Вначале негры плохо представляли себе, что происходит. Негров-католиков этой осенью больше интересовали выборы папы, а не война.

— Доктор, — спросил меня Жозеф, когда мы как-то ехали с ним на лодке, — а как это кардиналы выбирают папу? Они что, берут самого строгого, или самого благочестивого, или самого умного?

— В зависимости от обстоятельств, когда одного, когда другого, — ответил я.

Первое время работники-негры не воспринимали войну как бедствие. Долгие недели от них ничего не требовали. Белые сидели все время кучками и обсуждали известия и слухи, приходившие из Европы. Теперь, однако, туземцы узнают, что событие это имеет свои последствия и для них. Из-за недостатка пароходов нет возможности производить вывоз леса, и фактории распустили нанятых из далеких деревень рабочих. А так как нет и речных пароходов, на которых те могли бы вернуться к себе домой, последние объединяются по нескольку человек и стараются добраться пешком до берега Лоанго, откуда большинство из них родом.

Внезапное вздорожание табака, сахара, риса, керосина и спиртных напитков также доводит до сознания негров тот факт, что идет война. Эта сторона заботит их пока больше всего остального. Недавно, когда мы вместе с ним занимались перевязкой больных, Жозеф уже не в первый раз стал жаловаться на войну, приведшую к тому, что все вздорожало.

— Жозеф, — заметил я, — ты не должен так говорить. Не видишь ты что ли, какие печальные лица у всех миссионеров, и у жены доктора, и у него самого? Для нас война несет куда большее горе, чем повышение цен. Каждый из нас скорбит о жизни многих любимых людей, и мы слышим, как там, далеко, стонут раненые и хрипят умирающие.

Он изумленно на меня посмотрел. С тех пор я замечаю, что кое-что начинает для него проясняться.

Мы все понимаем, что многих туземцев волнует вопрос, как это возможно, что белые, которые учат их завету любви, сейчас убивают друг друга и тем самым нарушают заповеди господа нашего Иисуса Христа. Когда они задают нам этот вопрос, мы бессильны что-либо им ответить. Всякий раз, когда с этим вопросом ко мне обращаются, негры, способные размышлять, я не стараюсь ничего объяснить, ничего приукрасить, а просто говорю им, что происходит что-то непонятное и страшное. Много времени пройдет, пока мы поймем, как от этой войны страдает авторитет белых — как нравственный, так и религиозный. Боюсь, что вред этот будет велик.

У себя дома я стараюсь сделать так, чтобы негры как можно меньше узнавали об ужасах войны. Иллюстрированные журналы, которые я получаю, — почта снова начинает работать более или менее регулярно, — я стараюсь не держать на виду, чтобы умеющие читать бои не могли углубляться в текст и в иллюстрации и потом рассказывать о них другим.

Медицинская работа снова идет обычным порядком. Всякий раз, когда я утром иду в больницу, мне кажется величайшей милостью, что теперь, когда столько людей считают своим долгом нести другим горе и смерть, я могу делать людям добро и сохранять человеческие жизни. Чувство это преисполняет меня сил и помогает мне справиться с неимоверной усталостью.

Последний пароход, оставивший Европу еще до объявления войны, привез нам несколько ящиков лекарств и два ящика перевязочных материалов. Последние — подарок одной из покровительниц моего дела. Таким образом на несколько месяцев больница моя обеспечена всем необходимым. Предназначенные для Африки товары, которые не удалось отправить с этим рейсом, и теперь еще лежат на набережных Гавра и Антверпена. Кто знает, когда они прибудут и прибудут ли вообще.

Обеспокоен тем, как достать продукты для больных. Край этот почти что голодает... из-за слонов. В Европе обычно думают, что там, куда приходит «культура», дикие звери вымирают. Может быть, в некоторых случаях это и так, но в других имеет место, пожалуй, обратное явление. Почему? По трем причинам. Если население убывает, как то происходит во многих местах, то меньше и охотятся на зверей. К тому же охотятся хуже. Туземцы разучились примитивному, но вместе с тем зачастую такому утонченному искусству ловить зверей, которым владели их предки. Зато они научились охотиться с ружьем. Но для того чтобы избежать возможных восстаний, в течение ряда лет все торгующие с Экваториальной Африкой страны стараются ввозить туда порох лишь в самом незначительном количестве. К тому же им не разрешается иметь современные охотничьи ружья, а одни лишь старые кремневые. В-третьих, охота на диких зверей ведется менее энергично еще и потому, что у туземцев не хватает на это времени. Заготовкой и сплавом леса они зарабатывают больше, чем охотой. Таким образом, слоны могут благоденствовать и множиться, и им ничто не грозит.

Сейчас мы начинаем это чувствовать на себе. Банановые плантации в деревнях, расположенных к северу от нас, откуда мы получаем продовольствие, постоянно посещаются слонами. Двух десятков их достаточно, чтобы за ночь опустошить большую плантацию. То, что они не съедают, они растаптывают.

Слоны представляют угрозу не только для плантаций, но и для телеграфа. Линии, которая ведет из Нджоле в глубинные районы, довелось кое-что от них испытать. Длинная прямая прогалина в лесу, по которой она проложена, сама по себе является соблазном для слонов. Что же касается прямых и гладких столбов, то они вызывают в слонах поистине непреодолимое влечение: можно даже подумать, что и ставят-то их специально для того, чтобы эти толстокожие могли об них тереться. Да и не всегда эти столбы бывают достаточно крепки. Стоит на них как следует надавить, и они валятся наземь. Поэтому всякий раз где-нибудь рядом приходится водружать еще один столб. Так вот, за одну ночь сильный слон может повалить целую телеграфную линию, и пройдет несколько дней, прежде чем ближайший сторожевой пункт обнаружит причиненные разрушения и восстановит порядок.

Несмотря на то что бродящие в окрестностях слоны причиняют мне столько хлопот, лишая моих больных пропитания, самому мне до сих пор не привелось видеть еще ни одного слона, да, может быть, и не придется. Днем они укрываются в недоступных болотах, а по ночам опустошают плантации, которые они заранее высматривают.

Один из туземцев, привезший сюда жену с болезнью сердца и умеющий вырезать из дерева, вырезал мне слона. Восхищаясь этим примитивным произведением искусства, я все же взял на себя смелость заметить, что пропорции туловища не совсем правильны. Обиженный умелец пожал плечами:

— Ты еще будешь меня учить, как выглядит слон? Я-то ведь лежал под ним, он меня чуть не раздавил.

Действительно, искусник этот оказался также и знаменитым охотником на слонов. Способ охоты таков: туземцы подползают к слону на расстояние десяти шагов и тогда стреляют в него из кремневого ружья. Если им не удастся убить его этим выстрелом и слон успеет навалиться на охотника, положение его не из приятных.

Прежде, когда не хватало бананов, я еще мог кормить моих больных рисом. Теперь я уже лишен возможности это делать. Оставшийся рис приходится беречь для нас самих. Большой вопрос, получим ли мы его еще из Европы.

Снова встречаем рождество в девственном лесу, и это снова рождество в дни войны! Оставшиеся от прошлого года огарки свечей догорели теперь на нашей рождественской пальме.

Это был трудный год. Первые месяцы пришлось не только выполнять обычную работу, но и заниматься делом для нас необычным. Сильными грозовыми ливнями размыло место, на котором стоит главное строение нашей больницы. Пришлось сооружать вокруг него стену и со всех сторон рыть канавы, по которым могла бы стекать вода с высящегося над нами холма. Для этого потребовалось много больших камней. Одни мы привозили на лодке, другие просто скатывали по склону. Мне пришлось все время присутствовать при этой работе, все время принимать в ней участие. Потом надо было перейти к сооружению стены, тут мне помогал один понимающий в строительном деле туземец. По счастью, на пункте нашлась еще бочка подпорченного цемента. За четыре месяца все было сделано.