Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Под влиянием этих мыслей[3] я и решил, когда мне было уже тридцать лет, изучить медицину и поехать туда, чтобы проверить мои убеждения на деле. В начале 1913 года я получил диплом врача.[4] Весною того же года я вместе с моей женой,[5] которая обучилась искусству ухода за больными, поехал на Огове, в Экваториальную Африку, чтобы начать там задуманную работу.

Я избрал этот край, потому что находившиеся на службе в Парижской протестантской миссии эльзасские миссионеры рассказали мне, что именно в этих местах все больше и больше распространяется сонная болезнь и поэтому нужда во врачебной помощи там особенно велика.[6] Миссионерское общество выразило готовность предоставить на своем пункте в Ламбарене в мое распоряжение один из домов и разрешило мне построить там, на принадлежащей ему территории, больницу, обещав мне свою посильную помощь.

Необходимые средства мне пришлось, однако, изыскивать самому. На это пошли деньги, полученные мною за книгу о Бахе,[7] которую к тому времени издали на трех языках, а также — за органные концерты, которые я перед этим давал. Таким образом кантор из Лейпцигской кирхи св. Фомы и тот вложил свою долю в строительство больницы для негров[8] в девственном лесу. Мои добрые друзья из Эльзаса, Франции, Германии и Швейцарии помогли мне деньгами. Когда я уезжал из Европы, предприятие мое было материально обеспечено на два года. Я рассчитал, что мне понадобится примерно пятнадцать тысяч франков в год помимо стоимости проезда туда и обратно; расчеты мои оказались близкими к истине. Предприятие мое жило, выражаясь языком естественных наук, в симбиозе с Парижским протестантским миссионерским обществом. Сам же по себе замысел этот не являлся принадлежностью какой-либо одной религии или страны. Я был убежден, что всякое высокое дело требует человека как такового, независимо от того, к какой нации и к какой вере он принадлежит. Я убежден в этом и сейчас.

Ведение расчетов и исполнение заказов взяли на себя преданные мне страсбургские друзья. Запакованные ящики Парижское миссионерское общество переслало в Африку вместе со своими грузами.

* * *

Несколько слов о стране, в которой проходила моя работа. Бассейн реки Огове относится к территории Габона. Огове насчитывает около 1200 километров в длину и протекает севернее реки Конго и более или менее параллельно ей. Несмотря на то что она значительно меньше, нежели Конго, это все же большая река. В низовьях ширина ее достигает двух километров. В расстоянии двухсот километров от устья она разделяется на ряд рукавов, которые близ мыса Лопес впадают в Атлантический океан. Проходима же для крупных речных пароходов она на протяжении 350 километров, начиная от места впадения в океан и до Нджоле. Оттуда начинается холмистая и гористая местность, которая простирается до начала африканского плато. Многочисленные пороги чередуются с длинными судоходными плесами. Через пороги эти можно пройти только на мелких, специально для этого построенных винтовых пароходах и на туземных каноэ.[9]

Меж тем как в области среднего и верхнего течения Огове леса чередуются с лугами, уже начиная с Нджоле — и дальше вниз — нет ничего, кроме воды и девственного леса.

Письма из Ламбарене - img_2.png

Нижнее течение реки Огове.

В этой влажной низине произрастают главным образом культуры кофе, перца, корицы, ванили и какао. Хорошо растет там и масличная пальма. Однако европейцы занимаются в этом краю не разведением упомянутых культур и не добычею каучука, а лесным промыслом. Огове имеет в этом отношении большое преимущество перед другими африканскими реками: она впадает в бухту, где нет отмелей. Все это создает благоприятные предпосылки для сплава леса, и это особенно важно потому, что на Западном побережье Африки очень мало хороших гаваней, а тем более таких, куда впадают реки. Большие плоты могут приставать там рядом с пароходами, которые должны принимать лес, не подвергаясь опасности наскочить на мель или пострадать от больших волн. Вот почему для этого края торговля лесом останется главным его промыслом на долгие годы.

К сожалению, возделывать там картофель или зерновые культуры не удается, ибо в условиях жаркого влажного климата рост их до чрезвычайности ускоряется. Картофель весь уходит в ботву и не образует клубней, а злаки не колосятся. В силу различных причин не удается также возделывать и рис. В нижнем течении Огове нельзя разводить коров, ибо они не могут есть растущую там траву. Дальше же, в глубине страны, на центральном плато, они отлично разводятся.

Таким образом, муку, рис, молоко и картофель сюда приходится привозить из Европы, что необычайно усложняет и удорожает жизнь.

Ламбарене расположена несколько южнее экватора и относится к южному полушарию: когда в Европе лето, там, напротив, зима, а когда в Европе зима, там — лето. Тамошняя зима — сухое время года, и длится она от конца мая до начала октября. Тамошнее лето — время дождей, а продолжаются они от начала октября до середины декабря и от середины января до конца мая. Примерно на рождество наступают три-четыре недели устойчивой сухой погоды, и это как раз тот период лета, когда температура достигает самых высоких цифр.

Средняя температура в тени в период дождей доходит до 28—35 градусов Цельсия, а в зимнее время, в сухой сезон, — до 25—30 градусов. Ночью почти такая же жара, как и днем. Это обстоятельство, а также очень большая влажность воздуха — главная причина того, что европейцу так трудно переносить климат низменности Огове. Уже по прошествии года начинает сказываться переутомление и развивается малокровие. Спустя два-три года он уже неспособен к регулярной работе и старается вернуться по меньшей мере на восемь месяцев в Европу, для того чтобы поправить здоровье.

Смертность среди белых в Либревиле, столице Габона, составляла в 1903 году почти 14%.

Перед войной в низменности Огове жило около двухсот белых: плантаторы, лесоторговцы, купцы, служащие Колониального управления и миссионеры. Численность туземного населения определить трудно. Во всяком случае, страну эту нельзя назвать густонаселенной. В настоящее время сохранились только остатки восьми некогда могущественных племен. Столь ужасающее опустошение учинено за триста лет торговлей невольниками и распространением в стране алкоголя. От племени орунгу, жившего в устье Огове, почти ничего уже не осталось. От племени галоа, населявшего район Ламбарене, уцелело тысяч восемьдесят, не больше. На опустевшие земли хлынуло из глубины страны совершенно не тронутое культурой племя людоедов фаны, которых французы называют пангве. Если бы европейцы не подоспели туда вовремя, этот воинственный народ непременно пожрал бы все исконные племена, населявшие низменность Огове. По этой реке в Ламбарене проходит граница между территориями, занятыми пангве, и — исконными племенами.

Габон был открыт португальцами в конце XV столетия. Около 1521 года католические миссионеры высадились на побережье между устьями Огове и Конго. Мыс Лопес получил свое название от имени одного из этих миссионеров Одуарду Лопеша, который приехал туда в 1578 году. В XVIII веке иезуиты владели на этом побережье большими плантациями, на которых работали тысячи невольников. Однако в глубину страны их проникало так же мало, как и белых купцов.

Когда в середине XIX века французы совместно с англичанами положили конец торговле невольниками на Западном побережье Африки, они избрали в 1849 году бухту, расположенную к северу от мыса Лопес, местом стоянки своих флотов и создали там пункт, где высаживали освобожденных ими невольников. Отсюда и происходит название Либревиль. Белым тогда не было еще известно, что узкие потоки, которые вливаются в бухту мыса Лопес, не что иное, как рукава одной огромной реки. Жившие на побережье негры скрыли это от них, для того чтобы удержать торговлю с отдаленными районами в своих руках. Только в 1862 году лейтенант Серваль, углубившийся в страну в юго-восточном направлении, открыл на землях Ламбарене реку Огове.[10] После этого принялись исследовать нижнее течение реки, начиная от мыса Лопес, и вождей туземных племен постепенно заставляли признать французский протекторат.

вернуться

3

Под влиянием этих мыслей... — С образом страдающего африканца у Швейцера связано одно из самых глубоких впечатлений детства, повлиявших на всю его дальнейшую жизнь. Его поразила фигура негра на постаменте огромного памятника французскому адмиралу Брюа (1796 — 1855), воздвигнутого в 1864 г. в городке Кольмаре, где ему часто доводилось бывать в детские и юношеские годы, работы Огюста Бартольди (1833 — 1904), уроженца этого города, скульптора, которому принадлежит статуя Свободы в Нью-Йорке (1886). Рассказав о том, как однажды он без спросу уехал с товарищем в лодке, за что был наказан, Швейцер пишет:

«В Кольмаре же определилась и цель моих будущих плаваний. Памятник Брюа всегда приковывал мое внимание окружавшими его фигурами обитателей дальних стран. Больше всего среди них привлекал меня африканский негр. И в позе, и в чертах лица этого геркулеса я прочел грусть, которая возбудила во мне сочувствие и заставила задуматься над участью чернокожих <...>

Впоследствии, когда я жил в Мюльхаузене, где учился в коллеже, у меня сохранилась привычка всякий раз, приезжая в Кольмар, приходить посмотреть на этого страдальца <...>

Начиная с 1896 г., когда моя сестра Луиза вышла замуж за Жюля Эретсмана, я получил возможность часто бывать у них в Кольмаре... и оставаться наедине с моим негром. Творение Бартольди воодушевило меня на то дело, которому я посвятил себя в тридцать лет.

Когда в 1913 г. я в первый раз ехал вдоль берегов Африки, я увидел этих черных геркулесов, один из которых, должно быть, и послужил моделью для Бартольди. Это рослое племя населяет Берег Слоновой Кости» (Schweitzer A. Souvenirs du vieux Colmar. — Journal d’Alsace-Lorraine, 1949, 16 — 17. III).

Памятник, о котором идет речь, был разрушен во время второй мировой войны. Репродукция головы негра в натуральную величину находится в доме Швейцера в Гюнсбахе.

вернуться

4

В начале 1913 года я получил диплом врача. — Поступивший в 1905 г. на медицинский факультет Страсбургского университета Альберт Швейцер сдает в конце 1911 г. последние экзамены, а в 1912 г. едет в Париж, чтобы специализироваться на тропической медицине.

Решение Швейцера встретило упорное противодействие в тех, кто его знал. Друзья старались уговорить его отказаться от перемены профессии и вернуться к прежней деятельности. «Каких только мучений не переносил я из-за того, что столько людей считали себя вправе распахивать все двери и ставни моей внутренней жизни!.. — пишет Швейцер. — Истинное благодеяние, казалось мне, совершали те, кто не пытался залезть ко мне в душу, кто просто видел во мне скороспелого молодого человека, слегка повредившегося умом, и поэтому относился к решению моему с добродушной насмешкой».

«Я долго все взвешивал, — пишет он, — и всесторонне изучил этот вопрос; я был убежден, что у меня есть нужное для этого здоровье, крепкие нервы, упорство, рассудительность, словом, все необходимое для осуществления моего замысла. «Помимо всего прочего, я считал, что у меня хватит силы духа перенести могущую меня постичь неудачу» (Schweitzer A. Aus meinem Leben und Denken. — Ausgewahlte Werke, Bd 1. Berlin, 1971, S. 104).

«Я хотел стать врачом, — пишет он дальше, — чтобы иметь возможность действовать, вместо того чтобы расточать слова <...> Медицинские знания лучше всего и всего полнее давали мне возможность исполнить это намерение, куда бы ни привела меня моя новая стезя. Для Экваториальной Африки медицина значила особенно много, ибо там, куда я собирался поехать, как явствовало из сообщений миссионеров, нужнее всего самого нужного были врачи. Тамошние миссионеры в издаваемом ими бюллетене все время жаловались на то, что бессильны облегчить физические страдания туземцев. И я решил, что во имя того, чтобы стать тем самым врачом, в котором нуждаются эти несчастные, мне стоит снова сесть на студенческую скамью. Когда мне начинало казаться, что на это уйдет слишком уж много лет, я говорил себе, что походу Гамилькара и Ганнибала на Рим предшествовало завоевание Испании, медленное и нудное» (Ibid., S. 108 — 109).

В тридцать лет Швейцер был уже вполне сложившимся человеком. Занятия естественными науками возвращали его к пристрастию детских и отроческих лет: «Страстно и увлеченно принялся я изучать естественные науки, — пишет он. — Наконец-то мне выпало счастье заниматься теми предметами, которые интересовали меня еще в гимназические годы!».

Об этом интересе к точным областям знания, роднящем его с Гете, он не раз говорит и в своих речах, посвященных памяти великого немецкого писателя.

Но было здесь и другое — столкновение с совершенно чуждой и трудной областью — медициной, требовавшей от него огромного напряжения сил.

Вот что он говорил по этому поводу своему другу Жаку Фешотту (1894 — 1962): «В теологии и музыке я был, можно сказать, у себя дома, ибо в роду моем было немало пасторов и органистов и вырос я в среде, где ощущалось присутствие тех и других. Но медицина! Это был совершенно новый для меня мир, я к нему не был готов... Сколько раз, возвращаясь после исступленных занятий на медицинском факультете, я бежал в Вильгельмкирхе к Эрнсту Мюншу, для того чтобы какой-нибудь час, отданный музыке (о, всемогущий Бах!) вернул мне равновесие и душевное спокойствие» (Feschotte J. Albert Schweitzer. Paris, 1958, p. 31).

Посещая лекции и держа экзамены на медицинском факультете, Швейцер в то же время заканчивает начатые ранее литературные работы и дает органные концерты, собирая этим средства на постройку больницы.

Раздумывая о том, что дало Швейцеру возможность проявить себя в столь различных областях, тот же Жак Фешотт отмечает, что помимо исключительных дарований, душевного равновесия и целеустремленности у него было еще уменье работать: «Все, что он делал, — будь то литературный труд или медицинское обследование, исполнение органных произведений или строительство больничного барака, — отмечено непреклонной волей достичь в каждом деле совершенства и методичной последовательностью усилий в соответствии с однажды продуманным планом. Подобно Франклину, Альберт Швейцер ни в чем не полагался на случай: предельная степень трезвости, которую он выработал в себе (он — мечтательный мальчик и порывистый юноша!) как бы уравновешивает его пылкую натуру, нисколько не уменьшая, а, напротив, усиливая ее притягательное воздействие на людей вокруг. И не приходится сомневаться, что именно это и объясняет его бесчисленные и неоспоримые достижения в столь различных сферах» (Ibid., p. 24).

вернуться

5

... вместе с моей женой... — Хелене Марианне Швейцер (до замужества Бреслау, 1879 — 1957) — дочь историка средних веков, профессора Страсбургского университета Гарри Бреслау. Хелене Бреслау первоначально готовила себя к педагогической деятельности и рано начала преподавать в школе для девочек. После длительного пребывания в Италии, куда она ездила вместе с родителями (отец ее работал там в архивах), она решает оставить педагогическую работу, посвятить себя изучению живописи и скульптуры и занимается в Страсбурге историей искусств. Но это длится недолго.

Осенью 1902 г. Хелене Бреслау едет в Англию, где работает учительницей в рабочих предместьях. После этого по приглашению друзей она отправляется в Россию, живет в Полтаве и изучает там русский язык (Grabs R. Albert Schweitzer. Halle (Saale), 1962, s. 122).

Вернувшись в Страсбург, она поступает на медицинские курсы и по окончании их посвящает себя заботам о сиротах и одиноких матерях. В 1907 г. на окраине Страсбурга открывается дом для одиноких матерей с детьми, и молодая девушка начинает работать в нем, не боясь осуждения общества, в глазах которого такие женщины считались падшими.

В 1902 г. она впервые слышит игру Швейцера на органе — он исполняет хорал Баха в церкви, куда она в это время приходит с детьми. Вскоре они познакомились. Сблизила их музыка. «Музыка всегда была нашим лучшим другом», — вспоминала она впоследствии. Общность взглядов на жизнь как на исполнение долга перед людьми все больше сближает Альберта Швейцера и Хелене Бреслау. Встречи их становятся более частыми. Хелене была первой, кому Швейцер сообщил о своем решении изучать медицину, для того чтобы потом уехать в Африку. Общение с Хелене несомненно укрепило решимость, с которой А. Швейцер предпочел работу врача всему остальному. Вместе с тем все это время она деятельно помогала своему будущему мужу в его литературных работах и чтении корректур. Поженились они 18 июня 1912 г., меньше чем за год до поездки (Fleischhack M. Helene Schweitzer. Stationen ihres Lebens. Berlin, 1967).

вернуться

6

нужда во врачебной помощи там особенно велика. — Еще за семь лет до этого в письме к директору Парижского миссионерского общества Альфреду Бёгнеру от 9 июля 1905 г. Швейцер просил предоставить ему работу на миссионерском пункте в Конго и подробно рассказывал о том, как созрело его решение.

«Мысль о том, чтобы приобщиться к работе миссии, явилась мне не вчера, — пишет он. — Мальчиком еще я привык копить мелкие деньги, чтобы раздавать их потом негритянским детям».

Далее Швейцер пишет о своем образовании и о занимаемых им должностях, которые он готов оставить.

«Для того чтобы окончательно утвердиться в моем решении, я выждал четыре месяца и только теперь вот пишу вам. Сегодня вечером я еще раз продумал все с начала до конца и испытал себя, спустившись в самые сокровенные глубины сердца: решение мое непоколебимо, ничто не в силах заставить меня его изменить».

Он сообщает Бёгнеру некоторые сведения о себе: «Я ни от кого не завишу. Родители мои еще живы. Отец мой — пастор в Мюнстере, в Верхнем Эльзасе. У меня две сестры, которые очень удачно выданы замуж, а третья живет с родителями, и брат, готовящийся стать инженером. Я, кажется, уже писал вам, что мне тридцать лет. Здоровье у меня очень крепкое, и я никогда ничем не болел. Алкоголя я не употребляю.

Я не женился, для того чтобы располагать полной свободой и чтобы ничто не могло помешать мне осуществить мой замысел. Если окажется, что я хорошо переношу климат тропиков, тогда я женюсь... Если же я не вынесу этого климата или если перенапряжение сил сделает меня инвалидом, то и тогда я не буду обузой для Миссионерского общества, потому что я просто вернусь в Эльзас, где меня охотно примут на прежние должности.

Может быть, вам довелось последнее время встречать мое имя в газетах или каком-нибудь журнале, потому что немало всего писалось о моей книге о Бахе, появившейся в свет в феврале этого года. Я забыл сказать вам, что к тому же я еще и музыкант и близкий друг Видора, по просьбе которого и была написана эта книга. Труд этот принес мне семьсот франков чистого дохода. Я получил их и отложил, для того чтобы мне было чем оплатить мою поездку в Конго и я мог избавить Миссионерское общество, которому и без того приходится тратить много денег, от лишних расходов».

Из этого же письма явствует, что первоначально Швейцер думал ограничиться приобретением лишь самых элементарных знаний по медицине и не предполагал затратить на изучение ее столько времени. Он пишет о том, что ему надлежит закончить начатые работы, а потом:

«... в довершение всего мне нужно еще полгода, чтобы приобрести некоторые знания, необходимые для моей работы в миссии, и прежде всего немного заняться медициной. <...> Таким образом, к весне 1907 года я буду готов» (41. Rundbrief fuer den Freundeskreis von Albert Schweitzer, Dettingen — Teck, 1976, S. 28 — 30).

Что же заставило Швейцера изменить свое первоначальное решение и пройти полный курс обучения на медицинском факультете, который занял в общей сложности семь лет? Думается, что основной причиной была та же, что и определившая его выбор Африки как места своей будущей деятельности. Как препятствия со стороны местных властей мешали ему облегчать участь обездоленных в самом Эльзасе, так же и в условиях Экваториальной Африки зависимое положение связало бы его по рукам и ногам. Ему нужен был простор для работы, возможность проявить инициативу и делать все так, как он находил нужным. Если бы Швейцер поехал в Африку миссионером, он вынужден был бы в значительной степени считаться с находившимися там миссиями и с их руководством. Взгляды же его по теологическим вопросам сильно расходились с принятыми миссионерами и всей церковью догматами. Видимо, именно эти обстоятельства удержали знавшего Швейцера и в общем-то хорошо к нему относившегося Бёгнера от того, чтобы удовлетворить его просьбу.

Кроме того, стремление Швейцера дойти во всем до сути вещей требовало от него изучения медицины во всем ее объеме. И наконец, будучи врачом, он оказывался человеком насущно необходимым но только для изнемогавшего от страданий населения избранной им страны, но и для служивших в ней европейцев, а в том числе и для самих миссионеров.

вернуться

7

...за книгу о Бахе... — Речь идет об изданной в 1905 г. в Париже на французском языке, а в дальнейшем переведенной самим Швейцером на немецкий и значительно им расширенной и дополненной монографии о Бахе (Schweitzer А. I. S. Bach. Leipzig, 1908). По сути дела это была заново написанная книга. Достаточно сказать, что во французском издании было 455 стр., а в немецком — 844. В какой-то степени побудил его к этому Ромен Роллан, с которым он в те годы был в большой дружбе, своим восторженным отзывом о его работе. Сам Швейцер говорит, что это книга, «написанная музыкантом для музыкантов».

Труд этот посвящен Матильде Швейцер, жене его дяди, в доме которой он постоянно бывал в Париже и которая познакомила его с Видором (Minder R. Albert Schweitzer et Romain Rolland. — Europe, 1965, 43, p. 136 — 147). С немецкого издания и был сделан последний русский перевод: Швейцер А. И. С. Бах. Пер. Я.С. Друскина; ред. пер. и послесл. М.С. Друскина. М., 1964.

вернуться

8

...кантор из Лейпцигской кирхи св. Фомы и тот вложил свою долю в строительство больницы для негров... — Иоганн Себастьян Вах в 1722 г. (после исполнения 22-й кантаты в качестве пробного испытания и «Страстей по Иоанну») переезжает из Кеппена в Лейпциг и становится кантором церкви св. Фомы, где он одновременно преподает латынь и пение.

вернуться

9

... на туземных каноэ. — Речь идет о лодке, выдолбленной из одного ствола дерева. Изготовленные порою из огромных стволов, такие лодки могут перевозить большие грузы и вмещать более сотни человек.

вернуться

10

Только в 1862 году лейтенант Серваль ... открыл на землях Ламбарене реку Огове. — Лейтенант Серваль и морской врач-хирург Гриффон дю Белле дважды предприняли в 1862 г. экспедиции с целью проникнуть в глубь страны (Зеленский Ю. И. Габон. М., 1977, с. 41).

2
{"b":"837847","o":1}