— Понятно. Это он мне мстит, зверь! — Мхитар помолчал, затем пристально посмотрел на Горги: — Хочешь еще что-то сказать?
— Да. Гоар желает видеть тебя…
Больше Мхитар не задавал вопросов. Да разве же он сам не хочет ее видеть? Всем существом своим тянется к ней. В голове родились тысячи планов. Что, если переодеться и проникнуть в Хндзореск? Или вывезти Гоар под каким-нибудь предлогом из крепости и уехать, исчезнуть вместе с любимой? Но все планы рушились, едва он вспоминал о долге перед женой, перед Давид-Беком. Какой-то неведомый страх, и рассудок тоже, запрещал ему приближаться к Гоар.
Как может он покинуть нагорье, за освобождение которого была пролита кровь, эту родную и неповторимую, как материнское молоко, Армению? Как оставит он Давид-Бека, войско, народ, который только сейчас вздохнул чуть свободнее в своем доме, как расстанется со вновь созданным правительством?..
Любовь Мхитара к Гоар имела давнюю историю. Родилась она, когда ему было девятнадцать лет, а Гоар — совсем еще подросток. Юношеское чувство обернулось большой любовью…
Но случилось непоправимое: Давид-Бек женил Мхитара на Сатеник. Гоар рвала на себе волосы, заточилась в своих покоях и проклинала Мхитара. Пробовала ненавидеть его, забыть прошлое и не смогла вырвать из сердца.
Считая свое счастье загубленным, Гоар предалась сумасбродной верховой езде и охоте. По ее требованию отец выписал из Вайоцдзора ученую престарелую монахиню, та стала обучать ее грамоте.
Теперь кроме верховой езды и охоты Гоар занималась чтением старинных рукописей, которые за большие деньги покупал ей отец.
Многие просили руки Гоар. На ней хотел жениться единственный сын кафанского мелика Парсадана — военачальник Бали, потом мелик гавара Гегаркуни — Арам, старший сын мелика Шафраза из Брнакота и еще многие другие знатные лица. Но Гоар даже имени их не желала слышать. Она дала обет до конца жизни оставаться в доме своего отца, любить одного Мхитара и жить счастьем видеть его хотя бы издали…
…Воспоминания эти мучили совесть спарапета. Считая себя несчастным, он все же утешался тем большим делом, которому служил. Среди войска и в сражениях Мхитар забывал собственное горе. Но чем могла утешиться Гоар?
Светало, когда Мхитар вернулся на свою половину. Направился к жене и остановился перед дверью. Прислушался.
В щель пробивался свет. Сатеник была в комнате. По большей части она работала на рассвете, когда в замке царила полная тишина и дети еще спали.
Может, войти к ней и, отбросив все условности, рассказать, что его мучают неразрешимые сомнения, что никакими усилиями ему не удается выбросить из сердца и из головы Гоар? Как воспримет эту весть Сатеник? Изгонит его из дома или, приняв яд, покончит с собой? Последняя мысль ужаснула Мхитара. В обоих случаях его страдания не прекратятся. Куда пойти ему, от кого удалиться? От своей помощницы Сатеник, которая является его верной опорой, питает к нему почти материнскую нежность? Уйти от детей — от маленького Давида, чью улыбку он не променял бы на все блага мира? Уйти от Агарона? О нет! Не может он покинуть своих детей, свой дом, свою Сатеник. А если Сатеник уйдет, это станет двойным несчастьем. Дети осиротеют, осиротеет и он сам. Уж лучше молчать. Ничего не говорить жене. Пусть так ничего и не знает, пусть, гордая собою, живет со своими рукописями и детьми… А сам он постарается освободиться от своей страсти…
Мхитар тихо отошел от двери, несколько минут бесцельно бродил в пустом коридоре, затем хлопнул три раза в ладони. Появилась служанка жены с умывальными принадлежностями. Мхитар разделся до пояса и с удовольствием умылся. Освеженный, он вышел на балкон.
Под лучами восходящего солнца сверкали горные снега. В ущельях легли густые тени. Проснулся аван Горис. Облизывая голые скалы, к стенам замка вздымались дымки…
«И чего она упрямится, отказывает женихам? На что надеется? Могла бы уже забыть прошлое, — подумал Мхитар. — Или решила вечно причинять страдания себе и мне? Вышла бы замуж, и все бы кончилось».
По телу пробежал холодок. Он повернулся, чтобы уйти, но невольно вздрогнул и застыл на месте. Прислонившись спиной к резной двери, стояла Сатеник.
Величавая. Плотно сжав губы и вздернув бровь, она глядела вдаль. На бледном лице застыла неодолимая боль. Глаза были влажными и тревожными.
— Холодно, Мхитар, пойдем, — тихо произнесла жена. — Ты уже давно здесь…
— А ты?
— Я всегда с тобою… И навеки!
Безнадежный протест и тяжелый упрек слышались в ее голосе. Мхитар почувствовал это, и в сердце закралось подозрение. Может, она знает о его любви к Гоар? Он ведь раньше не таился в своем чувстве. Люди могли сказать…
— Ты печальна, Сатеник, может, больна? — спросил Мхитар.
— Нет, Мхитар, — ответила она и даже улыбнулась. — Тебе удивляюсь. Отчего ты скрываешь от меня свою боль? Я ведь вижу…
Она бросила на супруга мимолетный, пытливый взгляд. Мхитар отвел глаза. «Знает!» — решил он.
Видя, что супруг не находит ответа, Сатеник сказала:
— Изводишься болью, которую причинили тебе казнь Еликума и пленение Нагаш Акопа? Мучаешься совестью?..
Пожалела. Нарочно не сказала того, о чем думала. К чему лишние страдания? Пусть думает, что ей неведомы его горе и любовь… А Мхитар облегченно вздохнул. «Ничего не знает», — уверовал он и взял жену под руку:
— Пойдем, Сатеник, здесь и впрямь холодно…
Они вошли в ее комнату. Мхитар ощутил запах бумаги, пергамента и чернил. На небольшом столе все еще потрескивала догоревшая свеча… Букет выцветших бессмертников на открытой рукописи. Миниатюрный графин и рядом — китайский кувшинчик. Сдавило горло. Так и есть, Сатеник вела жизнь отшельницы. Склонился над рукописью. С трудом разобрал мелкий почерк жены. Буквы выведены с изумительным старанием. Рядом с текстом нарисован колос и коленопреклоненная женщина.
Мхитар прочел:
«…Но и мой любимый супруг, который дороже мне всех, после бога, вызволил множество женщин с детьми, угоняемых в плен в чужие страны. И пусть последующие поколения молятся о нем, принадлежащем всем, а не мне одной».
Мхитар поднял голову, посмотрел на Сатеник. Ему показалось, что он стоит перед иконой. В печальных глазах жены открывалась ее душевная чистота и красота. Мхитар схватил руку жены и с жаром поцеловал ее.
— Последующие поколения должны молиться прежде о тебе, Сатеник, — прошептал он с благоговением. И снова почувствовал себя виноватым перед нею.
И все же он был не в силах надолго оставаться дома и без конца видеть молчаливое страдание жены, ее взгляды, которые, казалось, говорили: «Я люблю тебя, но я знаю, что ты не мой».
Взяв с собою небольшой отряд воинов, Мхитар первым делом отправился навестить мелика Туринджа. Приехал, расцеловался с ним, чем ужасно смутил старика; побывал в жилищах пхндзакарцев, раздал людям деньги на покупку семян. С аппетитом поел приготовленную пхндзакарскими старухами просяную кашу — вкус ее запомнился ему еще с детства. Прожив немного у Туринджа, велел позвать из Гандзака знакомого бродячего дервиша и, оделив его деньгами, отправил в Тавриз на поиски Нагаш Акопа. Надеялся, что, может, удастся освободить его из плена.
Вскоре Мхитару наскучило в Пхндзакаре. Он взял с собой десятника Товму и, перевалив через снежное плоскогорье Ераблура, неожиданно появился в крепости сисаканского мелика Шафраза. Тот скучал в своем задавленном сугробами аване Брнакот, и ему и в голову не приходило, что кто-нибудь отважится в эту зиму приблизиться к границам его владений.
Пировали три дня. В честь Мхитара мелик женил своего пятнадцатилетнего сына. Когда спарапет надел на жениха венец, тот от волнения расплакался, как истинное дитя.
Из Сисакана Мхитар спустился в низинный гавар Цгук, где на глазах у всего народа велел наказать лорадзорского старшину, чинившего беззакония. И старшину поделом избили.
По ущелью реки Воротан Мхитар проехал к Баркушату.
В Дзагедзор вернулся спустя месяц после отъезда. Хотя он и избавился от душевного терзания, зато утомился от бесконечных пиршеств? Первые сутки дома проспал как убитый…
