— У тебя минута, — сухо произносит Аленка.

Лучше бы пощечину залепила, и то приятнее было бы. Но вместо ответа я включаю диктофон.

Там весь наш разговор с Оболенским записан, как он меня уламывает контракты нужные пропихнуть.

Алена слушает, но словно бы не слышит — никаких эмоций, будто передо мной восковой манекен, завернутый в плед. Ей плевать на летнюю духоту и меня в том числе.

Запись обрывается и опять повисает тишина. Она давит на барабанные перепонки, заставляет нервничать и чувствовать себя с каждой секундой все паскуднее.

А чего я ждал, собственно? Радостных воплей благодарности? Только не от этой девушки.

— Спасибо, что предупредил, — наконец отмирает Аленка. — Это все?

Хочу сказать, что да. Я предупредил, теперь Аленка и близко Оболенского не подпустит. И, возможно, вообще оборвет с ним контакты. Но вместо того, чтобы извиниться за поздний визит и уйти, выдаю тихое:

— Прости, Алена. Я повел себя как мудак…

Девушка вздрагивает. В темных глазах мелькает что-то такое, от чего на секунду перехватывает дыхание, но я продолжаю:

— … Это я виноват, что не сдержался. Дал шанс надеяться на… — проглатываю сухой комок, — на отношения. Ты ведь еще совсем девчонка была. Неопытная, чистая. Я понимал и должен был остановиться. Но…

Алена молчит. Только глаза блестят ярче, может, из-за подступающих слез или мне просто кажется.

— … Я только хотел сказать, что не изменял тебе. Хоть это уже и не важно.

— Не важно, — эхом повторяет девушка.

А потом захлопывает дверь.

Вот и весь разговор. Хочется треснуть кулаком об стену или налакаться до беспамятства. Как мне теперь общаться с Аленой? Не знаю.

Оболенский наверняка не оставит меня без надзора, по любому кого-то успел науськать и денег всунуть. Придется отыгрывать попытки сближения.

Иду к своей машине под конвоем охранника.

Кажется, он сожалеет, что не смог приложить меня чем-нибудь тяжелым.

Я тоже.

Может, тогда не было бы так паскудно. Я словно пытался склеить тонкую фарфоровую чашку, но выходило только хуже.

Сажусь в машину, но не сразу завожу мотор.

В голове словно камни ворочаются — тяжело и медленно.

Нужно что-то придумать… Не знаю… Хотя бы как-то наладить диалог. Или не сделать хуже…

Идея приходит настолько неожиданно, что я на мгновение престаю дышать.

Психолог!

Тот самый, который общался с Аленой. Наверняка он сможет подсказать несколько правильных поступков.

Завожу мотор и тороплюсь прочь из коттеджного поселка. Мне нужно постараться найти этого врача. Хорошо, что я помню, как выглядит мужчина.

День похорон смазывается в одно безликое серое пятно. Я вижу себя будто со стороны. Вокруг какие-то люди, они что-то говорят, то исчезают, то появляются снова… Много знакомых, коллег, сочувствия и неискренних слез.

А у меня до сих пор глаза сухие.

Стою у свежей могилы и отрешенно смотрю на огромный холм их венков. Заботу об организации погребения взял на себя Витко, за что я ему искренне благодарна. Сама бы я ни за что не справилась.

— Елена Николаевна? — раздается за спиной незнакомый голос с чуть заметным акцентом. — Примите мои соболезнования.

Буквально заставляю себя развернуться и взглянуть на говорившего.

Первое, что бросается в глаза — эффектная внешность. Мужчине около сорока, может, немного меньше. Чем-то похож на Кристиана Бэйла, когда он в «Эквилибриум» снимался, только черты лица грубее и резче. Наверняка за таким шлейф из разбитых женских сердец, но мое и так все переломано — ничего не дрогнет.

— Спасибо, — произношу сухо.

Мне не интересно, кто этот красивый незнакомец. Ужасно хочется остаться одной, но мужчина не торопится уходить.

— Я Владислав Агатов — давний друг вашего мужа.

Жму плечами.

— Никогда о вас не слышала.

Мужчина хмурит темные брови.

— Понимаю. В последние несколько лет мы с Артуром редко общались. По правде сказать, я виноват перед ним. Из-за аварии, — мужчина замолкает и смотрит внимательно.

Думает, что не знаю? Зря. Между нами не было тайн.

Киваю, чтобы показать свою осведомленность.

— Так вот, поддержка друга была очень нужна Артуру. Но в это время я и сам погряз в сердечных делах, — мужчина чуть заметно морщится. Очевидно, эта тема ему неприятна. — В общем, я совершил ошибку. Между нами состоялся неприятный разговор… Что толку теперь об этом вспоминать. Очень жаль, что я не успел поговорить с ним.

Да, мне тоже жаль… Только не Владислава, а своего упущенного шанса.

— Понимаю, сейчас вам не до этого, но, может, вы согласитесь на несколько встреч? Хочется узнать, как жил Артур все это время.

— Наверное потом, — наконец разлепляю губы.

Погода держится солнечная и теплая, но мне холодно. Внутри ледяная космическая пустота. А этот мужчина рядом вызывает только одно желание — уйти. Он мне не нравится. И вообще ничего не нравится — ни это чертово солнце, ни щебет птиц.

Хочется бежать отсюда. Закрыться в доме, упасть на кровать и разревется уже наконец. Но я не могу. Будто замерзла вся.

— Возьмите, — мужчина протягивает мне визитку. — Тут мой номер. Я занимаюсь тем же, чем и Артур при жизни. Строительная компания, только не в России.

Да плевать. Но визитку я беру.

— Вас подвезти? — делает еще одну попытку навязать свое общество, но я только головой мотаю.

Не надо меня никуда подвозить. Транспорт с водителем есть.

Мужчина кивает, словно прочитав мои мысли и удаляется.

Еще некоторое время я смотрю на широкоплечую фигуру, а потом отворачиваюсь. Побуду еще пять минут. А потом и мне пора уходить. Как бы не было паршиво — дела не станут ждать. Я обязана позаботиться не только о фирме, но и о будущем ребенке. Через семь месяцев Ульяна должна родить.

***

Демьян

— Ну и ну, сам Демьян Ястребовский. Какая честь.

Генрих Вольфович Шнайдер откровенно забавляется. Скалит лошадиные зубы, блестит очками, а взгляд — словно у питбуля, который след взял.

Стискиваю кулаки, только чтобы не ответить ругательством.

— Вижу я, не вовремя, — киваю на чашку дымящегося кофе. — Могу уйти.

Мужчина жмет плечами.

— Уходите. Я насильно никого не держу.

И ведь ему реально все-равно. А я сейчас поставил себя в глупое положение.

— Вот и договорились. Только прежде вы мне кое-что поясните насчет Ал… Елены Николаевны.

Психолог откидывается на спинку кресла. Очень дорогое, кожаное, да и весь кабинет прямо-таки орет о благосостоянии владельца, хоть и оформлен в выдержанном неброском стиле.

— Зачем вам что-то пояснять? Вы сделали выводы при первой нашей встрече. В любовники к Елене Николаевне определили.

Сказать мне нечего. Но и смущаться не собираюсь. Если перед кем и виноват — то только перед Аленой, в своих грязных подозрениях. Сам не понимаю, откуда эта чушь в голове взялась.

— Мне нужна ваша помощь, — перехожу к цели своего визита. — Совет насчет общения с… Еленой Николаевной.

Немец удивленно выгибает бровь.

— Полагаю, вариант оставить девушку в покое вы не рассматриваете?

Нет, не рассматриваю. Я действительно и хочу помочь. Алене сейчас плохо. От моего присутствия рядом — еще хуже. Но я должен отвадить Оболенского. Не ради увещевания совести. Просто должен.

Немец снимает очки с аккуратно кладет их на стол. Золотые дужки тускло поблескивают… Алена тоже теперь в очках. Наверное, после случившегося в больнице.

— Хорошо, я помогу вам, — произносит после недолгого молчания. — Но на определенных условиях.

— Каких?

— Для начала, не стану работать свахой, и тем более — распространяться о прошлом девушки. Мои советы будут исключительно во благо Елены Николаевны, и только для того, чтобы вы сделали еще хуже из-за своей неуклюжести.

Очень профессионально, черт возьми. Но Шнайдер, очевидно, тоже понимает, что я не отступлюсь — с его помощью или без.