Обмен мнениями по отдельным вопросам пропагандистской практики в обществе по распространению научных знаний, семинары и консультации в кабинете партийного просвещения, лекции в горкоме, встречи с учеными, деятелями литературы и искусства — ничего нельзя пропускать, ничего нельзя оставлять без внимания.

Так за одним беспокойным днем пропагандиста следует другой, третий... Поэтому приходится удлинять день за счет ночи, а неделю за счет субботы и воскресенья. Но не ждите от Петра Никифоровича жалоб на усталость, на перегрузку. Все это для него стало потребностью, смыслом жизни. Отключи его от общения с людьми, от книг, от беспокойства — и ему станет скучно, неуютно, и... да что и говорить — в застойной заводи и вода киснет.

Глаза у генерала с живинкой, взгляд напряженный, прямой, как прицельный выстрел. Смотрит на собеседника сосредоточенно, по-юношески доверительно и цепко, словно только сию минуту открылся перед ним мир и он жадно заполняет зрительную память портретными деталями окружающих людей. Умеет улавливать мысль собеседника с полуслова, но не прерывает его, выслушивает до конца и терпеливо — не зря же говорят: кто умеет слушать, тому не надо играть в мудрость.

Когда я собрался уходить от Петра Никифоровича, его жена Мария Васильевна остановила меня в коридоре.

— Не спешите, чай уже готов, — сказала она, удивив меня своей наблюдательностью: я действительно спешил, еще не понимая, какие силы торопят меня к письменному столу.

— Спасибо.

— Не успела подать вовремя: внучка у нас прихворнула, за врачом бегала.

И тут я узнал, что у них два сына и дочь. Внук от старшего сына, Виктор, уже отслужил в армии и на днях предстал перед дедом — генералом в отставке, отрапортовал о завершении службы.

Можно было, конечно, задержаться, продолжить начатый разговор с Петром Никифоровичем за чашкой чая, но, как говорится, не возвращайся из коридора к столу — сочтут назойливым, к тому же у меня действительно появилось желание побыть наедине с самим собой, выйти, что называется, из зоны этого напряженного взгляда и как бы со стороны мысленно приглядеться к человеку, которому уже перевалило за семьдесят, а он собран и подтянут по всем статьям, как выпускник строевого училища.

Первые впечатления всегда остаются в памяти как фундамент, на котором возводятся последующие, и, как показывает практика, они не обманывают.

Назревала Висло-Одерская операция. Назревала как неотвратимое явление природы, как весенний ледоход — тронулась река, и не ищи тихой заводи, опасайся только заторов. А заторы могут быть: на пути предполагаемого движения войск немало узких мест и заторных расщелин. Поэтому в штабах дивизий, корпусов, армий, которым предстояло принять участие в этой операции, хотели как можно скорее иметь сведения о расположении войск противника, его резервов, оборонительных сооружений на всем пути наступления от Вислы до Одера.

Неспокойно было в эти дни и в штабе Первого Белорусского фронта. Его войска во взаимодействии с войсками Первого Украинского фронта готовились к нанесению рассекающего удара по самому кратчайшему пути берлинского направления. Севернее им должны были содействовать войска Второго Белорусского фронта, южнее — Четвертого Украинского. К боям готовилась и Первая армия Войска Польского.

Отделы и управления штаба, службы тыла, готовя расчеты и планы по обеспечению войск боеприпасами, продовольствием, фуражом, горючим, смазочными материалами, искали решения поставленных перед ними задач с многими неизвестными. С многими потому, что впереди лежала земля оккупированной Польши, а за ней — территория Германии. В своем доме, известное дело, и углы помогают драться, а там за каждым углом могла таиться западня. И нашим воинам надо было знать, какие козни готовит враг, как преодолеть все препятствия на пути к победе.

Вот почему внимание всех работников штаба фронта в начале января 1945 года было приковано к сводкам разведотдела. Возглавлял этот отдел генерал Чекмазов — человек особого зрения и чуткого слуха, человек «шестого чувства» — чувства разведчика. Ему положено было знать о противнике больше, чем о своих войсках, но он не мог не чувствовать, с каким напряжением готовятся войска фронта к выполнению задачи. Тысячи, сотни тысяч воинов. Лишь на одном магнушевском плацдарме накапливалось более четырехсот тысяч войск, тысяча семьсот танков и самоходных артиллерийских установок. Кроме того, на западном берегу Вислы войска фронта имели еще два плацдарма — пулавский и севернее Варшавы, где также накапливались людские силы и боевая техника. И все это ринется вперед, на запад, по определенным направлениям. Ринутся — и... вдруг затор! Вторые эшелоны начнут подпирать первые, танки и артиллерия бросятся искать выход, и начнется круговерть, движение на ощупь. И потери, потери, да каких людей — прошли почти всю войну! Какое сердце не дрогнет от столь мрачного предвидения!

Но если не хочешь, чтоб оно стало действительностью, готовься к нему, тогда не будет ни «вдруг», ни «авось», ни слепого поиска «на ощупь».

Именно из этого, из самого сложного варианта развития событий исходили разведчики фронта. Еще задолго до начала операции шло накопление сведений. Целые простыни топографических карт занятой противником территории западнее Вислы были испещрены множеством линий, пунктиров, стрел, значков и замысловатых пометок синим карандашом. И в каждом квадрате теснились цифры, даты и краткие пояснения, вплоть до глубины маленьких речек и проток в разное время года и грузоподъемности мостов на проселочных дорогах.

Но теперь, когда назревающая операция стала обретать очевидную реальность, фронтовая разведка уже не имела права ограничиваться только наблюдением. Началось активное изучение оборонительных позиций противника на всю глубину, включая расположение и пути движения его тактических и стратегических резервов. Штрихи синего карандаша стали сгущаться на карте перед передним краем, а в глубине обороны противника синий карандаш днем и ночью подрисовывал целые хороводы передвигающихся ромбиков. Разгадать маневр танковых резервов не так-то легко. Требуется время. Однако в том-то и сложность, что время не резина, его не растянешь.

И вот это «вдруг»! Следя за перемещением вражеских частей и соединений, заполняя квадраты топографических карт свежими данными, начальник разведки фронта вдруг обнаружил белое пятно. Оно обозначилось юго-западнее Варшавы. И хотя командующий еще не объявил свое решение о главном направлении удара основных сил фронта, чутье подсказывало, что это пятно будет препятствием на пути движения.

Ох, как неприятно глазу разведчика сталкиваться с белым пятном на карте! Огромный лесной массив с оврагами и холмами, далее перелески и поля. Неужели такое окно противник оставит в своем тактическом тылу незаполненным? Не может быть. Тогда что же там запрятано?

Послали воздушную разведку. Проявленная пленка ничего не дала. Послали второй раз, третий — то же самое, никаких признаков скопления войск и техники. Лес, овраги, заснеженные перелески — все как в мирную пору. Метель замела дороги, и свежих следов не видно.

Казалось бы, можно успокоиться. Нет, нельзя. При удачном исходе сражения о разведчиках могут и не вспомнить, но если там встретится неожиданное сопротивление — держи ответ перед командованием за непредвиденные потери, а затем казнись перед своей совестью до последних дней жизни.

Направили войсковых разведчиков. Те привели «языков», взятых вблизи белого пятна. Артиллерийский офицер, рядовой связист и так называемый истребитель танков из отряда фольксштурм. Они рассказали все, что знали, и ни слова о войсках или каких-то сооружениях в интересующем нас районе — или там действительно ничего нет, или их туда не пускали: наиболее важные приготовления хранятся в тайне и от своих войск. Последняя догадка вынудила пойти на крайние меры. По эфиру были даны команды трем нашим разведчикам, действовавшим в глубоком тылу противника: в таких-то квадратах много неясностей, уточнить и донести немедленно «Павлову». «Павлов» — это позывной начальника разведотдела штаба фронта генерала Чекмазова. Разведчикам предписывалось проникнуть в район белого пятна с тыла, с западной стороны.