Отсутствие в этом году сухого сезона — это нечто такое, с чем туземцам до сих пор еще не доводилось сталкиваться и о чем даже не помнят их старики. Это непонятное явление смущает и многих христиан. Так как на туземном языке нет слов и выражений, обозначающих понятия «зима» и «лето», то миссионеры перевели для них предсказание бога по поводу всемирного потопа: «Пока стоит земля, вечно будут дожди и засухи, дни и ночи!». Теперь они должны разъяснять, как могло случиться, что в действительности все происходит иначе, чем сказано в Писании.

В июле мы повержены в глубокую скорбь смертью недавно приехавшего к нам миссионера Абрезоля. Он утонул, купаясь на рассвете в озере близ Нгомо, на глазах у миссионера Хермана и Ноэля, с которыми он поехал туда на несколько дней. Тело его находят. Но доставить его в Ламбарене не удается, катер попадает на мель и выходит из строя. Поэтому его хоронят в Нгомо, на холме. Это был славный и на редкость дельный человек, и все мы успели его полюбить.

В начале августа к нам приезжает на две недели г-н Морель с женой, чтобы отсюда ехать потом к себе в Эльзас. Они должны сесть здесь на речной пароход, ибо вода в верховьях реки несколько спала и неизвестно, сумеет ли пароход дойти до Самкиты.

Около школы для девочек г-н Морель убивает огромного удава (Boa constrictor). Так как застрелил он его из моего ружья, то по существующей договоренности я получаю для больницы половину добычи. К сожалению, в нем только пять с половиной метров длины и он не очень жирен. Когда начинается дележ этого лакомства между больными, дело едва не доходит до драки.

На предпоследней неделе августа вместе с Морелями уезжает и Ноэль. Не знаю даже, как мне отблагодарить моего друга за всю его доброту и за неоценимую помощь, которую он мне оказал. Моим страдающим от писчего спазма рукам будет очень не хватать его пишущей машинки, на которой он поистине виртуозно печатал. Ему же самому, когда он начнет слушать лекции в Оксфордском университете, покажется далеким сном то время, когда он был в Африке лекарским помощником, десятником, могильщиком да и много кем еще.

В докторском доме постоянно находятся белые больные. Иные из них живут там по нескольку недель. Вскоре после отъезда Ноэля их там какое-то время четверо. Тем, кто прибывает сюда, прожив несколько месяцев лагерной жизнью на заготовке леса, первое время даже не верится, что они лежат на настоящей чистой постели.

Есть у меня теперь и постоянный повар. Это Алоис, который уже служил у меня во время моего первого пребывания здесь. Под руководством Матильды Коттман он из нашего скромного запаса продуктов отлично готовит вкусные и разнообразные блюда. А ведь было так, что одному моему пациенту, страдавшему тяжелой формой лихорадки, приходилось в течение многих недель питаться только консервами, которые он получал в банках холодными, и ему было нечем согреться.

Среди моих белых пациентов есть представители всех национальностей. В моем маленьком журнале, куда я заношу имена всех прибывающих ко мне иностранцев, значатся уже англичане, швейцарцы, голландцы, шведы и американцы. Большинство их лежит у меня по поводу язв стопы или малярии. Лежало у меня и двое больных с гемоглобурийной лихорадкой, один в очень тяжелом состоянии, а другой в самой ранней стадии этого заболевания. Гемоглобурийная лихорадка возникает как последствие малярии, когда при не вполне еще выясненных обстоятельствах происходит массовый распад красных кровяных шариков. Распавшиеся эритроциты закупоривают почки, и больному грозит смерть. Красящее вещество распавшихся эритроцитов отлагается в моче и окрашивает ее в темно-красный цвет. Отсюда и происходит название этой болезни.[64] Лечение заключается в том, что делаются попытки приостановить начавшийся распад эритроцитов. Самые надежные результаты дает подкожное введение, каждые восемь часов, трехпроцентного стерильного раствора поваренной соли. Это очень болезненно, но когда курс начат более или менее вовремя, он, как правило, спасает больного. Для того чтобы наладилась работа почек, больному дополнительно вводят внутривенно однопроцентный раствор цианистой ртути — от одного до двух кубических сантиметров в день.

Много хлопот мне доставляет один американец с большим количеством глубоко расположенных мышечных абсцессов. Не успеваю я вскрыть один абсцесс, как тут же показывается новый. До сих пор я вскрыл уже восемь. Сколько времени будет еще способен этот изнуренный пятилетним пребыванием в Африке и непосильной работой на заготовке леса человек выдерживать все новые гнойные нарывы и сопутствующую им упорную лихорадку, я не знаю.

Такие вот возникающие во множестве абсцессы встречаются здесь очень часто как среди негров, так и среди белых. Что же касается гемоглобурийной лихорадки, то у негров ее не бывает.

Мне привозят матроса, который уже едва дышит. Как и все, он решил попытать счастья в лесоторговле; на заготовке леса он пробыл всего несколько недель, подхватил тяжелую пневмонию. Очень скоро он умирает у меня на руках. На груди у него татуировка: «Нет в жизни счастья».

В больнице для негров лежит один мужчина, который, работая на лесозаготовительном участке, пострадал от упавшего дерева: ему раздробило на три части бедро. Терпеливо покоряется он необходимости лежать и держать ногу на вытяжении под большим грузом и начинает уже поправляться. Когда у меня бывали такие больные раньше, мне приходилось отказываться от этого испытанного метода лечения из-за того, что они не соглашались лежать спокойно; вместо этого я вынужден был накладывать им гипс.

Последнее время я каждое утро вызываю на перевязку «человека-леопарда». Это тихий юноша, на которого ночью, когда он спал у себя в хижине, напал леопард. Зверь вонзил ему когти в правое плечо, но тут же его отпустил: на крик пострадавшего прибежали люди с факелами. Так как негры из опыта знают, какую страшную инфекцию могут занести в кровь когти леопарда, они тут же положили пострадавшего в каноэ и повезли ко мне. Когда через двенадцать часов они приехали сюда, плечо уже сильно распухло и очень болело. К этому присоединилась и лихорадка. Однако на коже больного не было никаких следов травмы, если не считать четырех точек, словно от укола иглой. Меж тем стоило мне взрезать распухшее плечо скальпелем, как обнаружилось, что мышечная ткань поражена до самой кости. Теперь нашего человека-леопарда скоро уже можно будет выписать из больницы. Стараясь быть чем-нибудь полезным, он помогает нам гладить белье.

Поправился также и Нгонде, больной сонной болезнью, для которого нам пришлось сооружать изолятор. Так как родных у него нет и вообще неизвестно, откуда он родом, он останется у нас и будет моей «правой рукой». Главная работа его — это починка крыши, и в этом деле он мастер. Как только ему стало получше, он сказал мне:

— Ты меня вылечил, а теперь купи мне жену.

На это я не пошел. Но ему вручается копилка, с помощью которой он может скопить требуемую для покупки жены сумму. С тех пор как он сделался кровельщиком, он переменил имя и хочет, чтобы его звали не Нгонде, а Амброзиус.

Госпожа Херман и мадемуазель Арну настолько любезны, что на заходе солнца среди дымящихся очагов и кипящих горшков совершают в больнице вечернее богослужение. Разговор о прочитанном отрывке из Библии затягивается иногда надолго. Однажды некий негр, совершеннейший дикарь, упрекнул мадемуазель Арну за прочитанное ею место, где говорилось, что никто никогда не видел бога. Он сказал, что это неправда. Он своими глазами видел однажды бога в лесу.

Только что, вечером, когда я это писал, меня вызвали в негритянскую деревню, расположенную на другом берегу реки, умоляя вернуть к жизни новорожденного младенца. Нахожу его голым и холодным как лед на руках у старух; на тельце у него всевозможные коренья. Через полтора часа мне удается добиться, что он начинает ровно дышать. И тут же я беру с отца его обещание, что он подарит мне пятьсот обутов и что я через две недели их смогу получить. Моральные устои мои дрогнули. Как в детстве всякий раз, когда в гости к нам приходила тетка, я спрашивал ее, не принесла ли она мне подарка, так теперь выпрашиваю я у каждого, кому приходится иметь со мной дело, обуты или еще что-нибудь. Моя мечта — покончить наконец со строительством и иметь право остаться только врачом, больше не вымогать у туземцев обуты, не быть больше десятником, который отрывает людей от приготовления пищи, гонит их на принудительную работу и который, зная все их уловки, направленные на то, чтобы уклониться от всякой работы, старается их перехитрить. Но до этого еще далеко.