В 1975 г. прогрессивное человечество отмечало столетие со дня рождения Швейцера. К этой дате исследователи жизни и творчества мыслителя приготовили немало находок, сделанных в архивах США, ФРГ, Франции. Из книги Бенедикта Виннубста мы узнали о том, сколь глубоким было влияние Швейцера на атомную политику различных правительств.[141] Мы знаем, что больница доктора Швейцера действует и процветает, что его примеру последовали десятки молодых врачей, добровольно отправившихся в самые отдаленные утолки нашей планеты.

Знаменитый кубинский революционер Че Гевара еще на студенческой скамье решил посвятить свою жизнь страждущим. Получив диплом врача, он предполагал поехать в джунгли Амазонки и так же, как Альберт Швейцер, работать в лепрозории. Это свое намерение он осуществил и некоторое время лечил прокаженных, не боясь заразиться, братски сочувствуя этим отверженным страдальцам.

Беседуя с Че Геварой, советский писатель Борис Полевой задал революционеру вопрос, «кого он считает самым большим человеком XX века.

— Ленин, конечно... Но Ленин не в счет. Такие родятся раз в тысячелетие, — задумчиво произнес он. И вдруг сказал:

— Альберта Швейцера... Он с юных лет был для меня примером. Когда студентом я был на Огненной земле на эпидемии, я всюду возил с собой его портрет».[142]

Служение Швейцера людям получило высокую оценку виднейших деятелей науки и культуры нашего века. Альберт Эйнштейн говорил о своем давнем друге так: «Я не знаю, есть ли другой человек, в котором так же идеально сочетались бы доброта и стремление к прекрасному, как у Альберта Швейцера». Гением человечности называл Швейцера Стефан Цвейг, великим эльзасцем — Ромен Роллан. Вальтер Ульбрихт, обращаясь к А. Швейцеру, подчеркивал: «В нашем социалистическом государстве, Германской Демократической Республике, стремимся мы к тому, чтобы осуществить благоговение перед жизнью со всеми его общественными последствиями».[143]

Лауреат международной Ленинской премии Мартин Лютер Кинг, узнав о смерти Швейцера, писал: «С кончиной Альберта Швейцера исчезла одна из самых ярких звезд на нашем небосводе. Его долгий и богатый трудами жизненный путь ученого и подвижника во имя человечности стал героической поэмой XX столетия».[144]

Людей всегда волновали и будут волновать истоки творчества и подвига, пути совершенствования человечества. Альберт Швейцер пытался помочь людям стать лучше. Порой он заблуждался, но заблуждения замечательного человека столь же поучительны, как и его открытия. В «Письмах из Ламбарене» мы видим и то, и другое. Стало быть, эта книга и сегодня современна и нужна людям.

Доктор Альберт Швейцер связал свою жизнь с одним из самых негостеприимных, а в климатическом отношении тяжелых и опасных для здоровья европейцев, к тому же до сих пор еще малоизученных уголков Африки.

Избранный им район расположен у самого экватора. Это область тропического леса с крайне нездоровым климатом: большая влажность, жара, трудно переносимая днем, а ночью не сменяющаяся прохладой. Полное бездорожье в начале этого века делало этот район особенно трудным для освоения и исследования. В те годы, когда туда направлялся Швейцер, на сотни километров в стране не было ни школ, ни больниц, а о регулярной доставке почты нечего было и думать: единственным путем к Ламбарене была река, течение которой прерывается порогами и водоскатами, а в сухое время года — отмелями. К тому же речной путь тогда был небезопасен из-за стад бегемотов, постоянно угрожавших лодкам-однодеревкам — обычному речному средству передвижения. Пароходы ходили редко и только после периода дождей, когда этому не препятствовал низкий в сухое время года уровень воды. Не случайно, что река Огове и ее бассейн были исследованы всего лишь сто лет назад путешественниками Дю Шайю, Компьенем, Маршем, Бразза и другими. Всем им приходилось пробираться сквозь густой тропический лес или доверяться капризам речного пути со всеми его опасностями. Вот что пишет один из первых исследователей Огове — маркиз де Компьень. Когда он и его сотоварищ Марш в 1872 г. достигли Габона, там уже находилась небольшая французская колония, и путешественников встретили очень хорошо:

«До сих пор все шло прекрасно, — рассказывает исследователь. — Наше путешествие совершалось тихо и приятно... К несчастью, светлые дни скоро проходят. Тут начинаются тяжелые дни, дни лихорадки, лишений, постоянной борьбы с людьми, обстоятельствами. Прежде всего нас постигла болезнь; мой друг и спутник Ал. Марш жил на Малаккском полуострове, был и в Кохинхине, провел дурное время года в Сенегале и Гамбии; я тоже путешествовал десять месяцев в самой болотистой части Флориды, два раза останавливался на Панамском перешейке и довольно долго оставался на так известном своею зловредностью Москитском берегу. Про все эти страны идет дурная слава; найдя их более сносными, чем о них говорили, мы ласкали себя надеждою, что вредность габонского климата также преувеличена. К несчастью, мы ошиблись. В странах, о которых я только что упомянул, были для нас дни тяжелые: иногда мы страдали лихорадкой, очень часто терпели от чрезмерного солнечного жара или проливных дождей; но нигде не встречали такой давящей и сырой атмосферы, такого постоянного нездоровья, таких ночей, которые не приносят никакого покоя; нигде термометр не показывает день и ночь 30 градусов [по Реомюру] без сколько-нибудь значительных колебаний; нигде не господствует постоянная буря, такие почти постоянные ливни, застающие вас внезапно и проникающие до костей. А мы были в Габоне в так называемое полусухое время.

Спустя десять дней после нашего приезда в одну и ту же ночь у обоих нас, у Марша и у меня, поднялась сильная рвота; за рвотой наступила холодная дрожь, продолжавшаяся два часа, потом четыре или пять часов мы горели как в огне; жажда была невыносимая. Это была местная лихорадка. Мы платили первую дань, которую еще щедрее мы заплатили впоследствии. На другой день, так как состояние здоровья ухудшилось, принуждены были перенести нас в госпиталь, где нас окружили самыми нежными заботами»[145].

О трудностях путешествия в условиях влажного тропического климата Габона пишут все исследователи. Недаром Габон с самого начала был одной из тех колоний Франции, которая постоянно нуждалась в рабочей силе: европейские чиновники сменялись здесь часто, неквалифицированных рабочих приходилось набирать из среды местного населения. Поэтому в стране постоянно применялась система принудительного труда. Нередко французское правительство готово было отказаться от мысли колонизовать страну, считая освоение Габона нереальным делом — главным образом из-за климата и трудностей доставки рабочей силы.

Можно представить себе, на какие опасности шел Швейцер, отправляясь в страну, где еще в начале XX в. не было тех новшеств, которые, несмотря ни на что, все же существенно изменили условия жизни в Африке. Тогда в случае необходимости не было никакой возможности, во всяком случае для приезжего европейца, добраться до города и получить медицинскую помощь. Избрав Габон, доктор Альберт Швейцер шел добровольно на подвиг туда, где на каждом шагу ему угрожали опасности и возможность получить тяжелое заболевание, как это произошло с маркизом де Компьенем, которому так и не довелось продолжить исследования в Габоне из-за совершенно расстроенного здоровья, хотя он пробыл там в общей сложности всего лишь немногим более года.

Страна, где работал Альберт Швейцер, — теперь независимая Республика Габон. Габон — небольшое государство. С юга и востока оно граничит с Народной Республикой Конго, на севере — с Камеруном и Экваториальной Гвинеей.