Под руководством Ойембо все протекало совершенно иначе. Он вел точный учет рабочим дням, равно как и всем полученным суммам. Каждый из работавших лесорубов и сплавщиков был теперь уверен, что ему сполна заплатят все, что он заработал. Вместо хаоса воцарился порядок. Люди стали гораздо больше работать и гораздо больше зарабатывать.

Вскоре после того, как я услыхал об этой предпринятой Ойембо воспитательной работе, он и сам явился в больницу меня проведать. Теперь он снова стал для меня прежним Ойембо. Я выразил ему свою радость по поводу его успехов, и мне очень хотелось побольше услышать о том, чего он добился, от него самого. Однако он был совсем не склонен об этом распространяться. Он стеснялся рассказывать о себе.

Мое намерение посетить его стоящую в ста пятидесяти километрах от Ламбарене деревню так и осталось неосуществленным: перемещение нашей больницы на более обширный участок отнимало столько времени, что мне так и не удалось туда собраться.

Но о том, что град, построенный на горе, как сказано в Писании, не остался скрытым от глаз, я узнал, когда, возвращаясь в Европу, ехал на пароходе. Сидевшие там за столом несколько лесоторговцев, один миссионер и я вспоминали о том, что нам довелось видеть и испытать на Огове. Лесоторговцы без конца рассказывали о том, как они выплачивали лесорубам и сплавщикам-неграм задатки, после чего так и не получали от них обещанного леса, о том, как они покупали плоты, а потом узнавали, что владельцы тут же ухитрялись перепродать их другому и получить деньги от обоих, о том, как вместо обусловленного договором хорошего леса они получали негодный.

— Но, впрочем, — оборвал все эти излияния один из лесоторговцев, — не все они такие. Во всяком случае я знаю одного, который заслуживает полного доверия. Живет он в районе Нкоми. Если вы обратитесь к нему и заключите с ним договор на поставку леса, то можете не сомневаться, что получите лес надлежащего качества и точно к обусловленному сроку. И в то время как другие хотят получить от белых один задаток за другим, этот способен даже отказаться от предложенных ему вперед денег. Мне показалось, что я ослышался, когда я услыхал, что ничего не должен платить, прежде чем лес не будет доставлен на место.

— И зовут этого человека Ойембо, — добавил миссионер.

— Вы угадали, — ответил лесоторговец.

— Об этом Ойембо я могу рассказать вам одну историю, — сказал третий. — Как-то раз, когда мы плыли по озеру на плоскодонной лодке и вдали была видна деревня, поднялась буря. Ветер был встречный. Мы уже потеряли всякую надежду добраться до берега. Чуть раньше или чуть позднее, но волны неминуемо должны были опрокинуть нашу утлую лодчонку, и она уже наполнялась водою. Большинство из бывших с нами черных гребцов совсем не умели плавать, так как были родом из отдаленных районов. Надеяться на помощь из деревни не приходилось. Негры здесь не испытывают особой охоты рисковать жизнью ради других. Да и как могли бы они нам помочь? Пуститься на середину озера в такую бурю можно было только на большой килевой лодке. Сейчас у жителей деревень таких лодок уже нет. У них не хватает терпения их выдолбить. И вот сквозь сетку пробивающего нас до костей дождя я вижу, как от берега отчаливает внушительных размеров лодка и направляется к нам. Подошла она, когда мы уже тонули. Люди эти не удовлетворяются тем, что вытаскивают нас самих из воды, они вылавливают все мои ящики. В деревне нам дают во что переодеться, заботливо устраивают нас на ночлег и хорошо кормят. Старейшина берет меня к себе в хижину, велит доставить туда весь мой багаж и распаковать его, чтобы просушить мои вещи. Видали вы в Африке что-нибудь подобное? На другое утро я собираю и укладываю вещи и вижу, что все до последней мелочи цело. Такого со мной в Африке тоже никогда не случалось. Но самое поразительное было потом! Когда я со всеми прощаюсь, благодарю их и сажусь в свою лодку, которую они сумели спасти, чтобы ехать дальше, я спрашиваю старейшину, сколько я должен жителям деревни за все их труды. На это он мне отвечает, что они только исполнили свой человеческий и христианский долг и что никаких подарков им не надо. Вот какую память оставил о себе в моем сердце Ойембо.

Итак, Ойембо сумел воспитать своих односельчан. Влияние его простирается далеко за пределы деревни.

Да пошлет господь школьному учителю в девственном лесу еще долгие годы жизни на счастье его соотечественникам!

Речь, произнесенная в Анденде[90]

Мне все еще памятен день, когда я закончил свое медицинское образование и мог начать переговоры с господином Морелем. Он был миссионером в Ламбарене.

— Приезжайте же к нам, — сказал он мне.

И так как он был эльзасцем, а я тоже эльзасец, я решил: «Да, я еду туда». Я не стал долго раздумывать и сказал себе: «Я ему доверяю». И я не обманулся.

Миссия предоставила мне возможность построить маленькую, но вполне приличную больницу, и с тех пор я долгие годы посвятил работе в этой больнице. Так как участок, выделенный для меня на территории, миссии, оказался слишком мал и я мог принять только шестьдесят больных, я решил поискать другой участок побольше. И тогда Колониальное управление подарило мне кусок земли, где в прежнее время находилась резиденция королей галоа, Когда Бразза впервые приехал в бассейн Огове, он высадился именно здесь. Жил он в хижине, на месте которой сейчас находится моя комната. Бразза всегда любил Ламбарене. Возвращаясь из поездок в глубину страны, он всякий раз снова селился в этой хижине, которая была построена для него по приказу короля. До нас дошло немало писем Бразза, отправленных из Ламбарене.

И вот что я еще хочу вам сказать. Сколько раз я задавал себе один и тот же вопрос: «Что бы ты делал, если бы не приехал сюда?». Раздумывая об этом, я всякий раз приходил все к той же мысли: «Какое это счастье, что я отправился в Ламбарене; ведь здесь, в Ламбарене, я нашел то, что искал: любовь, доверие, готовность помочь и полезную людям работу».

С вами, габонцы, пережил я обе войны, и среди вас, как во время этих обеих войн, так и после них, я нашел много друзей. И вот я все еще с вами, и я знаю, что это большая честь и большое благодеяние для меня, что я могу оставаться здесь, где я основал больницу и где я и по сей день еще могу быть вам полезен. Должен вам признаться, только здесь, среди вас, я чувствую себя дома, и если бы я поехал куда-нибудь в другое место, то я не знаю, родилось ли бы там то чувство обоюдной симпатии, какое возникло между мною и вами. Теперь же нет ни малейшего сомнения, что оно соединяет нас и что я ваш до моего последнего вздоха.

Спасибо вам за все те добрые чувства, которые я в вас встретил.

РЕЧЬ АЛЬБЕРА БОНГО[91] НА ПОХОРОНАХ АЛЬБЕРТА ШВЕЙЦЕРА 5 СЕНТЯБРЯ 1965 г.

От имени президента Республики Габон, господина Леона Мба, от имени правительства, от имени всего Габона я с глубокой печалью склоняюсь перед прахом того, кто был и останется величайшим из приемных сынов Габона, другом и благодетелем нашего народа.

Пусть его семья, его сотрудники, все близкие ему люди знают, как мы глубоко сочувствуем им и как скорбим вместе с ними.

Пусть они знают, что Габон разделяет их великую печаль, вызванную столь жестокой утратой, и что сердце каждого из моих соотечественников, какое бы положение он ни занимал — от самого высокого до самого скромного, исполнено грусти и сожаления.

Ибо для всей нашей потрясенной страны вместе с кончиной доктора Альберта Швейцера угас светоч мысли, ушел гражданин мира, достойный уважения и глубоко нами чтимый.

Жители всех континентов переживают этот уход от них великого философа, который словом своим, письменным и устным, сумел стать выше нашей повседневности, непрестанно возвещая людям свое учение, утверждающее мир, уважение ко всему живому и человеческое достоинство.