У того же американца было необычайное приключение с буйволом. Он выстрелил в него — и промахнулся. А так как это была последняя пуля, то ему ничего не оставалось делать, как пуститься в бегство. Однако буйвол очень скоро его нагнал. Добрых четверть часа кружили они вокруг дерева. Когда американец уже не мог больше продолжать эту игру, он решил схватить буйвола за рога и повалить так, как американские пастухи валят быков. Он мог на это решиться, потому что сам когда-то был в Америке пастухом и к тому же обладал геркулесовой силой. Однако африканский буйвол не поддался на американскую уловку, и повалить его не удалось. Пляска их продолжалась, пока наконец не подоспели негры; они-то и освободили совсем уже обессилевшего охотника от преследований буйвола.

Однажды американец этот, а с ним еще один белый, с которым они вместе пошли на охоту, заблудились. В течение трех дней переходили они вброд одно болото за другим, и им нечего было есть. Ночи им приходилось проводить под проливным дождем. Когда оба они дошли уже до крайнего изнеможения, одному из их черных спутников удалось определить местонахождение по форме дерева, которое он приметил вдали. Оказалось, что все это время они пробродили у самого края их лесного участка.

Когда его привезли ко мне больным, этот геркулес превратился в настоящий скелет. Мне удалось без труда одному поднять его и положить на носилки.

Все выдающиеся охотники, которых я знаю, люди очень осторожные и, нисколько не смущаясь, рассказывают, как при тех или других обстоятельствах им удавалось избежать опасности и спастись бегством. Все они стараются втолковать новичкам, как осмотрительно надо вести себя на охоте. Немало таких новичков получило, сидя у меня за столом, обстоятельные уроки!

Самое опасное — это преследовать подстреленного леопарда. Позабывший об этом предостережении лесоторговец-итальянец попал недавно в большую беду. Бродя по лугам юго-восточнее мыса Лопес, он неожиданно столкнулся с леопардом и тяжело его ранил, о чем можно было судить по обильно залитым кровью следам. Проискав некоторое время свою добычу, он обнаружил леопарда в маленькой, заросшей камышом котловине. В то самое мгновение, когда охотник увидел, что может еще раз в него выстрелить, зверя заметили и сопровождавшие его негры и принялись громко кричать, чтобы предупредить своего хозяина. Крики эти так разъярили леопарда, что, собрав последние силы, тот бросился на итальянца. Будучи уже не в состоянии выстрелить, он стал тыкать в него ружьем, чтобы зверь впивался в приклад зубами. Так оно и случилось; на прикладе остались следы зубов леопарда. Потом итальянец стал отступать шаг за шагом, парируя, подобно фехтовальщику, все выпады леопарда все тем же прикладом, чтобы за это время подоспели его вооруженные копьями люди. На свое несчастье, он оступился и упал. Разъяренный зверь тут же впился ему в плечо и уже в смертельной схватке, в то время как охотники-негры поражали его копьями, успел разодрать ему плечо до самой кости. Когда после многих дней пути итальянца привезли ко мне, я не был уверен, буду ли в силах спасти ему руку. Спустя шесть недель он, однако, поправился, и я смог его выписать. Но какие неимоверные страдания ему приходилось испытывать, когда мы перевязывали его глубокою нагноившуюся рану!

За несколько месяцев до того мне пришлось лечить негра, на которого леопард напал ночью, забравшись к нему в хижину.

Леопарды испытывают пристрастие к собакам. У одного белого лесоторговца леопард среди бела дня утащил из дома двух собак. Когда собак нет, то он не брезгует и курами. Если он где-нибудь обнаружил курятник, то не отступится, даже если в него в это время будут стрелять. Если его все же прогонят, то через полчаса он возвращается снова. За такую дерзость зверь этот обычно платится жизнью.

К сожалению, есть еще люди, которые охотятся на белых цапель: перья их очень модны в Европе и идут на украшение шляп. Все дальше улетают эти несчастные птицы в глушь, на недоступные ручьи, где можно надеяться, что человек до них не доберется. На реке их теперь уже почти никогда не увидишь.

В море близ берегов мыса Лопес за последнее время получила чрезвычайное распространение охота на китов. В начале июня киты плывут из южных морей на север, ближе к экватору. Они устремляются в более теплые воды, потому что в это время в южном полушарии наступает зима. Богатый рыбой район бухты Мыса Лопес — излюбленное их местопребывание. Здесь-то на них и охотятся норвежские китобои с июня до октября. Китобойным промыслом занимаются моряки из двух маленьких норвежских городов, причем применяют они совершенно новые способы. Маленькие быстроходные суда снабжены особой пушкой, стреляющей большим тяжелым четырехзубым гарпуном, который сразу же убивает кита. Эти маленькие суденышки ходят по морю на двести километров в окружности. После того как кита убьют, его обвивают тросом и доставляют в гавань Мыса Лопес. Там, в тихой маленькой бухте, стоит большое здание, где есть и особые дробилки для измельчения китового жира, и большие железные паровые котлы, в которых из этого жира вытапливают ворвань.

Когда я побывал у норвежских китобоев, меня поразило, что китовый ус, который раньше всегда шел в дело, сейчас, как ни на что не годный, выбрасывается в море. Еще несколько лет назад китовый ус составлял главную выгоду китобойного промысла.

— Что поделать! — говорит мне капитан китобойного судна, — все решает мода. Женщины уже почти совсем отвыкли от корсетов, к тому же вместо китового уса сейчас пользуются стальными пластинками.

Добываемая из китового жира ворвань идет в Европе на изготовление различных составов, которыми смазывают кожи. За последнее время с помощью различных химикалий удается обработать ворвань так, что уничтожается ее отвратительный запах. Это дает возможность изготовлять из нее также и маргарин.

Мясо и кости кита, которые прежде выбрасывали, перемалывают в больших машинах, пропускают сквозь сито и, прибавляя определенные химикалии, делают из них искусственное гуано, которое служит в Европе удобрением для цветов и высоко ценится. И сама ворвань, и гуано до такой степени отравляют в этой маленькой бухте воздух, что спрашиваешь себя, как же сто тридцать человек команды китобойного судна могут выносить это зловоние месяцами.

Море вокруг китобойных судов кишит рыбой, которую привлекают выброшенные за борт китовые отбросы. Десятки крупных акул снуют вокруг.

За месяц обычно удается забить около тысячи шестисот китов. Наготове стоит пароход с железными цистернами, в которых дорогостоящую ворвань повезут в Европу. Иногда, однако, бывает — и неизвестно по какой причине, — что забой очень невелик и люди возвращаются домой почти с пустыми руками. Да и на этот год виды не очень-то благоприятны. За первые две недели забито не больше десятка китов.

Когда я первый раз приехал в Ламбарене, там на миссионерском пункте, как я об этом уже говорил в своей книге «Между водой и девственным лесом», работал тридцатилетний учитель по имени Ойембо. Слово «ойембо» означает на местном языке «песня».

Наверное, ни к кому еще такое красивое имя не подходило больше чем к этому учителю-негру. Я сразу же привязался к этому умному, доброму и скромному человеку. Он так располагал к себе, что в его присутствии вы испытывали даже некоторое смущение.

Жена его была, как и он, обаятельной и трудолюбивой. А как они сумели воспитать своих троих малышей. Вся семья жила в бамбуковой хижине. Это и была казенная квартира нашего школьного учителя.

Ойембо переводил мои проповеди на местный язык. По субботам он приходил вечером ко мне, чтобы все прорепетировать. Я должен был слово в слово пересказать ему всю проповедь, чтобы в нее не попали какие-нибудь непонятные ему или непереводимые на пангве слова. Как надо было быть осторожным, чтобы не говорить о том, чего негры не в состоянии себе даже представить! Некоторые евангельские притчи приходилось или совсем пропускать, или прибегать к подробнейшим пояснениям, ибо жители Огове не знают, например, что такое виноградная лоза или нива.