Один бенджаби, находящийся у нас на лечении по поводу язвы стопы, отыскал среди дизентерийных больных своего земляка, и теперь они и спят, и едят вместе. Его вызывают и предупреждают об опасности, которой он себя подвергает. Но вечером он снова оказывается в помещение для дизентерийных больных. Его снова выдворяют оттуда, но он снова находит способ туда проникнуть.

— Ты что же, умереть захотел? — спрашивает его доктор Нессман.

— Лучше быть вместе с братом и умереть, чем не видеть брата, — гласит ответ. Тоска по близким оказывается сильнее, чем страх смерти. Разумеется, дизентерия его не щадит, и он становится ее новой жертвой.

Теперь, когда мы работаем втроем и у нас есть время чаще прибегать к помощи микроскопа, нам удается установить, что случаев анкилостомидоза здесь гораздо больше, чем можно было думать. Известно, что внимание к себе эта болезнь в первый раз привлекла тогда, когда при прокладке Сен-Готардского туннеля у многих рабочих развилось тяжелое малокровие.[70] Причиной его оказались обнаруженные в тонкой кишке маленькие червячки длиной около сантиметра. Вслед за тем было установлено, что болезнь эта развивается у тех, кто работает в сырости и имеет дело с землей, не подвергавшейся воздействию холода, как то бывает при постройке туннелей, работе в шахтах и в жарких краях.

Примечателен тот путь, которым распространяется инфекция. Личинка, из которой развивается червячок, живет в воде или в сырой земле. Но в тело человека она проникает не с водой, которую он пьет, а лишь через кожу. Сначала она оседает в легких, после чего перебирается в тонкую кишку, где из нее и развивается червячок. Уберечься от этой болезни нельзя. Заразиться ею можно, моя руки в совершенно чистой на вид воде.

Инфекция, занесенная в организм вызывающим анкилостомидоз паразитом, проявляет себя кишечными расстройствами, возрастающей слабостью и малокровием. Больной непрестанно теряет кровь от повреждений, которые вызывают гнездящиеся в слизистой оболочке кишечника черви.

Поэтому всякий раз, когда наш пациент, будь то белый или негр, жалуется на малокровие и слабость, надо удостовериться, не является ли он носителем этих паразитов. С этой целью испражнения его исследуются под микроскопом на яйца этих глист. Яйца эти находят обычно в большом количестве. Сами же глисты обнаруживаются значительно реже.

Как мы бываем довольны, когда удается определить, что у больного анкилостомидоз! Это означает, что со злом сравнительно нетрудно бороться. Назначаются повторные дозы тимола или четыреххлористого угля, которые убивают глист, и больной начинает чувствовать себя хорошо. К тому же эти лекарства не так уж дороги.

Однако лечение это требует осторожности. Больной, принимающий тимол, должен в течение всего курса воздерживаться от употребления алкоголя и жиров, ибо то и другое растворяет тимол. Тимол — это яд. Но так как он не растворяется в воде, он проходит по кишечнику, не всасываясь. Будучи же растворен в алкоголе или эфире, он всасывается и тем самым проявляет свои вредные свойства. Поэтому каждого больного, подвергающегося этому лечению, мы изолируем на два или три дня и строго за ним наблюдаем. Даже в отношении европейцев я никогда не могу быть уверенным, что, предоставленные самим себе, они будут соблюдать все необходимые предосторожности. У одного из них по этой причине развилась большая сердечная слабость. По счастью, следуя своим правилам, я не спускал с него глаз и мог своевременно принять меры.

Что же касается четыреххлористого угля, то здесь опасность заключается в том, что средство это не очищено и содержит в себе следы сероуглерода.

Наше и без того подавленное настроение, вызванное распространением дизентерии, становится еще хуже от известий о сильном голоде, начавшемся выше по течению реки. Особенно свирепствует он в районах, граничащих с Камеруном, пересеченных караванной дорогой Нджоле — Бу — Макоку. Конечной причиной, вызвавшей столь тяжелый голод, явились дожди, прошедшие в сухой сезон 1924 года. Они помешали срубленному лесу подсохнуть, и его нельзя было сжечь. Принято, чтобы плодовые культуры сажали только там, где весь лес сожжен. Участок освобождается тем самым от остатков растительности, а образовавшаяся зола удобряет почву. Когда же из-за дождя сделать это оказывается невозможным, то туземцы просто ничего не сажают, не думая о том, какие это будет иметь последствия. Так это было в районах, о которых идет речь, так случилось потом и у нас. В нашем районе, даже тогда, когда дожди прекратились, лес ни разу не вырубали.

Но надо сказать, что разведение новых плантаций отнюдь не становится невозможным из-за дождей, оно лишь до крайности затрудняется. Вместо того чтобы сжигать сучья и кустарник, приходится складывать все в кучи, для того чтобы на освободившемся месте между пнями и этими кучами сажать те или иные культуры. Оттого, что это не было сделано, сейчас на этих местах не растет вообще никаких плодовых деревьев.

В нашем районе голод не так ощутим, потому что, пользуясь судоходного частью Огове, можно снабжать этот край рисом, привозимым из Европы и Индии. Но в глубине страны, куда его на сотни километров приходится доставлять с помощью носильщиков, он только в очень малой степени может служить подспорьем к питанию. Поэтому голод там ощущается особенно остро, в то время как здесь он еще более или менее терпим. Если бы в самом начале голода своевременно посадили маис, самого худшего можно было бы избежать. Маис здесь созревает отлично и на четвертый месяц дает уже плоды. Но как только начала ощущаться нехватка продуктов, туземцы поели маис, оставленный для посадки. В довершение всего жители самых голодных районов ринулись в те места, где положение было лучше, и разграбили там плантации. От этого стали бедствовать и другие районы. Теперь ни у кого уже не хватает мужества что-нибудь сажать. Все равно ведь плантации станут добычею мародеров. И вот люди в деревнях сидят сложа руки и ждут своей участи.

Этот недостаток энергии и неуменье приспособиться к тяжелым условиям типичны для туземцев Экваториальной Африки и заставляют жалеть их. Допустим, что у них нет никакой растительной пищи. Но в лесу и на равнинах можно настрелять дичи. Два десятка вооруженных ножами и копьями мужчин могли бы окружить стадо кабанов и убить хотя бы одного зверя. Кабаны здесь далеко не так опасны, как в Европе. Однако голодающие негры не решаются на это: они сидят у себя в хижинах и ждут смерти — просто потому, что настал голод. К ним никак не применимы слова: «Голод в мир гонит», — а скорее уж: «От голода руки опускаются».

Мне рассказывают, что у одного европейца есть здесь охотник-негр, который, пользуясь его ружьем, настреливает обычно немало дичи. Когда начался голод, то, вместо того чтобы с еще большим рвением ходить на охоту, негр этот вместе с другими сидит на корточках у себя в хижине, чтобы так же, как и они, умереть с голоду. А меж тем предоставленное в его распоряжение ружье могло бы его спасти. Считается, что основное питание — это бананы и маниок. А раз это так, то, значит, без них жить нельзя. Загипнотизированные этим суждением, сотни и сотни людей сами обрекают себя на смерть.

В конце июля обновляю лиственную кровлю моего дома, где образовалось великое множество больших и маленьких дыр, сквозь которые проникают солнце и дождь. Необходимые для этого три тысячи обутов мы уже привезли за последние месяцы. Это заслуга доктора Нессмана, у которого есть способность еще красноречивее, чем я, убеждать своих пациентов, что по излечении они должны заплатить больнице эту дань.

Но где же найти тридцать человек, нужных для того, чтобы исполнить все кровельные работы? В больнице у нас последнее время лежат одни только тяжелобольные и полные инвалиды. И вот однажды в воскресенье решаюсь отправиться попытать счастье в деревни, расположенные по ту сторону реки. Найду ли я там людей? Я почти не надеюсь на. это, ибо сейчас такое время, когда все мужчины работают на лесных участках. Но тут по случаю какой-то серьезной палавры они возвратились в деревню. Нахожу их под большим деревом, где они слушают речь адвоката-негра. Иду меж ними от кучки к кучке и уговариваю иных из них сразу же, с понедельника, приехать ко мне помочь покрыть крышу. Продолжая путь, наталкиваюсь на гребцов г-на Роховяцкого, которые сидят в большом унынии. Оказывается, сегодня ночью, в то время как они были на пути к Ламбарене, гиппопотам опрокинул их лодку. Случись это не возле песчаного берега, а где-нибудь в другом месте, все бы они неминуемо потонули, ибо прибыли они сюда из отдаленных районов и плавать никто из них не умеет. Люди эти преисполнены такого страха перед водой и гиппопотамами, что мне не стоит большого труда убедить их провести день или два в полной безопасности у меня на крыше и к тому же заработать там подарок. Когда лодка их опрокинулась, они лишились всего, что у них было.