— Ты знаешь, что я могу, — цедит мама.

— Да это же просто смешно, — закатив глаза, усмехаюсь себе под нос.

— Тима? — мать пристально смотрит мне в глаза.

Ухмылка сползает с моего лица.

Я еще никогда не видел маму такой решительной и дотошной. Ей еще никогда не было настолько не похрен на меня.

До этого момента я словно не осознавал, насколько сильно зависим от нее.

— Ладно, — нехотя бормочу, лишь бы побыстрее отмазаться.

— Ты с ней порвешь, — твердым голосом приказывает мама.

— Да у нас и не было ничего! Мы просто общались! — ну вот, теперь я еще и оправдываюсь.

— Тем более! — парирует мама. — Это будет не так болезненно. Вот. Держи, — мама возвращает ключи от моей сиротки, которая стала предметом дебильного торга, после чего кладет в чекбук несколько купюр. — Я уже опаздываю. Мы же поняли друг друга? — буравит меня испытующим взглядом.

— Я тебя понял, — откликаюсь унылым тоном.

— Вот и молодец! Ну пока, — мама поднимается. — Ах, да, забыла спросить, ты с Марго давно созванивался?

Я отвожу взгляд.

— Ну… так… недавно, — и, само собой, вру.

Но мать не проведешь.

— Позвони ей, узнай, как дела, — говорит она. — Пожилым людям ничего не нужно, кроме внимания.

— Если бы она только слышала, что ты назвала ее пожилой.

— Позвони ей, — требовательно повторяет мама.

— Ладно, позвоню, — пытаюсь скорее ее спровадить.

Только разговора с бабулей мне сейчас не хватает для полного счастья.

— Ну все, не делай глупостей, я побежала! — бросает на прощание мама.

Когда она уходит, я прошу принести мне еще кофе.

Настроение тупое.

Ничего не хочется, ни домой, ни на тусу. Внутри такая тоска, хоть вой.

На этой не совсем оптимистичной ноте мне и звонит мой дружбан Немцев.

— Слушай, тут такая тема, ты не поверишь! — загадочно начинает он.

— Удиви меня, старик, — бормочу я, кивая официантке, когда та приносит мой кофе.

— Аню с Диной выперли из общаги, прикинь! — на одном дыхании выдает Фриц.

Я так и не успеваю сделать глоток.

— Да ты гонишь?

— Они шмотки собирают, — рассказывает Влад. — Петрова только что звонила, вся в слезах, ноет, не знает, что делать, — судя по голосу, ему ой как весело.

— А что они натворили? — спрашиваю его.

— Я толком не понял, но выперли их из-за травы, — сообщает Фриц.

— Да не может быть! — вылетает у меня.

— Петрова сама сказала! — утверждает парень.

— Они курили или что?! — это даже звучит дико.

— Не знаю, я свечку не держал. Но выгнали обеих.

Не верю своим ушам.

— Ну ни хрена себе!

— Понимаешь, какой это шанс? — говорит Фриц после паузы. — То, что я тебе предлагал на днях — это шняга. А тут добыча сама идет в руки.

Я непонимающе хмурюсь.

— Так что за тема, ты говорил?

— Как что? Ты можешь оказать ей услугу. Приютить, обогреть. Перед таким поступком ни одна телка не устоит.

— А-а-а, — тяну, сообразив, к чему он клонит, — ты вон, о чем.

Это уже, как бы, неактуально.

— Не тормози. Это всего на несколько дней. Потом они что-нибудь придумают, но ты поднимешь свой рейтинг, — тараторит Фриц.

Я хмурюсь.

— Им некуда идти?

— Конечно! И денег нет. Это идеальный момент, Тим! Только представь, эта маленькая бездомная дурочка смотрит на тебя как на благодетеля. Кайф! Да и мне с Аней что-нибудь перепадет. Давай оттянемся? — Фрица просто распирает от собственной сообразительности.

Я хочу отказаться. Я должен отказаться, черт возьми, потому что его слова звучат слишком цинично. Одно дело — охмурить девушку, а другое — воспользоваться ее уязвимым положением.

Но тут возникает диаметрально противоположное чувство. Я представляю, как Дина сидит на моей кухне… в моей футболке… с голыми коленками… невыспавшаяся после бессонной ночи… пьет кофе или что там она пьет…

Поэтому я говорю:

— Ладно. Что… что мне делать? — растерянно спрашиваю.

Хорошо, что Фриц сейчас не видит моего лица, потому что я стопудово похож на идиота.

— Я сам все сделаю, — уверяет меня змей-искуситель. — Заеду за ними, загружу их шмотки и привезу. Не знаю, прими пока душ, побрейся, сгоняй за резинками, — еще и ржет надо мной.

— Иди в жопу, советчик, — осаждаю его. — Я даже не дома.

— Тогда тебе стоит поторопиться, — распоряжается Немцев. — Только полегче с подкатами. Помнишь наш разговор про деревенских дурех? Я говорил “одна роза”! Одна, братан! Как сейчас помню! А ты сколько ей приволок? Петрова задрала меня с твоим букетом, ждет, что я ей такой же подарю. Не делай так больше. Не по-пацански это.

— Черт, Фрицуха, ты сегодня заглохнешь? — ворчу я, пытаясь скрыть нахлынувшее воодушевление. — Стрекочешь как сорока.

— Все. Жди меня, и я вернусь, — на этом звонок обрывается.

Отлично. После ухода матери не прошло и пяти минут, а я уже встрял.

Она хочет, чтобы я избавился от одной девушки, а я собираюсь приютить сразу двух.

И это так смешно и нелепо, что самому не верится.

Мама точно будет в ярости. Но в конце концов, что она сделает, если узнает? Поставит в угол? Снова отберет машину? Лишит содержания?

Размышляя о возможных последствиях, я понимаю, что любой исход — фигня в сравнении с тем, о чем говорил Фриц.

Игра, определенно, стоит свеч. Тысячу раз стоит.

Мой пульс учащается, внутри зарождается какое-то первобытное чувство.

Я хочу покорить ее, завоевать, сделать своей. Мне нужно, чтобы эта девушка смотрела на меня по-особенному, не как на благодетеля, а как на…

Черт. Что со мной творится?

Забудьте, что я сказал. Ок?

Я не Фриц и не питекантроп какой-нибудь.

Я просто хочу помочь девчонкам в трудной ситуации.

Так и запишите.

Часом ранее…

Хорошо, что Катя, моя сменщица в кофеточке, работает дистанционно и в любой момент может меня подменить. Пришлось снова ее просить, иначе я бы просто рядом с кофемашиной окочурилась, потому что состояния очень хреновое.

Меня знобит.

Хочется поскорее добраться до кровати и залезть под одеяло. Голова квадратная, все тело ломит, даже мыться сил нет.

Ненавижу болеть. Ненавижу болеть!

С такими мрачными мыслями я кое-как поднимаюсь по лестнице общежития, и уже тогда слышу истеричные вопли Валентины Петровны.

В народе, Законы Порядковны.

Для более отчаянных — Драконы Геморроевны или мадам Гемор. Это смелое творчество наших соседок.

Ее голос ни с чем не спутаешь. Она рокочет им на весь блок как военный истребитель. Предполагаю, что кто-то крупно встрял, раз она так надрывается, и думаю, как бы мне незаметно просочиться мимо этой горгульи.

Да не тут-то было.

— Вот она! И вторая появилась! — с явным негативом в голосе восклицает Валентина Петровна, увидев, как я робкими шагами крадусь вдоль стеночки. Я все еще надеюсь, что это не мне, и, на всякий случай, оглядываюсь. Разумеется, там никого нет. Только из некоторых комнат торчат головы девчонок. — Чего башкой вертишь, про тебя говорю!

— Про меня? А что случилось? — спрашиваю еле слышно.

— Ты смотри, она не понимает! Тоже, видать, обкурилась, да? — зло усмехается женщина, глядя на меня.

Я хлопаю глазами.

— Валентина Петровна, вы чего такое говорите?

— Бесстыжие! — цокает языком женщина.

С тревожным чувством я захожу в комнату и вижу довольно странную картину: Аня сидит на кровати, перед ней стул с лампой для маникюра, окно нараспашку.

— Аня, что тут такое? — спрашиваю подругу.

— Меня выселяют, — Петрова поднимает ко мне измученное заплаканное лицо. Ее подбородок дрожит, плечи поникли.

— В смысле? Как? За что?! — трясу головой.

— Я палочки жгла! А потом… — девушка разражается бурным плачем.

Я морщу лоб.

— Какие палочки, Аня?! — подхожу ближе и касаюсь ее плеча.

Аню всю трясет от рыданий.