапке на голове, провел мечом по большому пальцу и крикнул:

— Освятим кровью наше братство!

Есаи и азербайджанский юзбаши тоже последовали его примеру и, соединив свои пальцы, обнялись, расцеловались и воскликнули:

— Отныне и вечно мы — братья!

— Братья! Братья! — вторили воины.

Пировали все. Тащили к себе священников и мулл, просили их вновь и вновь читать письмо Долгорукова. А потом поили святых отцов вином. Те отказывались, а воины принуждали их, заливали смиренникам бороды и хохотали, держась за животы.

Военачальники смотрели и радовались братанию в войсках. Католикос Есаи шептал:

— Славься, господь, свершается заповедь мессии!

Предвечерний туман, словно венчальная фата, прозрачной легкой дымкой стелился над скалистыми берегами Босфора. Заходящее солнце, опускаясь в самое море, багровым пламенем окрашивало пенящиеся воды Золотого Рога, высокие купола стамбульских минаретов, кресты церквей. Зажатые между мрачными серыми стенами базарчики и лавчонки уже закрывались. Лишь крики муллы на том или ином минарете еще нарушали тишину.