— Сейчас приеду. Будь там.

И сбрасываю вызов.

До поселка добираюсь в рекордные сроки.

Охранник меня пропускает без возражений. Похоже, Алена его предупредила.

Добираюсь до нужного дома и сразу же отмечаю выбитое окно и подкопченную стену. Урон вроде бы невелик, но посмотрим, как там внутри.

На крыльцо выходит Алена. Губы недовольно поджаты, брови нахмурены.

Даже не пытаюсь сдержаться — подхожу и заключаю в объятья.

— Дурные малолетки, — шипит моя валькирия. — Понапиваются, идиоты…

Я облегченно вздыхаю. Признаться, подумал на Оболенского. Что-то он притих последнее время. Агатов, конечно, обещал разобраться, но в искренние мотивы этого индюка в костюме слабо верилось.

— Это дети устроили? — уточняю все-таки.

— Да какие дети! Лбы здоровые! Вечеринка у них тут, оказывается. Ну и вот… Повеселились! Один идиот другому спор проиграл.

— А твой дом тут причем?

— Ни причём! Выбрали случайно. Решили во взломщиков поиграть. А в итоге еще и подожгли. Влезли через окно, светили себе зажигалками. А у меня тюль…

— Так. Ясно. Что с сигнализацией?

— Убрали ее. Отец виновника торжества фирму по сигналкам держит. Вот юные дарования свои силы и опробовали. Закоптили мне всю гостиную! Теперь воняет ужасно. С тюли огонь перекинулся на панно, которое рядом висит. Оно большое. Было… Теперь во всем доме пластиком пахнет!..

Смотрит на меня гневным взглядом.

— …Детки же от страха сбежали! Даже потушить не пробовали. А я уже думала сюда переезжать обратно. Чтобы Наденька воздухом свежим дышала и…

— Кхм, Елена Николаевна, можно вас? — кашляет кто-то сзади.

Вот черт. Приходится разжать руки.

У входа стоит мужчина в возрасте. Очевидно, один из жильцов поселка.

— Здравствуйте, Эдуард Федорович, — сухо здоровается Аленка. — Как раз собиралась вам звонить.

— Я представляю, с какой целью. Поэтому решил лично принести извинения за сына. И предложить оплатить ремонт, а также на это время пожить в новом доме. Я приобрел его не так давно. В этом же поселке, рядом с ручьем. Хотел отселятся, подарок сыну на совершеннолетие сделать, — усмехнулся криво и поправил очки. — Но теперь думаю, что обойдется. Нужно мальчика воспитывать.

Алена тушуется.

— Мне как-то неловко… Есть квартира, где я живу. Все в порядке.

— Пожалуйста, не отказывайтесь. Я очень хочу загладить неприятный инцидент. Дом абсолютно новый и готов к проживанию. Обустраивайтесь там на свой вкус.

И, шагнув к нам, мужчина протягивает ключи.

Кинув быстрый взгляд на Алену, беру предложенное.

— Спасибо, — благодарю совершенно искреннее. — Мы воспользуемся вашим предложением.

Лицо Эдуарда Федоровича смягчается. Он явно рад это слышать.

— И огромная моя благодарность, что вы не писали заявление, Елена Николаевна. Мой балбес и сам в шоке от произошедшего. Получилось случайно.

— Ничего. Я… я все понимаю.

Эдуард Федорович кивает и, сдержанно попрощавшись, уходит.

— Ты не писала заявление? — хмыкаю, оборачиваясь к Алене.

Она ежится.

— Тарские тут пять лет как живут… Я его балбеса еще подростком знала.

— Ну, тогда пошли осматривать дом, — звеню ключами.

— Демьян…

— Ничего не знаю. Наденьке свежий воздух нужен. И будет где няню разместить. А то ты скоро дойдешь от бессонницы.

— Другие и без нянь справляются, — бурчит Аленка, но послушно спускается с крыльца.

Перехватываю ее под руку, с удовольствием отмечая, что отстранятся она не спешит.

Вместе мы идем вверх по улице. Новый домик находится у самой кромки леса, около небольшого ручья. Место облагороженное, для прогулок с коляской подойдет отлично.

Похоже, Алена со мной солидарна.

Чувствую ее беспокойство и восторг, когда мы заходим в дом.

Он небольшой, в два этажа. Очень уютный, выполнен в деревенском стиле.

— Я думала, тут все в деловом стиле будет… Ну знаешь, вроде хай-тек, все дела…

— Может, Эдуард Федорович любит дома под старину. Не важно. Но он прав, сына нужно воспитывать. А тебе сюда переехать. На время. Тем более ты сделаешь человеку приятное. Он не будет чувствовать за собой вины.

— Я смотрю, ты у Генриха Вольфовича хлеб отбираешь, — бурчит Аленка.

Смеюсь, оценив ее шутку про немца. А потом сгребаю свою бедовую красавицу в охапку и целую.

Волна жара облизывает с головы до ног, а голову ведет с такой силой, что дышать невозможно.

Аленкины губы — как самый сладкий на свете хмель. Пью его жадно, пока не отобрали. Ладони скользят по узкой спине и хрупкой талии, зарываюсь пальцами в распущенные локоны. Че-е-ерт… Как же хочется почувствовать их снова длинными. Намотать на кулак, потянуть слегка и…

— Д-демьян, — тихонько стонет Алена.

Опять!

Каждый раз отталкивает, и мне приходится подчиняться! Через силу заставляю себя отстраниться.

— Не удержался.

Голос звучит хрипло, отрывисто. Обвожу пальцем припухшие губы, с удовольствием замечая, как зрачки Аленки расширяются.

Она тоже реагирует. Ей хочется большего. Но не подпускает… Черт. Может, нам обоим к психологу? Вот немец рад будет.

— Нужно заняться переездом, — Аленка отходит от меня на несколько шагов и скрещивает руки на груди.

В глаза не смотрит. А щеки все красные и дышит нервно и часто.

С трудом дается ей равнодушие, вижу-вижу. Да только и я уже на пределе.

— Займемся, — обещаю многозначительно. — Вот прямо сегодня.

— Да, не так я себе представляла новоселье…

Наденька беспокойно хнычет, в сотый раз выплевывая пустышку, а я наматываю круги по гостиной.

Нанятая мною няня неожиданно приболела. Поэтому приходится справляться самой.

Я не жалуюсь. И плачь дочки меня совсем не раздражает. Но эта беспомощность… Я ужасно хочу помочь хоть чем-нибудь! Уже и капельки дала, и пеленку теплую на животик клала — ничего не помогает.

Наденька куксится и пачкает памперс.

— Ну что, малышка, давай переодеваться…

Кладу свою красавицу на пеленальный столик. Начинаю переодевать, а у самой прямо горло перехватывает! Какая же она все-таки маленькая и хорошенькая! Хочется обнять, поцеловать и с рук не спускать!

— Не надо плакать, — шепчу, намазывая попку кремом. — Бабушка говорила, что я тоже животиком страдала. Мама с отцом как-то гостили все лето в деревне… Там очень хорошо. Домик все еще стоит, и мы туда обязательно съездим.

Дочка прислушивается к моей болтовне. Ей вообще очень нравится, когда с нею разговаривают.

Особенно Демьян.

Внизу живота приятно тянет и дыхание сбивается.

С каждым днем мне все труднее выдерживать дистанцию, но и в омут без оглядки я тоже не могу! А Ястребовский как чувствует. Все время он рядом, прикасается, обнимает, целует…

Наверное, его надо попросить этого не делать. Мне просто нужно еще немного времени подумать.

В мятущиеся мысли вклинивается перезвон домофона.

Кто это может быть? Уже почти полночь. Но чужих бы не пропустил охранник, это значит… Сердце стукнуло радостно и тревожно. Обругав себя тряпкой, я подхватила Наденьку и пошла к двери.

Так и есть. У ворот топтался Демьян.

— Ты с ума сошел, — прошипела, нажимая кнопку вызова. — Уже поздно!

— Я тоже рад тебя слышать, Алён. Впустишь?

Что за вопросы? Открываю дверь.

Демьян заходит, принося на своей одежде ночную прохладу.

— Привет, — улыбается, а у меня коленки слабеют.

— Привет, — шепчу, взглядом указывая на притихшую Наденьку.

Дочка еще не спит. Ее заинтересовал ночной визитер.

— Я видел, то у тебя свет горит. Решил заехать.

— Может это няня не спала.

— Видимо, мне повезло.

И Демьян идет мыть руки.

— Можно? — спрашивает, когда мы возвращаемся в гостиную.

Жму плечами и отдаю дочь. Мне хотя бы в душ надо сбегать, да и глаза слипаются.

Наденька кряхтит о чем-то своем, но быстро замолкает под воркование Демьяна. Усевшись на кресло, он легко держит девочку одной рукой, а второй подхватывает погремушку и начинает играть.