– Могу и запрещаю, – говорит спокойно, будто я прошу о чём-то совершенно нереальном. – Я не собираюсь тратить деньги на твои развлечения. Ты и так обходишься мне слишком дорого.

Уговорить мужа не удаётся. Нина уезжает обидевшись. Она не догадывается, в каком аду я живу, а я не могу ей ничего рассказать. Во мне безвозвратно что-то ломается… Наваливается полное безразличие ко всему, что со мной происходит.

Несколько месяцев спустя

Живот тянет со вчерашнего дня. Вдобавок сегодня появились кровянистые выделения. Нервничаю. Мне нужно показаться доктору, но Орлов до вечера в отъезде, а идти в клинику с кем-то из его амбалов – не вариант. Я уже однажды пережила этот кошмар, когда охранник стоял и пялился на меня, пока врач проводила осмотр. Больше я не выдержу такого унижения.

Я по-прежнему под домашним арестом. Даже беременность не смягчила моё положение. У Олега появилась новая паранойя – что я избавлюсь от его ребёнка. А потому контроль не только не ослабел, но даже усилился.

Едва дожидаюсь возвращения мужа. Объясняю, что мне нужно внепланово к врачу. Он во многих просьбах мне отказывает, но только не в том, что касается ребёнка. Боюсь одного: что он не сможет поехать со мной и пошлёт кого-то другого вместо себя, как это случилось в прошлый раз… Как бы я ни ненавидела Орлова, всё-таки раздеваться у врача перед ним не так страшно и стыдно, как перед посторонними.

– Что, соскучилась? Уже не ненавидишь? – выдаёт мерзкую гримасу в ответ на мою просьбу. – Ладно, так и быть, съезжу с тобой, заодно парой слов с эскулапом перекинусь.

К вечеру поднимается температура. Меня трясёт от озноба и страха. Ребёнок, которого я жду, – единственный светлый лучик в беспросветной темноте моего существования в клетке. И я панически боюсь, что с ним может что-то случиться.

Врач назначает анализы и отправляет на УЗИ. Вердикт ошеломляет: беременность замерла ещё недели две назад, начались осложнения, нужно срочно удалять плод. Врач опрометчиво сообщает об этом напрямую Орлову. Я реву, а Олег не сразу осознаёт, что эти слова означают смерть нашего малыша. Но когда до него доходит, наступает конец света…

Я и так в невообразимом шоке. А скандал, который устраивает муж в клинике, и вовсе сбивает с ног. Хорошо, что врач быстро включается в ситуацию и уводит меня в закрытое отделение. Олега туда не пускают, но он и не рвётся, а идёт ругаться к главврачу, обвиняя в смерти ребёнка всех вокруг.

Из наркоза выхожу тяжело. Не знаю, что сильнее болит – душа или тело. Что для женщины может быть страшнее смерти её малыша? Жизнь кажется пустой и никчёмной… Как робот выполняю требования врачей. Какой в них смысл – не понимаю.

Приходит психолог, что-то мне говорит, но я не могу сконцентрироваться и отвечать на её вопросы. Делаю вид, что слушаю бесконечный монолог. Но на самом деле до меня долетает лишь шум, который не определяется мозгом как осмысленная речь.

Орлов меня не навещает и даже не звонит. И это очень плохой признак… Уверена, он злится и винит меня в случившемся. Страшно представить, что ждёт меня дома.

Наверное, отсюда можно сбежать, ведь амбалов ко мне не пускают. Но сил нет даже думать о побеге… Кажется, их отняли у меня вместе с ребёнком.

Сказали, что это был мальчик…

В больнице меня держат долго – пока не заканчивается курс антибиотиков и не приходят в норму анализы. Домой возвращаюсь с охранником. Мужу я больше не интересна.

Отец орёт на меня по телефону. Я – тупое, ни на что не способное ничтожество. С элементарной задачей рождения ребёнка не справилась. Для этого даже мозги не нужны! Мама и вовсе со мной не разговаривает – она уверена, что я сама спровоцировала смерть плода. Большее безумие придумать невозможно…

Если бы я не торопилась с визитом к врачу, если бы ещё пару дней потянула, то меня могли бы и не спасти. Сейчас не выслушивала бы от близких разные гадости и не умирала бы от боли.

Я не справляюсь со свалившейся на меня бедой… И ни одна живая душа не поддерживает меня. Со всех сторон в меня летят одни обвинения… А в чём моя вина, если даже врачи не знают, почему так случилось?

Орлов приходит вечером ко мне в комнату. Он агрессивен, и от него несёт алкоголем. Распускает руки и пытается меня раздеть.

– Олег, врач сказала, что мне пока нельзя… – пытаюсь отсрочить нежеланный акт.

Если он в будущем хочет от меня ребёнка, то должен выполнять рекомендации медиков. Я сейчас ни физически, ни морально не готова к сексу. Неужели он этого не видит?

– А я тебя там не трону, – заявляет с мерзкой усмешкой. – Больно надо, если тебе полгода беременеть нельзя.

Он валит меня на кровать и тянет за голову к краю. Я оказываюсь на спине, голова свисает вниз. Знаю, что он задумал – извращённый вид орального секса. Олег и раньше пару раз такое практиковал, но, к счастью, не злоупотреблял.

Орлов сдёргивает с меня топик, оголяя грудь, и привычными движениями мнёт её, будто месит тесто.

А потом начинается экзекуция… Если я когда-нибудь выберусь из этого ада, то, клянусь, ни один мужчина больше не прикоснётся ко мне и ни один член не дотронется до моего рта!

Олег надолго оставляет меня без кислорода. Задыхаюсь. Стучу ладонями по кровати, пытаюсь оттолкнуть мужа – ничего не помогает. Он собирается меня убить?

Когда я уже прощаюсь с жизнью, он наконец освобождает моё горло и позволяет немного подышать. Но потом пытка возобновляется…

Ненавижу… Как же сильно я его ненавижу!

Но ему на это плевать. Орлов винит меня в смерти нашего малыша и наказывает таким способом…

А потом приходят результаты анализов.

Их присылают не мне, а мужу на электронную почту. Как будто я вовсе не человек и не имею права на медицинскую тайну. Да я вообще ни на что не имею права!

Мы с Александром завтракаем. Едим в тишине – мальчик, как и все в доме, со мной не разговаривает. То ли боится Олега, то ли просто не хочет.

Аппетита нет, но я стараюсь впихнуть в себя хоть немного пищи. Иначе откуда организму брать силы на восстановление?

Олег врывается в кухню, размахивая распечатанным листом бумаги.

– Выйди и дверь закрой, – зло командует сыну.

Мальчик вскакивает, бросает на меня испуганный взгляд и выбегает.

Муж грубо хватает меня за локоть и дёргает с табуретки. Я обжигаюсь горячим чаем и падаю от неожиданности.

– Шлюха! – шипит и бьёт меня без каких-либо пояснений и предисловий.

Поначалу я ничего не понимаю. Дезориентирована. Не готова защищаться. Инстинктивно прикрываю руками лицо и голову. Он всё бьёт и бьёт…

Из криков вычленяю главное: врачи обнаружили у меня венерическую инфекцию, и именно она привела к смерти плода.

Это полный абсурд, потому что у меня не было других половых партнёров. Я никогда не изменяла мужу. Я никак не могла чем-то таким заразиться! Обвинения в разгульном образе жизни, которые сейчас бросает мне Орлов, совершенно несостоятельны!

Я захлёбываюсь слезами и клянусь, что не изменяла ему, но он не верит. И обвиняет, обвиняет, обвиняет, перемежая грязную ругань ударами.

Меня снова спасает телефонный звонок. Муж отвлекается и выходит, чтобы ответить, а я ползу. Куда – не знаю. На звуки голосов. В надежде, что мне помогут. Смешно, учитывая запрет на общение со мной. Но иначе мне не жить.

Ползу целую вечность. Наконец оказываюсь на улице, на заднем дворе. Людей не вижу. Рядом со входом в кухню стоит бусик поставщика продуктов. Двери открыты.

Времени на раздумия нет. Приходится приложить нечеловеческие усилия, чтобы, превозмогая боль, забраться внутрь и заползти за ящики. Надеюсь, меня не сразу заметят и мне удастся чудом покинуть территорию усадьбы.

Почти сразу двери захлопываются, и машина приходит в движение. Отключаюсь…

В следующий раз я открываю глаза в белоснежном помещении. Надо мной склоняется женщина средних лет в медицинском костюме и кого-то зовёт. Появляется врач-мужчина. Он что-то говорит, но я не разбираю слов и снова проваливаюсь в темноту…