Так иногда погибают плоты. Да и немало сплавщиков нашло себе могилу на дне моря. Один из моих белых пациентов оказался однажды на таком злосчастном плоту. Ночью неожиданно поднялся ветер, и их унесло в море. О том, чтобы при таком сильном волнении спастись в каноэ, нельзя было и думать. Волны океана начали уже раздирать плот на части, когда подоспела помощь. Кто-то на берегу заметил фонарь, которым в отчаянье размахивали погибавшие, и послал на этот колеблющийся свет случайно оказавшийся под парами катер.

Благополучно прибывший в Мыс Лопес плот расцепляют и бревна помещают в «парк». В защищенном месте бухты их укладывают друг на друга в два ряда и связывают так, что образуется нечто вроде двойной цепи. Достигается это тем, что в них вбивают железные клинья с кольцами и сквозь эти кольца пропускают крепкий проволочный канат. Таким образом двойная цепь из бревен защищает спокойную воду от морских волн. Внутри этого заграждения укладывают в ряд столько бревен сколько может там поместиться. Бревна эти к тому же еще скрепляются друг с другом проволочными канатами, пропущенными сквозь вбитые в них железные кольца. Каждые два часа сторож проверяет, в порядке ли заграждение, крепко ли еще сидят эти кольца в бревнах и не истрепались ли проволочные канаты от длительного трения об кольца и постоянного перегибания. Но иногда все эти предосторожности не помогают. Бывает, что скрепляющий заграждение проволочный канат рвется вдруг среди ночи, и, когда утром владелец спешит проведать свое достояние, он обнаруживает, что находившиеся в парке бревна отправились путешествовать по морю с тем, чтобы никогда уже не вернуться. Одна английская фирма совсем недавно потеряла так за ночь на сорок тысяч франков леса. Если же разражается торнадо, то удержать лес нет никакой возможности. Как шаловливые дельфины, подскакивают тогда могучие бревна и одним изящным прыжком переносятся по ту сторону заграждения.

Таким образом, для леса, сложенного в бухте мыса Лопес, каждый день чреват опасностями. С нетерпением ожидают тогда прибытия парохода, который должен увезти этот непокорный груз. Едва только он появляется, как буксиры начинают подтаскивать к его обращенному к берегу борту один плот за другим. Предназначенные для погрузки на пароход плоты располагаются таким образом, что проволочные канаты можно протянуть через кольца, вбитые на обоих концах бревна. Несколько негров пляшут на качающемся плоту и всякий раз выбивают из бревна, которое будут грузить, кольцо, тем самым высвобождая это бревно из плота. Потом его обвязывают цепью и с помощью этой цепи поднимают на пароход. Все это требует необычайной ловкости. Стоит только грузчику поскользнуться на качающемся в воде бревне, поверхность которого от сырости становится скользкой, как ноги его могут оказаться раздробленными, зажатые между двумя глыбами дерева весом от двух до трех тонн каждая.

Сидя на веранде, смотрю в подзорную трубу на негров, занятых сейчас этой работой, которую до чрезвычайности затрудняет услаждающий меня ветерок. А если нагрянет торнадо или просто подует сильный ветер, то плотам, находящимся довольно далеко от парохода, угрожает серьезная опасность.

Значительными бывают также потери леса в пути от места порубки к месту погрузки его на идущее в Европу судно. Многие из срубленных стволов по той или иной причине погибают. Расположенные близ устья Огове лагуны — это настоящие кладбища сплавляемого леса. Бесчисленные стволы гигантских деревьев торчат там из тины, в которую они погребены морем. По большей части это бревна, которые не смогли своевременно сплавить и которые лежали и гнили на месте порубки до тех пор, пока не настало большое половодье и не снесло их в реку. Когда они достигли бухты, ветер и прилив загнали их в лагуну, откуда им уже никогда не выбраться. Глядя в подзорную трубу, я насчитываю сорок таких бревен. Их будет подбрасывать на волнах приливами и отливами, пока наконец они не найдут себе могилу в океане или в лагуне.

Когда плот благополучно достигает места назначения, пригнавшая его артель сплавщиков то ли на своем каноэ, то ли на пароходе торопится вернуться по реке назад... чтобы не голодать на мысе Лопес. Все свежие продукты питания завозятся в порт из отдаленных районов и проделывают путь больше ста километров вниз по реке, потому что на песчаном морском побережье и в болотистых местах, прилегающих к устье реки, никакие плодовые деревья расти не могут.

Когда лесоторговцы расплачиваются со сплавщиками, те закупают в фактории помногу табака, водки и различных товаров. Они возвращаются к себе домой, став, по понятиям негров, богатыми людьми. Спуск несколько недель, а иногда даже раньше, от их богатства не остается и следа. Они снова начинают искать хорошее место для порубки леса, снова начинается их тяжкий труд.

Вывоз леса из Мыса Лопес постепенно растет. В настоящее время он уже достигает ста пятидесяти тысяч тонн в год. Вывозится главным образом махагони, которое среди туземцев известно под названием омбега и окуме (Aucoumea Kleineana), так называемое ложное махагони.

Дерево окуме мягче, чем махагони, и идет специально на изготовление коробок для сигар. Оно находит себе применение и в мебельной промышленности. Будущее у него большое. Некоторые сорта ложного махагони выглядят значительно красивее настоящего.

Если сплавной лес продолжительное время лежит в море, его начинает подтачивать древоточец (Teredo navalis). Древоточец — это маленький, похожий на червячка моллюск, который въедается в ствол и проникает с поверхности его в самую сердцевину. Поэтому, если сплавному лесу приходится долго ожидать прибытия парохода, бревна выкатывают на берег. В этих случаях обычно заболонь стесывается топорами, и бревно превращается в четырехугольный брус.

Помимо махагони и окуме на Огове есть еще немало других ценных пород дерева. Назову хотя бы экевазенго (розовое дерево) и коралловое дерево, оба красного цвета, удивительного по красоте, и «железное дерево», которое настолько твердо, что на лесопильне Нгомо действуют сделанные из него зубчатые колеса. Растет здесь и еще одно дерево — оструганное, оно напоминает собою белый муаровый сатин.

Лучшие породы дерева не вывозятся, потому что на европейском рынке их еще не знают и поэтому не требуют. Когда их узнают и начнут заказывать, торговля деревом в Огове приобретет гораздо больше значения, чем она имеет сейчас. Одним из лучших знатоков древесных пород в Огове считается миссионер из Нгомо г-н Ог. Он обладатель ценной коллекции образцов всевозможных пород.

Вначале я не мог понять, как это живущие здесь, в том числе и те, кто не имеет никакого отношения к торговле лесом, могут проявлять столь большой интерес к качеству различных пород дерева. С течением времени, однако, постоянное общение с лесоторговцами привело к тому, что и сам я, как говорит моя жена, «тронулся на дереве».

Я снова могу работать. Капитан маленького пароходика, принадлежащего торговой компании, что находится в Нджоле, оказался настолько любезен, что взял нас с собою в Ламбарене. Движемся мы медленно из-за тяжелого груза. Мы везем керосин. Разлитый в четырехугольные бидоны по восемнадцати литров каждый, он следует из Америки прямо в бассейн Огове. Туземцы начинают охотно употреблять керосин для своих нужд.

Пользуюсь этой продолжительной поездкой, чтобы осмыслить те социальные проблемы, с которыми я неожиданно для себя столкнулся в девственном лесу. Мы столько говорим в Европе о колонизации и о приобщении колоний к культуре и не даем себе труда вникнуть в значение этих слов.

В самом деле, действительно ли существуют в девственном лесу социальные проблемы? Да, существуют. Стоит только в течение десяти минут послушать, о чем говорят между собою двое белых, как не остается ни малейших сомнений в том, что наиболее трудная из этих проблем — это проблема рабочей силы. В Европе сложилось представление о том, что за довольно скудное вознаграждение среди туземцев можно найти сколько угодно рабочих рук. Дело обстоит как раз наоборот. Нигде не бывает так трудно найти рабочих, как среди примитивных народов, и нигде не приходится оплачивать их так высоко по отношению к затраченному ими труду, как здесь.