Госпиталей, хирургов, медперсонала и медикаментов стало остро не хватать не только в прифронтовой зоне, а просто везде. Количество раненых, одновременно находящихся на лечении, выросло с шестисот тысяч до трёх миллионов и продолжало расти. Подавляющее их количество имело черепно-мозговые травмы, потому что «Фау-5» могли взрываться не только от удара об землю, но и прямо в воздухе, находясь в десятке метров над головами атакующих советских подразделений. Количество осколочных ранений мозга резко стало запредельным, нейрохирургов не хватало катастрофически, быть сразу везде невозможно, и раненые умирали сначала десятками, а теперь сотнями.
Сеченов с Захаровым метались по прифронтовым госпиталям во главе созданных из наиболее перспективных хирургов нейрохирургических медотрядов, но полсотни утомлённых от бесконечного недосыпа врачей не могут встать за тысячу операционных столов. Единственное, что придавало ему сил, — это сознание того, что вскоре последние остатки фашистских войск захлебнутся в крови советских солдат. Жестокая кровопролитная война закончится, и подобный ужас более не повторится никогда. И вот сейчас оказывается, что миллионы смертей привели лишь к тому, что за ними последуют миллиарды смертей.
Закончив читать правительственные документы, Сеченов несколько мгновений не мог заставить себя погрузиться в раздумья. Столько крови, столько смертей, половина мира будет отравлена на сотни лет, скольким удастся выжить? И всё ради чего? Ради власти, которую не могут поделить несколько кучек мировых воротил. Ради каких-то мелких принципов, субъективных взглядов, свойственных тем или иным людям… которые не могут отринуть эгоистичные стремления ради всеобщего объединения в единое и процветающее целое… Неужели понять это столь сложно?
С трудом заставив себя сконцентрироваться на происходившем, Сеченов прислушался к завязавшейся между учёными беседе. Его товарищи по научной когорте пытались придумать способы, как лучше противостоять фашистам, но пока ничего эффективного предложить не могли.
— Если бы в 1938-м нашу программу не вышвырнули в мусорную корзину, — тихо вздохнул он, — сейчас всё могло бы быть иначе…
Собравшиеся вокруг учёные хмуро покосились на Сталина, но тот либо не услышал негромкой фразы Сеченова, либо сделал вид, что не услышал. Остальные высшие чины никак не отреагировали на эти слова, и обсуждение продолжилось. За последующие четверть часа было выдвинуто и отвергнуто множество вариантов, и стало ясно, что противопоставить сотне атомных ударов нечего. Даже убежищ, способных защитить от атомного взрыва, столь мало, что они не смогут спасти Советский Союз от уничтожения. Какая-то часть граждан, безусловно, уцелеет, но всем им суждено быть порабощёнными фашистскими армиями, которые продолжат захват мира.
— Дима, — негромко произнёс Захаров, доселе молча чертивший формулы органической химии прямо на листах правительственного доклада, — может, попробуем их отравить?
— Ты о чём? — Сеченов устало потёр воспалённые глаза.
— О твоём полимерном реверсанте, — ответил друг. — Вернём вирусу агрессивные свойства, увеличим инкубационный период и выпустим на фашистов. Если заняться прямо сейчас, на переконструирование хватит четырёх-пяти дней. Плюс двое суток на подбор нужного штамма бактерий.
— Ты хоть представляешь, что мы тогда сотворим, Харитон?! — ужаснулся Сеченов, мгновенно представляя себе то, о чём говорит Захаров. — Это категорически неприемлемо! Погибнут сотни тысяч! Ты хочешь взять на свою совесть столько смертей?
— А так погибнут миллионы, — вяло парировал Захаров. — Их смерти уже никто на свою совесть не возьмёт. Потому что у виновников атомной геенны совести нет. Им наплевать. Ну и что лучше, Дима?
— Неприемлемо, — отмахнулся Сеченов. — Зараза сожрёт невинных, а виноватые могут и уцелеть. Они же под землёй. Зачем губить столько живых душ без гарантий?
Захаров хотел было что-то ответить, но зазвучавший голос Сталина заставил всех торопливо умолкнуть:
— Товарищ Сеченов! О чём говорит товарищ… — Он вопросительно посмотрел на Молотова, и тот поспешил подсказать:
— Товарищ Захаров!
Сталин кивнул:
— …товарищ Захаров. — Вождь народов вперил в Сеченова пристальный взгляд.
Сеченов недовольно нахмурился и принялся рассказывать:
— После начала войны наш институт по заданию советского руководства сосредоточил свои усилия на военной хирургии. С фронта приходит большое количество раненых с черепно-мозговыми травмами, в том числе с осколочно-пулевыми ранениями мозга. Спасти таких пациентов зачастую было невозможно, и мы пытались найти способ хоть как-то повысить их шансы на выживание. Год назад я попытался на основе полимеров создать активную биологическую конструкцию, способную стимулировать повреждённые клетки мозга к восстановлению и последующему делению. После ряда неудач мне это удалось, с тех пор мы с Харитоном Радеоновичем по мере сил и возможностей улучшаем данную конструкцию. Дело в том, что наши полимеры — это уникальное явление!
По мере объяснения голос Сеченова звучал всё более уверенно и увлечённо:
— Полимеры — это не просто смесь тяжёлой воды, кремния и германия плюс пара прочих составляющих. Это в прямом смысле волновое вещество! Полимер нельзя назвать живым или мёртвым, как нельзя назвать жидким или твёрдым. В грубом приближении это желе, внешне аморфное, но постоянно вибрирующее на молекулярном уровне. Молекулы полимеров поддерживают между собой волновую связь! Звучит невероятно, но это факт! Данное свойство делает полимеры не только невероятным по своей ёмкости накопителем информации, но и, в будущем, при серьёзных научных исследованиях, сделает возможным создание полимерной системы всеобщей связи и коммутации. Сейчас мы находимся настолько в начале этого пути, что даже не можем предположить всей полноты возможностей, открывающихся перед наукой благодаря полимерам! Их разновидностей может быть великое множество, и каждая позволит достичь уникальных свершений в той или иной области науки…
— Как это может помочь Советскому Союзу победить фашизм? — перебил его Сталин. — Товарищ Сеченов, партия ценит гениальный ум советских учёных, но сейчас у нас нет времени на долгие запутанные лекции. Излагайте по существу!
— При помощи полимеров, — вздохнул Сеченов, — мы упаковали в бактерию несколько вирусов. В обычных условиях и бактерия, и вирусы представляют для человеческого мозга смертельную опасность. Они легко преодолевают гематоэнцефалический барьер и поражают мозговые клетки. В ходе научных работ нам удалось перестроить вирусы в обратном направлении: вирус, встраиваясь в клетку, заставляет её не копировать вирусную ДНК, тем самым разрушаясь, а реставрировать собственную. Это стимулирует повреждённую клетку саморемонтироваться, выздоравливать и даже делиться, восстанавливая повреждённый мозг. К сожалению, процесс этот освоен нами в самой что ни на есть первичной форме. Он несовершенен и далеко не во всех случаях приводит к выздоровлению пациента. Но это всё равно лучше, чем ничего! Со временем из этого едва живого направления может развиться уникальная методика лечения головного мозга…
— Это действительно впечатляющая перспектива, — вновь перебил его Сталин. — Если Советский Союз выживет, вы обязательно получите возможность провести данные исследования на серьёзной основе. Но сейчас всем нам грозит неотвратимая гибель. Предлагаю вернуться к борьбе с фашизмом!
— Вы правы, товарищ Сталин, — голос Сеченова утратил былой энтузиазм. — В общем, насколько я понимаю, Харитон Радеонович предлагает вернуть вирусам, входящим в состав полимерного реверсанта, их родные свойства. То есть вновь заставить их уничтожать клетки головного мозга, а не лечить их. Так, Харитон?
Сеченов перевёл взгляд на Захарова, и тот заговорил, напористо и уверенно:
— Совершенно верно! Благодаря полимерным вставкам, свойства бактерии и вирусов, составляющих реверсант, серьёзно усилены, а скорость их воздействия многократно ускорена. Боевой реверсант сможет впитаться в кожу врага практически мгновенно, быстро проникнуть в мягкие ткани, оттуда в капиллярную, а затем и в основную систему кровообращения. Полагаю, что уже через пять — десять минут после контакта реверсант достигнет головного мозга и начнёт уничтожать его клетки.
