Аленка тушуется. Я же покидаю кабинет, повинуясь строгому взгляду немца.

В душе не знаю, о чем он собрался говорить.

Врачебная этика вроде бы не нарушена. Любой имеет право посещать психолога. Ни о каких личных делах Алены Шнайдер не рассказывал, наоборот, делала так, чтобы я косяков не напорол… Но доверие — оно ведь такое хрупкое. И сейчас Алена может закрыться от человека, который хотел просто помочь.

Чувствую себя паршиво.

Но еще хуже — опять встретить на улице «братка». Сейчас я точно не готов к беседам.

Мужчина тоже узнает меня. Кивает и… ничего не говорит, просто молча курит. Чуйка у него, что ли? Плевать. Надо собраться с мыслями и попытаться объяснить Алене, что я не собирался лезть к ней в душу, используя для этого Шнайдера.

Наверное, уместно прекратить сеансы. Немец поймет.

Не знаю, сколько проходит времени в напряженных размышлениях. Девушка светлой тенью возникла на пороге и…

— Ты… — начинает, глядя на меня. — Ой, здравствуйте, — выдает, удивленно рассматривая «братка».

Мужик неторопливо поднимается. А я закипать начинаю — не нравится мне его чеширская улыбочка.

— И вам не хворать, — гудит бугай и тут же на меня взгляд переводит. Опять мрачнеет. — Этот козлик вас не обижал?

— Пасть завали, переросток, — сам вскакиваю на ноги.

Оскорблять себя не позволю. Особенно в присутствии Алены.

Браток лениво разминает шею. Кулаки сжаты. Я отзеркаливаю. Драться реши? Прекрасно! Мне как раз не помешает размяться.

— Демьян, хватит! — между нами возникает легкая девичья фигура. Черт, до чего же духи у нее вкусные. Даже остываю слегка.

— Он меня не обижает. Все в порядке, — скороговоркой тараторит Алена, пытаясь закрыть меня собой.

Вот смешная.

Браток жмет плечами. А взгляд — что твой рентген, так и сканирует.

— Обращайся, если что. Разрулим. Меня Данилой звать. Данила Ферзевский.

И топает ко входу. Очевидно, сейчас его время.

Алена тяжело выдыхает и садится на лавку. Я тоже.

— Не волнуйся, — нарушаю вязкую тишину. — Больше к Шнайдеру я не сунусь. В общем, я пришел к нему только из-за желания сделать хоть что-то правильно.

— Откуда ты узнал?

Шепот Алены еле слышный. Не хочет слышать ответ, но говорит. Такая храбрая. Прежняя Алена не стала бы выяснять отношения. Но она изменилась. Это вызывает восхищение. И страх… Как теперь с ней общаться?

— Я видел вас в кафе, — отвечаю, максимально аккуратно подбирая слова. — Снимал квартиру недалеко от пяти углов. Вышел прогуляться… Сначала не понял, а потом…

— Додумал себе какую-нибудь гадость.

Что ж, от правды я никогда не бегал. Наверное, это единственное, что можно записать в плюс.

— Додумал. Но потом понял, что ошибся. Услышал ваш с мужем разговор в ресторане. Я тогда внизу был, у туалетов.

— Господи, — Алена утыкается в ладони и замирает.

Я тоже чувствую себя отвратительно. Тяжелый разговор. Уж я-то знаю, каково это — выглядеть перед кем-то слабым и жалким. В детстве Алена меня видела таким не раз.

— Мне жаль, что я ничего не знал тогда…

Ответом становится короткий смешок.

— А если бы знал, тогда что? Женился?

Не думал над этим. Но перед глазами вдруг Алена в белом подвенечном платье. Светленькая, с роскошными длинными волосами и нежной улыбкой. Дух перехватывает.

— Трудно сказать, — выдаю почти по слогам. — Но Юлию бы оставил. И от ребенка не отказался.

***

— Ах, слышала бы тебя бедная госпожа Ястребовская…

Боль все-таки прорывается ядовитым восклицанием. Мне та-а-а плохо и стыдно. Хочется исчезнуть.

Когда-то я сгорала от желания позвонить Ястребовскому и высказаться. И про беременность, и про больницу, и про его свадьбу… А потом проклянуть. Пожелать ему, чтобы он прочувствовал все тоже, что и я. Чтобы он любил жену, а она его — нет. И рога бы ему до небес наставила, а потом бросила — подло и жестоко. Но так ничего и не сделала. Не смогла. Понимала, что мои чувства — это мои проблемы. Но, кажется, даже если бы высказалась — и тут бы вышла промашка.

— Госпоже Ястребовской глубоко плевать, — подтверждает мои мысли Демьян. — Она хорошо проводит время и ни в чем себе не отказывает.

Вопреки ожиданиям, слышать это неприятно.

— Значит, жениться ради денег, — пробормотала, нервно растирая занемевшие от холода пальцы. Но Демьян опять качает головой.

— Не из-за денег. Тогда мне казалось, что все по-настоящему. Ярко, необычно, ново… Юлия обожала свободу. Делала, что хотела, в ней не было заморочек вроде «что люди скажут». Никому не пыталась угодить. Мы познакомились в клубе. Вернее — это она со мной познакомилась. Захотела — и подошла. Уверенная, дерзкая. А потом, еще и номер узнала. Оболенская никогда не скрывала своих целей хорошо провести время… Без обязательств. Это зацепило. Ну а дальше… Оно как-то само. Не спрашивай, я сам не понимаю.

— Глоток свободы? — шепчу, а в голове слова Генриха Вольфовича.

Он ведь про это и говорил! Я не пыталась ставить ему в упрек контакты с Ястребовским — начала говорить об Артуре, как будто встречи с Демьяном и не было. Но мужчина прекрасно понял, что меня зацепило.

«— Демьян Викторович, как и вы, бежит от своего прошлого. Только его беда — крайне тяжелое детство. Даже я, видавший многое, удивлен. Обычно люди, пережившие такой прессинг, подвержены разного рода паническим атакам или истерикам. Нет, не спешите возражать, я его не оправдываю. Просто хочу сказать — вы ведь тоже часть прошлого. Видели его слабости, знаете, через что ему пришлось пройти… Мужчины такого избегают. Понимаете?»

Да, теперь я понимаю. Демьян рвался начать все с чистого листа, а я — живое напоминание о его унижениях. Всякого ведь видела. Избитого, грязного… Заплаканного тоже.

— Глоток свободы, да, — задумчиво повторяет Ястребовский. — Первое время я так думал. Юлия смекнула, что в постель с наскока не получится. Сменила тактику. Ей нравилось охотится.

— Не боишься, что она и сейчас на охоте?

А самой в пору за голову хвататься, совсем ты — Алена — дошла. Личную жизнь Ястребовского обсуждать!

Демьян ненадолго замолкает. Словно что-то обдумывает.

— Возможно. Нет, почти наверняка, — поворачивается и смотрит так, что сердце ухает в пятки. — Мне все равно. Я на развод подаю…

Наверное, мой вид достаточно шокированный, раз Демьян торопливо добавляет:

— … Жизнь с ней — вообще не вариант. Мы совсем разные. Не думаю, что Юлия будет против.

— А… а Оболенский? — ляпаю первое, что приходит в голову.

— С этим хуже. Знаешь, почему «Вектор-Элит» по таким скидкам работал? Юлия накосячила. В голове одни дискотеки, вместо работы. А зачем стараться? Папочка обеспечивает. Черт, — шипит и морщится. — Ей почти тридцать. А ведет себя как подросток. Нет, с меня хватит. Не хочу работать нянькой.

А я только головой качаю. Наверное, такая новость заставила меня позлорадствовать, но сейчас эмоциях такой сумбур, что голова болит.

Слишком много всего, и как к этому относится — не знаю.

Пусть Ястребовский разводится, судится, отношения выясняет — плевать. Моя задача — сохранить фирму.

Если для этого нужно воспользоваться Демьяном, значит так тому и быть. К тому же, пора немного браться за ум и думать о скором пополнении в семействе. Страшно. Я еще не чувствую себя мамой, но должна этому научится.

Соскребаю остатки воли и выдаю то, что должна.

— Демьян, спасибо, конечно, за откровенный разговор. И за помощь, — добавляю торопливо. — Но пойми правильно, я бы хотела за нее заплатить…

Брови Ястребовского ползут вверх, но я отмахиваюсь от возражений.

— … Ты не обязан ничего для меня делать. Поэтому не отказывайся. Любая работа должна быть оплачена. Но когда все закончится…

— Я понял, — Демьян встает первым, а взгляд такой… тяжелый. Словно я ему тут кучу гадостей наговорила. — Насчет Шнайдера — не переживай. Больше я к нему не ходок.

Жму плечами. Это вообще не должно меня волновать. Но волнует.