В скошенных хлебных полях резвился осенний ветерок. Жаворонки подбирали опавшие зерна пшеницы и пели от удовольствия. Горы были залиты солнцем, тогда как в ущельях низкие облака, подобно отарам овец, медленно ползли к синим водам Воротана.

Повсюду пролегали перерезанные овражками, несуразными отвесными скалами ущелья — одно глубже и страшнее другого, но и неповторимые своей дикой, первозданной красотой. Одно ущелье следовало за другим, одну гору сменяла другая, еще большая, — от долины Арцаха до Севана, от Севана до Сисакана и дальше до песчаных берегов Аракса.

Всюду горы и ущелья, окутанные синим туманом, с таинственным рокотом рек… Таков горный край Армении — Сюник.

По этим бесчисленным ущельям и извилинам гор тянулась дорога, по которой спешило в Сисакан войско князя Баяндура. Одолев в трудных боях в ущелье Вайоц пятнадцатитысячную турецкую армию, армянская конница теперь с легкостью ветра неслась к Алидзору — на помощь осажденным.

Впереди ехали князь Баяндур и мелик Бархудар. За ними, на отбитом у турок быстроходном верблюде, лекари везли раненого мелика Шафраза.

— Неужели и это поражение не послужит им уроком? — сказал князь Баяндур. — Да, не разгроми мы эту армию, сераскяр с ее помощью взял бы Алидзор. Должно быть, печальная весть уже дошла до султана: пусть бесится. Завтра засядем в тылу у Абдуллы, под Алидзором, и он не сыщет и щели, куда бы запрятать голову.

— Не сомневаюсь, что и Мхитар как следует потрепал войско Абдуллы, — сказал мелик Бархудар.

Умолкли. Оба тысяцких мысленно находились в Алидзоре. Через два дня они будут там и ударят с тыла осадившего город врага. Цель ясна: расколоть войска Абдуллы, вынудить его сражаться на двух направлениях. Они не сомневались, что выиграют и этот решающий бой. Не за горами зима, она им на руку. Вот уже снег одел горы в белые рубашки. Скоро он спустится в ущелья и закроет все пути отступления. Турки не посмеют до весны перейти Аракс.

Ветер растрепал густую завесу тумана, и перед алидзорскими беженцами открылись синие воды Воротана.

Мхитар поднял голову. Уже подъехали к Сисакану. Вдали словно прилипло к высокой скале село со скучившимися вокруг монастыря Сисака домишками. Мхитар остановил коня, спешился и устало опустился на землю. Остановились также толпы беженцев. Измученные, исстрадавшиеся и выбившиеся из сил люди уселись на берегу реки.

Всю дорогу Мхитар ехал молча, мучительно думая о причинах нахлынувшего бедствия. Что случилось? Он надеялся на победу, был уверен в ней, а попал в ловушку, расставленную предателем. Потерял жену, сына, потерял Алидзор…

Накануне трагического дня прибывший от стамбульских друзей гонец рассказал ему, что султан страшно гневался на Абдуллу за то, что тот запутался в Сюнике. Персы собрали в Хорасане большие силы и готовятся выступить против турок. Русский посол в Стамбуле Неплюев упорно требует от султана удалить турецкие войска из Армении. Во дворце султана все чаще поговаривают в пользу отказа от Сюника и примирения с армянами. Оставалось только убедить колеблющегося, легковерного султана. Открывалась долгожданная дверь спасения. Он с нетерпением ждал прибытия войска князя Баяндура и знал — вместе с ним он удержит Алидзор до зимы, а затем, в решающих сражениях, сломит силы врага и изгонит его из Сюника. Все, казалось, шло по задуманному, но вот случилось неожиданное и непоправимое…

Мхитар не прощал себе добродушия и снисходительности, которые он проявлял по отношению к Тэр-Аветису. Почему он не арестовал его, когда тот требовал сложить оружие? Почему он не уничтожил свору заговорщиков? Он раскаивался, но было уже поздно. Не раз перед его взором возникал строгий, умный взгляд Давид-Бека. «Властитель обязан не щадить даже себя, отрубить собственную руку, если она ослушается, изменит ему», — не так ли учил великий полководец? Не так ли поступал он, когда кто-нибудь изменял родине?

Погруженный в тяжелые мысли, Мхитар не заметил показавшуюся вдали конницу.

— Наши! Прибыл князь Баяндур! — крикнули алидзорцы и бросились навстречу скачущей к ним коннице.

Заметив толпу беженцев, князь Баяндур почувствовал недоброе. Что это значит? Кто это такие? Неужели алидзорцы? Почему они здесь, толпой? Он пришпорил коня и, подъехав к толпе, заметил среди них Верховного властителя. Мрачное, исстрадавшееся лицо Мхитара было трагично.

— Тэр Верховный, неужели?.. — спрыгнув с коня и шагнув к окаменевшему Мхитару, запинаясь спросил князь.

Сошли с коней и остальные. Воины словно онемели. Даже раненый Шафраз, привязанный к спине верблюда, поднял голову и посмотрел удивленно на беженцев.

— Да, Алидзор в руках турок! — крикнул исступленно Агарон.

— Что? — вскрикнули одновременно князь и мелик Бархудар и, сделав шаг, остановились как вкопанные.

— Он не пал, его отдали, — поправила Агарона Гоар. — Тэр-Аветис предал. — И, взглянув на отца, она сокрушенно добавила: — И твой сын, отец, и с ними Пхиндз-Артин. Отдали город. Погибло все. Гибнет наша страна. Горе нам!..

Мхитар стоял безмолвно, задыхаясь от гнева. Он не смог произнести ни одного слова, едва различал слова Гоар.

— Турки штурмовали без конца. Но тщетно. Мы били их нещадно и не падали духом. Знали, что вы скоро придете. Тысячи турок пали под стенами Алидзора. Выдержали бы осаду хоть три года, если бы на рассвете прошлой субботы предатели не открыли крепостные ворота… Началась резня… Мы еле спаслись…

Воины, опустив головы, стояли молча. Случилось то, чего совершенно не ожидали. На что надеялись и что вышло? Мелик Бархудар стал бить себя по седой голове.

— Я должен был задушить собаку, задушить! — вопил он. — Змею вскормил в своей семье. Запятнал наш род, изменник. Ах!

— Но что заставило Тэр-Аветиса? — удивлялся князь Баяндур. — Кто мог ожидать от него такое? — покачав седой головой, с горечью повторял он.

Спешить было уже некуда. Ночь провели здесь же, на берегу реки. Мхитар велел послать в Алидзор лазутчиков. А утром вместе с беженцами и войском отправился в Пхндзакар. Верховный властитель решил укрепиться там, собрать снова силы, твердо намереваясь сопротивляться врагу.

Только рассвело, как Тэр-Аветиса позвали к паше. Тысяцкий, не сомкнувший глаз всю ночь, тяжело поднялся с каменного пола. Он осунулся, глаза потухли, нос заострился. Когда собирался выйти, посланец паши сказал:

— Паша просит, чтобы армянский кешиш привел с собой свою ханум[84] и детей. Он хочет одарить их.

Тэр-Аветис в ужасе посмотрел на жену. Но она нисколько не воспротивилась велению паши. Взяла за руку только что проснувшегося Парсадана и пошла следом за посланцем.

Во дворе Армянского Собрания царила суматоха. Аскяры суетливо разбирали шатры, грузили на верблюдов и мулов тяжелые тюки. Конница сипаев в полной готовности стояла у ворот.

Под сенью орехового дерева, на складном стуле, сидел Абдулла паша. Перед ним смиренно стояли Коч Али, Крх Чешмиш, мелик Муси, сотник Мигран и несколько мулл. Все были вооружены и в бронях. За спиной сераскяра стояли полумесяцем остальные паши, главный мулла, советники-европейцы. Они также были при оружии и в походной одежде. Слуги пашей еле сдерживали оседланных коней. «Убираются, — подумал Тэр-Аветис, и сердце дрогнуло от радости. — Уберутся, избавимся». Он подошел и, когда до сераскяра оставалось несколько шагов, подтолкнул сыновей и вместе с ними пал ниц.

— Вставай, высокочтимый тысяцкий, — сказал ласково Абдулла. — Сегодня день нашего братского расставания. Я пожелал повидать тебя, твою благородную супругу и твоих детей. Рад, безумно рад. — Он бросил на Вард-хатун мимолетный взгляд и, глядя на вставшего на ноги тысяцкого, продолжал: — Вот я покидаю вашу страну, армяне. Радуйтесь, так как самый милосердный среди султанов смотрит на вас благосклонно и проявил божественную милость. Он избавил ваш город от непокорного и мятежного Мухитара. Для защиты вашей жизни и ваших детей султан повелел оставить в Алидзоре Коч Али и Крх Чешмиш пашей с их двадцатипятитысячным войском.