Не выдержав моего представления, Фриц разворачивается и уходит в комнату.

— Ты куда? — кричит его мать. Фриц так и не откликается. — Вот так всегда. Совсем меня слушать перестал, как Антошки не стало, — вздыхает женщина, теребя в руке полотенце.

— Кого? — я ставлю кружку на стол.

— Антон. Наш старший сын. Недавно год ему справили. Памятник хороший поставили… — вздыхает Ольга Юрьевна.

— Я не знал… — слова женщины застали меня врасплох.

— Владик не рассказывал?

Я качаю головой.

— Нет.

Мать Фрица разворачивается к холодильнику, где на магнитах висят выцветшие фотографии. На одних я узнаю Фрица, только более мелкого, с дурацкой прической, на других — он в компании парня, похожего на него. Есть и семейные снимки, но свежих среди них нет.

Ольга Юрьевна поправляет одну из фоток, с которой улыбается паренек с ленточкой выпускника.

— На машине наш Антон разбился, — сообщает женщина, поглаживая снимок. — С компанией они тем летом чье-то день рождения отмечали на природе. Ну и спиртное у них закончилось, решили до ближайшего магазина съездить. Свою-то машину он оставил, а с другом поехал. Оба выпившие. На том, представляешь, почти ни царапинки, а Антошка мой… Пришлось в закрытом гробу хоронить. Владик правда не рассказывал? — в ее голосе читается обида на младшего сына.

Я качаю головой, пытаясь не обращать внимания на то, как от ее слов сжался желудок.

— Нет…

— Он с тех пор переменился… — шепчет Ольга Юрьевна, с опаской поглядывая в сторону коридора. — Раньше такой открытый мальчик был, а сейчас себе на уме ходит. Но про тебя он рассказывал. Что друг у него появился. Говорил, ты в Испанию летом ездил, да?

— Да, — я киваю, чувствуя себя странно.

— И в тренажерку вы вместе ходите? — спрашивает женщина.

— Было дело.

— Еще он машину твою показывал на телефоне.

— Да что вы говорите.

Я удивленно моргаю. По ходу, эта тетка не врубается, что поведения ее сына, мягко говоря, своеобразное.

— Владюша с детства по машинам с ума сходит, — продолжает Ольга Юрьевна на полном серьезе. — Как восемнадцать исполнилось, быстрее права получил. Теперь нервы мне мотает. Он же на Антошкиной ездит. Мы хотели продать ее сначала, а потом жалко стало… Все-таки память… Да лучше б уж продали. А то я как на иголках каждый день… Доехал — не доехал… Хорошо, что он на бюджет поступил, не знаю, как бы мы тянули…

— На бюджет? А мне он говорил, что на контракте учится, — припоминаю я.

— Кто? Владик? Нет. Он сам поступил. Мои мальчики оба хорошо учились, я проблем не знала. Антошка тоже сам прошел. И работу потом себе нашел приличную. Машину-то он на что, по-твоему, купил? От нас-то никакой помощи, — удрученно произносит Ольга Юрьевна.

— Мам, да хватит! Зачем ты ему все выкладываешь?! Ему же похрен! — в кухню влетает Фриц, уже одетый в более привычные шмотки — худи с принтом “Off-White” и черные брюки.

Виснет неприятная тишина. И в это мгновение меня охватывает гадливое чувство, но не из-за Фрица. Противно от самого себя за то, что влез без приглашения и вынудил несчастную женщину рассказать о своем горе, за то, что презираю ее сына, за то, что пользуюсь ее гостеприимством, а сам явился сюда с одной единственной целью — настучать Фрицу по кумполу и отвадить делать мне подлянки.

— Ладно… Спасибо за чай. Пойду я, — говорю извиняющимся тоном, обращаясь к Ольге Юрьевне.

— Как? Уже? — немного расстроенно бормочет она.

— Проводишь меня, дружище? — перевожу взгляд на Фрица.

Тот впивается в меня взглядом, в котором я замечаю смесь надежды и сомнения.

В узком коридоре мы обуваемся, я надеваю пальто и только тянусь к двери, как она сама открывается.

— Здоров, пацаны! — нас приветствует бомжеватого вида мужик — на костылях, небритый, в замофанных шмотках и с диким перегаром.

— Валера, опять! — сердится мать Фрица. — Ты мне что вчера обещал?!

И тут до меня доходит — стоящий перед нами синичелло — это Фриц-старший. Отец Немцева. Я стараюсь не смотреть на его левую культю, скрытую под штаниной.

— Не зуди, Ольк, — устало морщится мужик, опираясь плечом о косяк. — Валера, — протягивает мне руку.

— Тимофей, — пожимаю его вялую ладонь.

— Уйди с порога! Дай мальчикам выйти! — Ольга Юрьевна тянется к мужу, хватает за рукав и втаскивает в коридор. Теперь тут вообще не повернуться.

— Ольк, дай сто рублей, — попрошайничает мужик. — Меня там ребята ждут. Или это… — оглядывается. — Пацаны, может, сообразим? За знакомство?

Меня чуть с ног не сшибает от его адского выхлопа.

— Бать, да хорош! Вы что все, издеваетесь?! — рявкает Фриц, протискиваясь между мной и отцовским костылем.

Пошатнувшись, тот заваливается на жену.

— Да зайди ты уже, господи ты боже мой! — тянет его Ольга Юрьевна. — Когда же ты напьешься уже?!

Я выхожу вслед за Фрицем. За нами захлопывается дверь.

Не оглядываясь, Немцев поднимается выше и останавливается на площадке. Обшарпанные стены подъезда вызывают удручающее чувство.

— Давай бей. Если можно, не по морде. Мать потом заколебет с расспросами, — уже безо всякой надежды произносит Фриц.

Я раздраженно закатываю глаза.

— Да не нужен ты мне.

— Что так вдруг? Брезгуешь? Или жалко стало? — Фриц недоверчиво прищуривается.

— В мои планы не входило тебя жалеть. Но мать твою жалко.

— Да что ты говоришь? — огрызается Фриц.

— Рот закрой. Я не закончил, — перебиваю его. — Короче, слушай сюда… — шагаю ближе к нему. — Я не буду тебя спрашивать, зачем ты пытался поссорить меня с Диной, но если ты ещё раз к ней полезешь, я обещаю, все в универе узнают, в каком клоповнике ты живешь, и что батя твой алкаш подзаборный. Я раскусил твой лохотрон, — выдавливаю из себя ядовитую ухмылку. — Ты понял?

— Да.

— Что ты мямлишь, как телка? Нормально говори.

— Да. Такого больше не будет, — бесцветным тоном повторяет Фриц.

Да и сам он стоит какой-то бесцветный — бледный и поникший, раздавленный тем, что теперь мне все о нем известно.

И ведь ему невдомек, что мне похрен на то, где он живет, носит ли он бренды, кто его предки, сколько они зарабатывают. Он сам решил для себя, что подобная фигня имеет значение.

Ну как можно злиться на такого дебила?

Или, может быть, мне все же следовало ему двинуть?

Вчера Фриц обидел мою девушку. Он даже руки распустил. И последние двенадцать часов я мечтал, как оторву их. А сам в итоге сходил к этому чуваку в гости на чаепитие…

Но увидев, как он живет, я кое-что понял.

Все то время, что мы были знакомы, Фриц отчаянно пытался жить другой, чужой жизнью, разъезжая на тачке своего брата и щеголяя в дорогом шмоте, который Немцеву просто не по карману. Думаю, все его тряпки — не оригинальны и куплены где-то в фейковых магазинах.

Вся эта показуха, тусовки, пьянки, девки на одну ночь — он просто пускал пыль в глаза. Не знаю, возможно, Фриц задолбался быть собой, и это был его способ уйти от реальности. Во всяком случае, мне хорошо известно, как мой прежний образ жизни притуплял чувства. Я был словно под анестезией. Лучше не становится, но, вроде бы, кажется, что все не так отстойно.

Думаю, Фрицу и правда несладко живется, и ему бы точно не помешал друг, только я — пас, ребята.

Ведь он всерьез опасается, что я способен на то, чем угрожал ему две минуты назад — испортить его гребаную репутацию. Фриц испугался, как маленькая девочка, того, что я начну болтать о его уровне жизни…

Да мне не то, что дружить, мне даже разговаривать с ним после такого противно.

Ночь показалась мне бесконечной, черной и зловещей. В какой-то момент я уже решила, что рассвет никогда не наступит, но вопреки моим ожиданиям лучи ноябрьского солнца просачиваются сквозь жалюзи.

Я в универе. Анна Андреевна, наш преподаватель, читает лекцию о культуре речи, а я сижу с отсутствующим видом.

Не понимаю, что делаю здесь. Как я вообще тут оказалась? Зачем?