Но еще лучшую штуку отмочил Жансон.

Мы заканчивали осмотр кафедрального собора. Вокруг нас так и сновали статные попы в длинных черных рясах, с курчавыми холеными бородами. Наперебой рассказывали о благих деяниях Григория Просветителя. Алеша переводил, как умел. Даже вспотел, бедняга. Вышли из собора, и один из попов, махнув рукой в сторону длинных двухэтажных пристроек из серо-розового туфа, торжественно сообщил, что здесь находится резиденция верховного патриарха, католикоса всех армян.

— Ладно, — сказал я. — Католикос так католикос. А нам, пожалуй, пора.

Но пришлось еще задержаться возле бюста поэта и просветителя XIX века Рафаэля Патканяна, воздвигнутого перед зданием бывшей светской школы. Вот тут-то ко мне и подошел Жансон.

— Ты можешь устроить нам встречу с католикосом? — требовательно спросил он.

— Здравствуйте, — сказал я. — Только этого еще не хватало. На кой черт он тебе понадобился? Ты же, надеюсь, атеист?

— В этом всё дело, мой мальчик. Представь, что мой отец преподает теологию в одном из брюссельских колледжей. Иногда, когда у нас обоих выпадает свободная минута, мы ведем с ним дискуссии. Часто отец побивает меня, как щенка; он отлично эрудирован, мой старик! И вот, понимаешь ли, представляется возможность узнать что-то новое о догмах армяно-григорианской церкви. Я очень бы хотел поговорить с католикосом или хотя бы с его ближайшими советниками.

Он просто огорошил меня этой просьбой. И проявил несвойственную ему настойчивость: «Организуй, устрой, мне необходимо». Эк ведь приспичило!

Я решил посоветоваться с Регусом.

Наш комендант изумленно зашевелил грозными лохматыми бровями и высказался в том плане, что организация встречи делегации КИМа с главою армянской церкви вряд ли может быть отнесена к мероприятиям по укреплению интернациональной связи.

— Ничего не получится, Морис, — сказал я Жансону. — Во-первых, всё это никому не нужная чепуха, а во-вторых, мы должны еще осмотреть развалины Звартноца, ну и, конечно, пообедать. А потом в Караклис… Так что придется тебе обойтись без этой встречи.

Он пожал своими круглыми плечами, скорчил недовольную гримасу и молча отошел.

Поехали в Звартноц. Это километров шесть-семь от города. Маленький раздолбанный грузовичок (Седик Арапетянц решительно заявил, что наш автобус нуждается в некотором ремонте) живо доставил нас на место.

Среди равнины, покрытой высокой сочной травой, разбросаны были обломки розового и черного туфа. Вот он — знаменитый Звартноц, что по-русски означает «Храм бдящих сил»…

Словно из-под земли возникший монах-экскурсовод стал распространяться о том, что храм был круглым, трехъярусным, купольным и такой неимоверной красоты, что какой-то император византийский захотел, кровь из носа, построить точно такой же у себя в Константинополе. Но только из этой затеи ничего не вышло, так как строитель храма помер по дороге в Византию.

Потом мы бродили среди развалин, и камни оживали на наших глазах. На одном теплели гроздья винограда — бледно-розовые, налитые соком и солнечным светом, на другом рельефно выступала замысловатая вязь орнамента и вдруг резко обрывалась на темных, как теснины, изломах. Мощные двухметровые капители в виде орлиных крыл, распростертых в полете…

Мамуд и Чарли долго стояли перед этими розовыми, поседевшими от старости могучими крылами, восхищенно цокали и обменивались мнениями:

— Да-а-а… Совершенно самобытно…

— Какое смелое и точное решение! Архитектор пренебрег классическими традициями. Посмотри, даже намека нет на коринф или ионику.

Защелкал «кодак» Чарли. Мамуд обхватил мои плечи.

— Как прекрасно, Митя, — сказал он дрогнувшим голосом.

А я думал: вот если бы соединить все эти глыбы туфа, взметнуть ввысь и увидеть круглое, как снежная шапка Арарата, величественное здание храма, розовеющее под полуденным солнцем.

Стало жарко. Кое-кто из ребят, утомившись от впечатлений, уже валялся на траве. Пора было возвращаться.

И тут я обнаружил, что Жансон куда-то исчез. Приехал вместе со всеми, слушал рассказ экскурсовода-монаха, ходил среди руин, засунув руки в карманы, и вдруг провалился.

Сперва я не очень беспокоился, так как знал, что Морис обычно следует старой восточной мудрости: лучше стоять, чем ходить, лучше сидеть, чем стоять, лучше лежать, чем сидеть… Наверное, разлегся где-нибудь на травушке-муравушке и в ус не дует!

На всякий случай я несколько раз крикнул:

— Морис! Эй, Морис!

Только камни глухо пророкотали мне в ответ: «Э-э-й, Мори-ис!»

— Ты видел Жансона? — спросил я Алешу.

— Да тут он был… Еще к монаху подходил. Оказывается, тот еще как по-французски лопочет.

— Спит где-нибудь, — пожала плечами Симон.

— Но нам пора возвращаться. Давайте-ка, братцы, поищем Мориса.

— Я сейчас, — сказал Жозя.

Длинноногий, он носился среди руин Звартноца как олень.

— Нигде нет, — сообщил он, едва переводя дух. — Мистика какая-то.

Я огляделся. Ровное, как футбольное поле, место. Несколько чахлых, скрюченных деревьев. Охровые всплески холмов на горизонте. Вьется желтая лента дороги. Куда тут денешься? И в самом деле, мистика какая-то!

— Может, у него живот заболел, — высказал предположение Чарли.

Наш комендант затрепыхал лохматыми бровями, — мол, нам теперь не до шуток.

Забрались в грузовичок и мигом домчались до гостиницы, возле которой стоял на приколе наш автобус. Я был почему-то уверен, что вот сейчас нам навстречу из окна автобуса выглянет заспанная физиономия Жансона и на мои упреки он махнет рукой и пробурчит: «Решил соснуть до обеда, мой мальчик. Только и всего».

Но в автобусе Жансона не оказалось. Седик Арапетянц божился и клялся, что он не спал, а все эти часы возился со свечами и Жансона не видел.

И самое главное — не было такого случая, чтобы Морис опоздал к завтраку, обеду или ужину. Флегматичный валлонец всегда отдавал должное хорошей кухне, особенно кавказской. А тут нам пришлось начать и кончить обед без него. И я встревожился не на шутку. Спросил Франца, что он думает по поводу исчезновения Мориса.

— Мы не в джунглях… И Жансон, во всяком случае, слишком толст для иголки. Вряд ли может затеряться, — хладнокровно сказал Франц.

Может быть, Маргарет? По правде сказать, я всячески избегал говорить с ней о Жансоне. Всё-таки она его когда-то целовала. Но раз уж такое дело…

— Что могло случиться с Морисом? Ты как думаешь?

— Понять мне трудно. Он ничего не сказал сегодня…

— А ты с ним всё-таки разговариваешь? — ревниво перебил я.

Она строго посмотрела мне в глаза:

— Разве он перестал быть товарищем твоим и моим?

— Да нет, Маджи… Я не так выразился. Одним словом, по-дурацки у меня вышло… Но куда всё же он исчез?

Регус — мрачнее тучи. Среди бела дня пропал человек. И не помогли ни всевидящие рачьи глаза бдительного коменданта, ни «шпайер», постукивающий его по ляжке.

— Не исключаю акта, — бросил он отрывисто. — Придется связаться с местным ГПУ. — И пошел в кабинет заведующего гостиницей, чтобы свистать всех наверх.

Наши сопровождающие из Цекамола Армении, взвалив на себя всю тяжесть ответственности за случившееся, уже метались по всему Вагаршапату, разыскивая следы Шансона. Они намеревались мобилизовать всех местных комсомольцев и «частым гребнем» прочесать городок.

А ведь чем черт не шутит! Может, и в самом деле происки какой-нибудь подпольной организации. Буржуазные националисты или эти самые дашнаки… Нечего сказать, хорошенькая получится поездка!

И когда весь город перекликался звонками телефонов, которые накручивали и Регус, и я, и ребята из ЦК, когда уже в гостиницу пожаловал румяный, тонкоусый, с осиной талией товарищ из районного отделения ГПУ, потребовавший «подробностей и еще раз подробностей», когда даже землетрясение в Ленинакане, на наш взгляд, меркло перед случившимся в древней резиденции католикоса, когда наше расписание оказалось нарушенным на три с лишним часа и в гостинице началось переселение народов, дабы освободить места для нашей, по-видимому, неизбежной ночевки, — Морис Жансон появился среди нас. И вид у него был не только не смущенный, но, я бы сказал, победительный, и весьма сытый, как у кота, слопавшего полное блюдце сметаны.