Новая больница начинает напоминать настоящую деревню. Она должна вместить двести больных, со всеми сопровождающими их лицами. В своей самой длинной, идущей вверх по течению реки части она будет состоять из трех параллельных рядов зданий. Дальше же, выше по течению, первого ряда нет, для того чтобы перед большим бараком, в котором будут работать врачи, была свободная площадка, где от река веяло бы прохладой.

Все строения расположены более или менее в направлении от востока к западу, для того чтобы солнце всегда оказывалось над щипцом и не нагревало боковые стены. Мы находимся почти на самом экваторе. Солнце здесь лишь очень немного отклоняется к северу или югу. Следовательно, стены здания, тянущегося с востока на запад и крытого выступающей крышей, нагреваются солнцем только на рождестве или в середине лета. Поэтому в расположенном таким образом здании значительно менее душно, чем в том, что располагается от севера к югу и у которого стены нагреваются утренним и вечерним солнцем. На эти правила строительства домов в тропиках следует обращать гораздо больше внимания, чем это обычно делается.

И вот я намеренно строю длинный, узкий, тянущийся от востока к западу барак. Солнце окажется для него менее страшным. К тому же столь важную для всех возводимых в тропиках строений проблему света и воздуха под сильно выступающими крышами гораздо легче бывает разрешить для узких, нежели для широких построек. Поэтому и палаты в этих бараках расположены не рядом, а одна позади другой.

В течение весны я забиваю сваи для всей больницы-деревни. Помимо барака площадью 25 на 20 метров будет сооружено еще четыре барака: первый площадью 13.5 на 6.5 метров; второй — 23.5 на 6.5 метров; третий — 36.5 на 4.5 и, наконец, четвертый — 22.5 на 8 метров.

Одновременно с бараками для больных-негров начинаю строить и дом для белых больных. Он будет расположен несколько выше по течению и должен иметь двадцать два метра в длину и восемь — в ширину. Стоять он будет на сорока восьми сваях.

26 апреля приезжает Ганс Муггенштурм, молодой столяр из Сент-Галлена. Теперь я могу вздохнуть свободно. Правда, еще не совсем. Еще большой вопрос, будет ли он способен поладить с рабочими-туземцами. Если ему это не удастся, то он не сможет выполнить всего, что мы от него ждем. Через несколько дней видим, что ему это удается.

Из чего же складывается эта способность? Из того, чтобы в обращении с неграми разумно сочетать твердость и доброту, избегать излишних разговоров и уметь пошутить, когда это нужно.

Мой помощник-европеец начинает теперь руководить работой трех плотников и их помощников. Сам я могу посвятить себя целиком забивке свай, подготовке строительной площадки и доставке материалов. Главная моя задача сейчас — обеспечить согласованность различных работ между собой и добиться того, чтобы в наличии всегда были древесина и рифленое железо, винты и гвозди.

Теперь я могу предпринимать необходимые поездки за строительным лесом, зная, что работа у меня на участке не остановится.

Время торопит. До окончания сухого сезона — с конца мая до половины сентября — главные строения больничного поселка должны быть под крышей. Осенью, когда начнется сезон дождей, мы будем заниматься внутренними работами и оборудованием больницы.

С началом сухого сезона принимаемся копать колодец несколько ниже нашей больницы.

Осенью забиваю сваи для дома на холме, где мы будем жить сами. Для этого помещения, которое будет иметь тридцать метров в длину и восемь с половиной в ширину, надо забить сто пять свай.

На огороде, который засадили выше по течению реки, уродились бобы и капуста. К сожалению, река этой осенью так разлилась, что нижние гряды оказались затопленными, и нам удалось собрать только часть урожая.

В первые месяцы нового года работы в больнице столько, что оба врача едва с ней справляются. У нас постоянно находится от ста двадцати до ста шестидесяти пациентов-негров. Это преимущественно больные малярией, фрамбезией, дизентерией, проказой, сонной болезнью. Около трети всего контингента, как обычно, составляют больные с тропическими разъедающими язвами. От пятнадцати до двадцати коек заняты послеоперационными больными и теми, которых готовят к операции.

Особенно много в эти первые месяцы у нас травм. Один падает с высокого дерева, куда он полез за медом, и поступает к нам с тяжелым переломом. Другой неподалеку от своей деревни срубает дерево, на котором, по его предположению, должен быть мед, чтобы вдоволь им насладиться. Дерево падает на хижину и убивает находившуюся в ней несчастную женщину. С лесного участка к нам привозят мужчину, придавленного катившимся бревном. У него тяжелые переломы, но он тем не менее поправляется.

Долгое время у нас лечится охотник-негр, которому горилла искусала своими страшными зубами руку. Он неожиданно столкнулся с ней на лесной тропе и радовался уже, что она убежала, вместо того чтобы на него кинуться. Однако горилла подстерегла его, когда он возвращался домой по той же тропе. Завязалась борьба, и наш охотник едва не поплатился жизнью.

Менее счастливо окончился для другого негра поединок со слоном. Слон этот подошел к одному месту близ Самкиты, где только что повалили дерево махагони. Увидав людей, он неторопливо уходит прочь. Лесорубы решают убить слона тем способом, который был в ходу еще у их предков: те подкрадывались к животному и ножом перерезали ему ахилловы сухожилия на обеих ногах. Сколько же тысяч слонов Центральной Африки этот коварный способ приводил прежде в беспомощное состояние и обрекал на мучительную смерть! Однако неграм из Самкиты не хватило сноровки, которая была у их предков. Слон заметил их приготовления и напал на них первый. Стоявшего всего ближе к нему он подбросил в воздух и вонзил ему в тело клыки, после чего спокойно побежал дальше. Ранения оказались настолько тяжелыми, что спасти несчастного нам не удалось.

В лесу нередки также случаи ранений, происшедшие от нечаянных выстрелов. Однажды утром нам приносят туземца, которого, в то время как он выкапывал в чаще коренья, другой принял за дикого кабана и выстрелил ему в спину. Незадачливый стрелок по имени Нзигге сам привез свою жертву. К сожалению, и этот случай оказался безнадежным. Как только раненый умирает, Нзигге спешит привезти к нам жену и ребенка. Ни сам он, ни его семья не могут уже больше чувствовать себя в безопасности. Держу его в больнице. Сам еду с ним к коменданту округа, который будет разбирать это дело, — для того чтобы по дороге его не убили. Так как в данном случае имело место убийство по неосторожности, суд ограничивается тем, что приговаривает его выплатить семье убитого немалую сумму и сверх того еще отдать ей козу. Когда совершено убийство, то в возмещение потери родным всегда отдается что-то живое. Чтобы не бояться за свою жизнь, да к тому же еще и подработать, Нзигге, славный и спокойный человек, остается с семьей у нас и помогает нам валить лес. Со временем он становится самым лучшим и самым преданным работником.

Однажды к нам привозят сразу шестерых раненых. Это жертвы кровопролитной драки, которая возникла между рабочими на одном из лесных участков.

В тяжелейшем состоянии находятся у нас два туземца: работая на строительстве дороги в ста пятидесяти километрах к югу от нас, они взрывали динамитом скалы и не успели вовремя отскочить. Один из них умирает через несколько дней. Другого удается спасти.

В начале года к нам привозят много психических больных. Иных приходится возвращать домой, потому что у меня нет для них места. В ряде случаев это преходящие нарушения психики — либо вследствие сонной болезни, либо под влиянием ядов, которые действуют возбуждающе.

В начале же года к нам прибывает один больной сонной болезнью с нарушениями психики. Зовут его Нзама. Он неимоверно исхудал. Лечим его трипарсамидом, новым средством против сонной болезни, которое мы только что получили из Рокфеллеровского института[77] — для проверки его на наших больных. Постепенно возбуждение его проходит, но какие-то психические сдвиги остаются в форме тягостной клептомании, которая навлекает на этого несчастного жестокости со стороны пострадавших. Как то часто бывает с больными сонной болезнью, у него повышенный аппетит. И вот он заманивает моих кур, которые становятся его жертвами. Он передушил их уже немало. Как и многие другие наши больные, Нзама заболевает дизентерией и пребывает два месяца между жизнью и смертью. Он настолько слаб, что не может есть без посторонней помощи. Приходится кормить его с ложечки. Наконец к весне он поправляется от дизентерии. Теперь можно возобновить прерванное лечение трипарсамидом. Постепенно наклонность к воровству исчезает. Нзама уже достаточно окреп, чтобы ходить. Весь день он проводит на берегу за ловлей рыбы, но улов его невелик. И вот как-то раз, когда надо выгружать и сносить в больницу доски, я шутливо зову удящего рыбу Нзаму поработать. Он берет на голову доску и несет ее. В больнице это вызывает всеобщее ликование. Теперь всем становится ясно, что даже больных с последней стадией сонной болезни, которые прежде считались неизлечимыми, можно вернуть к жизни. В начале лета Нзама просит, чтобы ему разрешили работать на очистке леса, в остается у нас уже как рабочий.