Миссионеры в Талагуге были так добры, что раздобыли для меня в нескольких деревнях, расположенных в верховьях реки, где нет такой оживленной торговли лесом, три тысячи обутов. Больше чем за сто километров вверх по течению приходится мне посылать мое каноэ, чтобы привезти этот необходимый мне материал для покрытия крыши! Только для того чтобы подняться вверх по реке, гребцам моим требуется три дня. А за один раз каноэ может привезти только от шестисот до восьмисот обутов.

Того, что я достаю ценою таких усилий и таких затрат, хватает лишь на починку старых крыш и на покрытие нового больничного барака. Мне настоятельно необходимо обновить крышу моего дома и барака из рифленого железа, где помещается лаборатория и операционная, но от всего этого приходится отказаться. Поэтому я с большой тревогой ожидаю наступления периода торнадо.

Дожди становятся все сильнее. То, что в этом году не было сухого сезона, большая беда. Сделалось невозможным корчевать и выжигать лес и после этого засаживать новые участки банановыми деревьями. А это означает, что нам предстоит голодный год.

Пока вода стоит высоко, туземцы не могут также устраивать большой рыбной ловли. Ни у кого не остается запасов копченой рыбы, которая раньше в течение месяцев возмещала недостаток мяса. Католической миссии, которая обычно бывает всем обеспечена, едва удалось набрать пять сотен маленьких карпов для учеников школы. И вот настоятель миссии, отличный стрелок, храбро отправляется охотиться на гиппопотамов. Взяв с собой двенадцать школьников, он едет в места, где они водятся, и затрачивает целый день на дорогу. А это означает, что им придется провести ночь на песчаном берегу или даже среди болот. Может статься, что после двух- или трехнедельной охоты им придется вернуться ни с чем, а может быть, их большое каноэ, переполненное копченым мясом гиппопотамов, отяжелев, чуть ли не до краев опустится в воду. Если так, то школа будет обеспечена питанием на зиму. Негритянский мальчик, получающий два или три раза в неделю мясо, становится послушным и хочет учиться; не получая его, он превращается в существо раздражительное и нерадивое. Сколько бы ему ни давали вместо этого риса, он все равно будет жаловаться на голод: У обитателей девственного леса прямо-таки болезненная потребность в мясе.

Боюсь, что в рассказе моем я слишком много внимания уделил прозе африканской жизни. Но что у кого болит, тот о том и говорит.

Тот, кто, живя в таких условиях в Африке, хочет делать людям добро, должен бороться за то, чтобы все эти повседневные трудности, как малые, так и большие, не подорвали его сил и чтобы работа продолжала быть для него вечной радостью. Для этого далекие друзья его тоже должны иметь представление о прозе африканской жизни. Тогда они смогут понять, какое это для него благо — получить свидетельство их далекой любви.

Не могу закончить этой главы, не поблагодарив горячо всех тех, кто своей принесенной от всего сердца лептой принял участие в моем деле. Выдержать работу в Африке и великое бремя материальных забот было бы свыше моих сил. Отсюда, из этой глуши, я с восхищением пожимаю руку всем тем, кто лептой своей принял на себя всю тяжесть моих материальных забот, и заверяю их, что, будучи их посланцем, я с помощью этих средств могу здесь сотворить много добра. Как радостно мне, что, положившись на верных друзей, я могу создать здесь запасы медикаментов и перевязочных средств и обеспечить себя досками и рифленым железом, чтобы в будущем не тратить сил на возведение недолговечных построек и на приобретение непрочного материала! Как счастлив я также, что могу купить для моих больных достаточное количество риса! Не могу даже выразить словами, как много значит для живущих здесь людей то добро, которое я могу сотворить благодаря предоставленным в мое распоряжение средствам. За эти месяцы мне удалось спасти несколько жизней и избавить немало людей от боли и от мук. Туземцы знают, что больница, которая делает им столько добра, поддерживается некими европейцами, которые хотят быть к ним милосердными. В трогательно нескладных и вместе с тем прекрасных словах не раз просили они меня передать заморским друзьям, как глубоко они им благодарны.

С тех пор как я послал друзьям первую тетрадь моих «Писем из Ламбарене», большим событием в моей жизни явилось то, что у меня теперь есть второй врач и помощник. Мечта эта исполнилась скорее, чем я мог надеяться. Начиная с 19 октября мой земляк эльзасец Виктор Нессман разделяет со мною мою работу.[65] Это сын эльзасского пастора, учившегося в свое время со мною в Страсбурге.

Помощь подоспела вовремя. Я больше не в силах был нести одновременно двойное бремя — быть и десятником, и врачом. Как я страдал оттого, что не имел возможности довести до конца лабораторное обследование больных, которое необходимо было углубить, ибо даже при максимальном напряжении энергии мне на это не хватало ни времени, ни сил! А сколько беспокойства причиняла мне мысль, что, применяя в своей практике сильнодействующие и опасные средства, которых требует лечение тропических болезней, я не мог в достаточной степени проследить за состоянием каждого больного! Сколько раз мне надлежало обратиться за советом к микроскопу или пробирке, а я этого не делал! Да и к хирургическому вмешательству я прибегал только в самых крайних случаях и далеко не всегда, когда это было необходимо.

Итак, гудок парохода, который должен привезти моего земляка, означает для меня спасение от муки, в которую помимо моей воли ввергало меня слишком поверхностное занятие медициной. Быстро снаряжаются каноэ. Накрапывает первый дождь надвигающегося сезона дождей, когда мы причаливаем к пароходу и мой юный земляк, не знающий еще, что такое усталость, машет мне с палубы.

— Теперь вы должны отдохнуть, а всю работу я возьму на себя, — говорит он, пожимая мне руку.

— Хорошо, — отвечаю я, — а для начала проследите-ка за тем, как будут выгружать ваши ящики и чемоданы в каноэ.

Это уже некое испытание для впервые приехавшего в Африку человека. На речном пароходе ящики и чемоданы нагромождены друг на друга. Каждый должен отыскать в этой груде свои вещи и присмотреть за своими неграми, чтобы те ничего не забыли, не погрузили чужих вещей вместо ваших, не уронили ничего в воду и как следует распределили груз на дне каноэ. Новый доктор, на которого негры взирают с удивлением — так он молод, отлично справляется с этим делом. На пути к берегу я не в силах сказать ни слова, до такой степени я взволнован тем, что рядом со мною врач и мой новый помощник. Какое же это блаженство — иметь возможность признаться самому себе, до какой степени ты устал!

Впечатление, сложившееся у меня при выгрузке багажа, в последующие дни все более и более укрепляется. Новый доктор как будто создан для Африки. Он практичен, обладает административными способностями и знает, как обращаться с туземцами. К тому же у него есть чувство юмора, без которого здесь не проживешь. Несмотря на то что это плотный мужчина, негры называют его «маленький доктор». «Маленький» на языке, на котором они говорят, означает также «молодой».

Быстро входит он в работу больницы. Первые недели, правда, в нем еще можно почувствовать новичка. Когда ему приходится записывать в журнал какое-нибудь немыслимое для произношения имя совершеннейшего дикаря и ему никак не удается его усвоить, он с невинным видом, следуя европейской привычке, начинает спрашивать христианское имя больного.

В середине ноября мы теряем моего верного второго помощника Гмба: он умирает. Проведя день всех святых и день поминовения усопших у родных в деревне, он на обратном пути попадает в сильный дождь и простужается. У него тут же начинается лихорадка, с которой нам никакими средствами не удается справиться. Сам он прекрасно сознает, насколько он тяжело болен. За две недели лихорадка доводит его до полного изнеможения. Последние дни он впадает в коматозное состояние. Никогда не забыть мне его молящих скорбных глаз, которые он на нас устремляет, когда мы подходим к нему, чтобы чем-нибудь облегчить его страдание. Все мы очень переживаем его смерть.