Мастер, не догадываясь о недобрых мыслях ученицы, продолжал:

— Представь, что ты являешься носителем покоя — ради себя и других. Представь, что становишься свободна. Затем, позволяя своему осознаванию расшириться вовне, за пределы тебя самой, твоих собственных интересов, вспомни о маге — или нескольких магах — которые переживают огромные страдания, будь то страдания физические, умственные или оба вида сразу.

Розалия сразу вспомнила своё испытание на отборе, в больнице: красивую малышку с огромной ножкой, бывшего выгоревшего мага, Ириса. А сколько там ещё больных! А учитель всё говорил и говорил:

— Ясно вспомни об этих страдающих магах и пристально созерцай их и те страдания, что они переживают, чтобы эти страдания стали для тебя реальны. С каждым вдохом зарождай в себе желание: «Пусть вы, как и я, будете свободны, свободны от страданий, этих очевидных страданий и лежащих в их основе причин, каковы бы они ни были». Медитируй!

Розалии вспомнились счастливые лица Ириса и малышки из больницы.

«Уже давно зародила я в себе эти желания и даже выродила что-то хорошее своей непослушной магией. И зачем только мне эта медитация, не понимаю…И школа эта мне не нужна… Хотя Сония теперь обзавидуется на мою фигурку, в этом мастер постарался на славу. Как там моя компаньонка, интересно? Я так и не узнала, куда она подевалась, пока я спала. Как только вернусь в город, пошлю магический вестник. А, может, можно отсюда его послать?»

Учитель протяжно нудил над ухом:

— Затем с каждым вдохом, хотя страдания подлинны и реальны здесь и сейчас, погрузись в царство возможного, представляя себе свободу от страданий этих магов с устремлением: «Пусть так и будет».

«Да так и есть, чего представлять?…Девочке лучше, а Ирис вообще восстановился.»

— Затем отпусти все видимости и все устремления, все представления, и успокой свое осознавание в его собственной природе, без какого-либо конкретного объекта.

«О, Ясноликий! Да, когда же это закончится!? Жрать, прости, Ясноликий — кушать — так хочется…С самого приюта мне так сильно кушать не хотелось…»

Асмеш перестал вышагивать перед Розалией, как маятник, остановился, заложил руки за спину и со значением произнёс:

— Завершение медитации. Отправляйтесь к своему общежитию, ученица. Как раз успеете ещё понаблюдать за окончанием наказания своего тренировочного ряда и потренироваться до ужина. Полагаю, после этого, Ваши соученицы как следует помогут вам научиться усерднее работать над собой, не хитрить и не обманывать.

По пальцам можно пересчитать в обоих мирах, нижнем и верхнем, личностей, которые Озе были бы глубоко неприятны. Учитель медленно, но верно, занимал место среди них с каждым новым днём.

В общежитие Оза не спешила. Понурив голову, брела, загребая ногами и взбивая лёгкую земляную пыль.

«Что хорошего смотреть, как девочки бьют друг друга палками? Вот, если бы нашего мастера лупили… Может и полюбовалась бы пару минут», — мстительно размечталась девушка.

Подумав, она пошла сразу на тренировочную площадку возле общежития и начала лениво выполнять упражнения. Желудок недовольно бурчал от голода, давно переработав, щедро заброшенный в него с утра, виноград.

Вскоре, к Розалии присоединились остальные девушки. Они вышли из общежития все вместе, хмурые и злые. Вечерняя самостоятельная тренировка проходила в угрюмом молчании, лишь иногда, то тут, то там раздавались короткие обрывистые стоны боли. Розалия вздрагивала от каждого оха, с таким ощущением, будто и в самом деле в страданиях девушек была её вина.

Скудный ужин в очередной раз не порадовал разнообразием: кислое молоко и небольшая пресная лепёшка. Розалия съела и не заметила.

После ужина она выбрала момент и подошла к учителю.

— Мастер, могу я отсюда отправить магический вестник?

— Нет.

Что ж… Коротко и ясно. И по тону учителя было понятно, что нет смысла дальше об этом разговаривать. Поэтому, их разговор на этом и закончился. Ни его вопросов «зачем?», ни её вопросов «почему?».

После ужина Розалия снова не пошла в общежитие. Села на круглый деревянный снаряд на тренировочной площадке, запрокинула голову. Чёрное небо покрывала россыпь мелких звёзд. Хорошо вокруг, тепло, тихо, сверчки поют. Когда-то, они с Тирашем так сидели вдвоём, в лесу недалеко от приюта. Где он сейчас? С кем? Она, вот, снова одна…

«Уйти отсюда, что ли? Только куда? Ни денег, ни нормальной походной одежды, ни документов…Чужое королевство…Искать же будут… Я как бы Принцесса… Поймают… Позора не оберёшься…Нужно идти спать, завтра рано вставать…», — Оза уныло ковыряла землю носком мягкой кожаной туфли, которая надёжно удерживалась на ноге перекрёстными ремешками до колена. — «А я не хочу спать, я куриную ножку хочу!! Жаренную, румяную…»

В руки из ниоткуда, через тонкое марево крошечного портала, плюхнулось горячее ароматное куриное бедро с хрустящей золотистой корочкой. Оза начала есть даже не задумываясь. Настолько сильно хотелось кушать, что при виде жаренного мяса, рот мгновенно наполнился слюной, а зубы сами жадно вгрызлись в сочную розовую мякоть. В мгновение ока управившись с вкуснятиной, Оза с оглядкой закопала косточку в кротовой кучке под забором. Потом шустро сбегала к ручью за столовой — больше всего на свете опасалась встретить кого-нибудь на пути, но обошлось — хорошенько умылась и тщательно ополоснула проточной водой руки.

«Теперь можно и поспать», — Розалия бодренько зашагала к женскому общежитию. — «А так-то и ничего эта школа. Вон, у меня тело как постройнело и окрепло. Да и, завтра уже осень начинается. Всего три месяца осталось здесь побыть.»

Надо же… хрустящая куриная ножка творит чудеса с настроением.

В комнате было темно и тихо. Девушки уже спали. Розалия на цыпочках пробралась к своему месту и тоже тихонечко улеглась. Жареная курочка лежала в желудке приятной тяжестью. Сон навалился почти сразу.

— Аааа! — завизжала Роза от жгучей боли, не успев толком проснуться.

Душно! Темно! Звук, рвущихся из горла, воплей глушила тонкая подушка, в которую чьи-то сильные руки уткнули её лицом. Розалия отчаянно дёргалась, задыхаясь, пыталась вырваться. Изо всех сил барахталась под одеялом, которое накинули ей на голову. На спину и ягодицы девушки, прикрытые лишь тонкой тканью рубашки и штанов, один за другим сыпались жестокие удары палками.

Внезапно всё прекратилось. Розалии удалось оторвать лицо от подушки и сбросить с себя одеяло. Она жадно, до боли в груди, хватала ртом воздух. Спину и, особенно, ягодицы жгло огнём. Когда глаза привыкли и начали различать окружающее в темноте спальни, Розалия увидела, что все девушки лежат на своих местах и делают вид, что, как бы, спят.

Было так сильно больно и настолько обидно, что крупные слёзы покатились сами собой. Всякое было в её жизни, но, чтобы вот так, ночью, напали на неё, доверчиво спящую… Все вместе, с палками, на одну, самую слабую… Как наивно она думала, что находится, если не среди друзей, то, хотя бы, нормальных, как ей казалось, девушек… Почему-то Оза была уверена, что с Принцессой никто плохо поступать не будет. Даже если не знают, что она в таком статусе, видят же особое отношение к ней мастера. Должны были догадаться, что она не простая девушка!

От сильной боли в теле и по мере осознания происходящего, смертельная обида накатила на Озу лавиной, заклубилась внутри и вырвалась сокрушительным чёрным смерчем. Девушки что-то испуганно закричали, но их уже вращало на бешенной скорости, вместе с кроватями, вокруг полусидящей боком на своей постели, в центре воронки, разгневанной Розалии.

Отчаянный визг учениц, вцепившихся в края своих постелей, или, слетевших с них, и теперь в разных позах вертевшихся по бесконечной спирали, превратился в сплошной высокий воющий звук. Розалия сердилась всё сильнее! Ей было очень больно! Она, вдруг, припомнила всё, что ей не нравилось в этой школе: изматывающие тренировки, придирчивого мастера, лишающего её нормального питания…