Эта самая важная для здешних мест работа считается чересчур утомительной, и ей не придается никакого значения. Поэтому люди продолжают жить в жалких хижинах, меж тем как могли бы вместо этого построить себе дома из махагони!

Мне так и не удалось найти двоих пильщиков, которые бы распилили несколько толстых брусьев на более тонкие.

Тут мне на помощь приходит ангина. Жена одного лесоторговца, у которого, как мне известно, работают два хороших пильщика, приезжает в конце апреля к нам на лечение с тяжелой ангиной. Мужу ее ничего не остается делать, как привезти сюда обоих пильщиков и предоставить их в мое распоряжение. За несколько дней работа сделана. Теперь у меня есть сто двадцать брусьев. Новый дом можно подвести под крышу.

3 мая еду вместе с доктором Нессманом на один из северных лесных участков, где распространилась тяжелая дизентерия, повлекшая за собою множество жертв. Сначала едем семьдесят километров по воде до конца озера Азинго. Там нам приходится выйти из катера. В двух маленьких каноэ проделываем двадцать пять километров вверх по течению бурной речушки, где нас изводят мухи цеце. На лесном участке осматриваем всех рабочих, даем указания, как лечить больных с легкой формой дизентерии, а тяжелобольных забираем с собой. Это первая поездка доктора Нессмана на лесной участок.

5 мая мы снова в Ламбарене благодаря катеру, который за один день успевает сделать семьдесят километров против течения. Во время этой поездки пишу последнее письмо отцу, которое до него уже не доходит. Смерть уносит его 5 мая этого года.[69]

В наше отсутствие доктор Лаутербург и фрейлейн Коттман очень озабочены состоянием одного оперированного больного с ущемлением грыжи. По счастью, он поправляется.

На следующий день после нашего возвращения доктора Лаутербурга везут на катере к больной женщине в Нгомо. Он едет вниз по течению по залитой лунным светом реке и привозит к нам свою новую пациентку. И вот однажды утром, за отсутствием елки, на крыше вновь построенного дома водружается перевитая лентами пальма. Празднуется окончание строительства. Для этого дома предусмотрена двойная крыша: одна из рифленого железа для защиты от дождя и, на двадцать сантиметров ниже ее, другая из обутов для защиты от жары. Г-н Шатцман сумел с большим изяществом решить необходимую для этой двойной крыши систему балок.

Нчинда-Нчинда все больше убеждается из опыта, что хирургия в Африке — совсем не то, что в Европе. Подравшись из-за женщины, один туземец всаживает другому в предплечье нож. Раненого привозят родные. Необходимо наложить шов на сухожилие, что наш хирург и делает по всем правилам искусства. При больных с травмой, которые не могут сами готовить для себя пищу, всегда должен оставаться сопровождающий — для оказания различных услуг. Родные единогласно выделяют для этой цели одного человека, и тот принимает это как нечто само собой разумеющееся. Однако, несмотря на изящно наложенный шов, пациент этот приносит доктору Лаутербургу мало радости. Рана заживает как будто хорошо. Но больной выглядит осунувшимся. Придя на перевязку, он едва стоит на ногах, оцепенелый, лишившийся дара речи. Нчинда-Нчинда несколько озадачен течением инфекции, которая вызывает в человеке такое нарушение общего состояния, протекая без лихорадки в при нормально заживающей ране...

— Отравление, — говорю я, когда он обращает мое внимание на этот случай. Тот, кто работает здесь долго, всегда в сомнительных случаях учитывает и эту возможность. Под благовидным предлогом сопровождающему, который все это время готовил для больного пищу, находят какую-то работу в больнице. Больной получает теперь еду из рук одного из наших помощников. Медленно, очень медленно описанные явления начинают проходить.

Спустя некоторое время все приходит в ясность. Человек, которого родные оставили ухаживать за больным, и есть тот самый, с которым у него была ссора и который пырнул его ножом. Исполнение этой обязанности явилось для него своего рода наказанием. И вот он поддался искусу воспользоваться этим, чтобы избавиться от своего противника. Несмотря на то что мы не обмолвились об этом ни словом, родные нашего пациента сделались подозрительными. Для того чтобы они не убили отравителя и к уже разыгравшейся драме не прибавилась еще и вторая, мы направляем его в докторский дом и отдаем в услужение к фрейлейн Коттман, где он стирает белье и носит воду, оказывается исполнительным и делает все с охотой.

Что в Экваториальной Африке очень распространены яды, совершенно очевидно. Однажды — это было несколько месяцев тому назад — является больной в очень тяжелом состоянии и с ним его родные. У этого тоже отнялась речь. Прежде всего я думаю об общем заражении крови в результате маленькой инфицированной раны. Но сердце у него работает хорошо, а сознание по временам так удивительно проясняется, что предположение мое кажется мне сомнительным. Ввиду того что он отказывается от бананов и риса, пытаюсь поить его молоком. Но он отказывается пить молоко, которое ему подносят родные. Это наводит меня на подозрение. Пользуясь тем, что родные на минуту отлучились, даю ему молоко сам. Он его с жадностью выпивает. После этого еду и питье он начинает получать только из рук лекарских помощников... и он ест и пьет. Родным объясняют, что больной нуждается в специально приготовленных блюдах и напитках. Но спасти его все же не удается.

Помнится также, что, когда у меня лежал один европеец, состояние которого мне было трудно определить, я под каким-то предлогом отослал его слуг-негров, ибо считал, что здесь может иметь место отравление. Это вовсе не значит, что я прямо подозревал его повара и боя. Может быть они просто были недостаточно бдительны, чтобы воспрепятствовать попыткам отравить больного, которые делались другими людьми.

Я не имел возможности установить, какого характера были яды, которые применялись. Обычно в таких случаях речь идет о медленно действующих ядах. Достаточно сказать, что начиная с 1913 года я в качестве противоядия несколько раз применял животный уголь в порошке. Как только у меня возникает подозрение, я сразу же начинаю давать больному животный уголь, если же его нет, то обычный древесный уголь, растворенный в воде. Всякий раз, когда я готовлю «черное лекарство», Жозеф бросает на меня многозначительные взгляды. Может быть, у нас здесь уже достаточно врачей, для того чтобы один из нас мог найти время для изучения всех этих ядов.

Приходится также считаться и с непроизвольными отравлениями. В числе корней, коры деревьев и листьев, которые негры употребляют в качестве средств от иных болезней, некоторые обладают свойством сильно раздражать почки, другие же вредно действуют на сердце. При больших дозах они могут оказаться опасными для жизни больного. Сколько болезней почек, перед которыми наша медицина бессильна, имеют причиной своей применение таких вот зелий! Если пульс больного ненормально замедлен, то приходится допустить, что пациент принимал семена кустов строфанта, которые растут здесь в большом количестве. Бывают также вызванные отравлением припадки буйства.

Европейцев, которые позволяют себя лечить туземными зельями и бывают за это жестоко наказаны, не так уже мало, как можно было думать.

Как раз тогда, когда мы заполнили все палаты белыми больными, приходит запрос, не сможет ли один из нас приехать на мыс Лопес. Тамошний врач сильно поранил себе руку, и рана нагноилась. Поэтому он не может обеспечить надлежащий уход за находящейся у него европейкой, которая скоро должна разрешиться от бремени. 13 мая доктор Лаутербург едет туда на речном пароходе. Дама эта, как и следовало ожидать, заставляет его набраться терпения на целый месяц. В течение всего этого времени он лечит там больных, как белых, так и негров.

14 мая приезжает итальянец, некий синьор Более, который в районе лагун к югу от мыса Лопес пострадал от когтей леопарда. Ранив зверя выстрелом, он пошел за ним по кровавому следу, который привел его в маленькую, заросшую тростником котловину. В ту минуту, когда он был настолько близко от леопарда, что мог еще раз выстрелить, его заметили негры, которых он, преследуя зверя, оставил далеко позади. Громкие крики, которыми они хотели предупредить своего господина, разъярили леопарда, тот обернулся и кинулся на итальянца раньше, чем последний успел в него выстрелить. Итальянец подался назад и пытался защититься прикладом, но упал, и хищник впился ему в плечо, прежде чем подоспели негры с копьями, — они-то и убили зверя.